Солнце и кошка - Юрий Герт

В тот вечер она услышала о человеке, который был блестящим ученым,— Володя два или три раза употребил слово «гениальный»... Его гипотезы, созданные десятки лет назад, оправдались только теперь, после непрерывной борьбы за истину, жестокой травли противников, тяжелейших обвинений и испытаний..

Стремительно шагая по кабинету и как бы додумывая одновременно какую-то свою мысль, Володя говорил о солнечной активности, о чудовищных выбросах плазмы, разогретой до миллионов градусов, о протуберанцах, таинственно влияющих на охватывающие порой целые континенты засухи, миграции животных, эпидемии, массовые психические заболевания среди людей... Каков же механизм воздействия Солнца на земную жизнь? Какова природа лучей, влияющих на биосферу?.. До сих пор их условно именовали зета-лучами. Что это — радиоволны? Лучи, совершенно иного происхождения? Или особые участки солнечного спектра?.. Как бы то ни было, но если суметь их выделить, в дальнейшем вполне реально целенаправленное воздействие — на клетку, на сложный организм, наконец — на психику человека...

Он мечтал, когда развяжется с диссертацией, на два-три года заняться настоящим делом — зета-лучами. Володя Огородников еще не знал, что речь идет не о двух-трех годах — речь идет обо всей жизни...

Он сам тогда еще не представлял себе этого. Тем более смешно предположить, будто Лиля это представляла. Просто, слушая Володю, в тот вечер она ощутила вдруг нечто вроде легкого головокружения. Минутами ей казалось, что вместе с креслом она скользит куда-то в бездну и тьму, обдуваемая космическим ветром. Здесь, между остро и холодно мерцающих звезд, никому не было дела до ее маленькой, ничтожной судьбы, до крохотных ее неудач и надежд. С тихим звоном плыли планеты, описывая гигантские дуги, упирающиеся обеими концами в пустоту. Солнце, подобное осьминогу, тянулось к ней ослепительными протуберанцами, Лиля отворачивалась, пыталась, как щитком, заслонить ладонью глаза...

Когда она проснулась, было уже утро, на стене, пробившись в щель между плотными шторами, лежал узкий луч солнца («Протуберанец...» — сонно подумала она). Володя сидел за столом,— не желая ее тревожить, он примостился с противоположной стороны, сдвинув на угол бронзовых богинь, чтобы расчистить место для книг, загромоздивших весь стол, исключая небольшое пространство для толстой клеенчатой тетради, в которую он делал какие-то выписки. Она смотрела на него, едва разомкнув веки, сквозь дрожащую сеточку ресниц, боясь вспугнуть выражение, которое в тот момент заполняло его лицо — сосредоточенно-ясное, похожее на матовый, освещенный изнутри шар, бледное от бессонной ночи, но еще больше — от вдохновенной отрешенности...

Лиля впервые видела его таким, хотя что-то подобное мелькало в нем и раньше, когда он спускался к ней в лабораторию или когда, покончив с делами, она заходила в институтскую библиотеку, за ним, и он, последним в зале, поднимался, чтобы сдать книги и проводить ее домой...

— Что ты, глупая?..— сказал он, не поднимая головы. (Он все видел: и то, что она проснулась, и то, что наблюдает за ним.)

— Ничего, — улыбнулась она, мизинцем согнав слезинку.— Просто мне так хорошо... Сиди,— она заметила, что он хочет подняться и подойти к ней, и хотя ей больше всего сейчас хотелось именно этого, она с настойчивостью в голосе повторила: —Сиди... Или я мешаю?..

— Глупая,— повторил он, усмехнувшись, и перевернул страницу.— Я давно вижу, что ты не спишь, но ждал, что ты уснешь снова... И потом, сегодня мне так славно работалось... Это потому, что ты была здесь...

Она молча смотрела на него — на высокий, глыбой нависающий над глазами лоб, на твердый, упрямый подбородок, на сильные пальцы, сжимающие летящее вдоль белого листа перо...

— И я подумал, что мне бы так же славно работалось, если бы ты навсегда осталась здесь... И так вот приходила иногда ночью, забиралась в это кресло... И смотрела бы на меня или даже спала... Что ты на это скажешь?..

Перо не остановилось, не замедлило бег.

Лиля ждала этих слов... Этих?.. Нет, совсем других!

Ей вспомнилась первая их встреча — в лаборатории, куда Огородников пришел за каким-то катализатором.

— Тебе нужен катализатор,— сказала она сухо.— При чем тут я?

Огородников расхохотался.

— Да,— сказал он, бросив ручку и откинувшись на спинку стула,— ты будешь моим катализатором!..— Он хохотал все оглушительней, откидываясь назад и раскачиваясь вместе со стулом, и потом он вскочил, сгреб, сграбастал ее, прижался лицом к ее горящему от обиды, сердитому, залитому слезами лицу и, продолжая хохотать, вскинул ее на руки и понес через комнаты, наполненные свежим, веселым светом утра, понес к широкой тахте в гостиной, и Лиля вырывалась, колотила его по плечу злым, слабеющим кулачком и кричала: «Не хочу!.. Не буду...» А он повторял: «Будешь!..» — и продолжал хохотать...

Сопротивляться ему было бесполезно.

Кто-то сказал, что количеством противников измеряется в науке значительность любой гипотезы. Огородников, посмеиваясь, любил повторять эти слова — в особенно горькие минуты.

На защите диссертации, связанной с воздействием отрицательных ионов на человеческий организм, он упомянул о зета-лучах. Ему посоветовали не путать серьезную науку с фантастическими романами. Он сослался на исследования белковой молекулы, кибернетику, космологию — разве совсем недавно не назвали бы фантастикой нынешние достижения в этих областях?.. Не вмешайся профессор, научный руководитель Огородникова, призвавший обе стороны придерживаться обозначенной в диссертации темы, еще не известно, чем кончилась бы защита...

И правда, возникшая дискуссия была мало связана с отрицательными ионами и казалась неуместной, почти бессмысленной всем, кроме самого Огородникова: он прощупывал почву, разминался, пружинил мышцы, как боксер перед выходом на ринг.

Он читал лекции, продолжал работать над проблемами аэроионизации, но самое главное — теперь он заведовал лабораторией, официально утвержденной институтом. Пусть вначале это была просто маленькая комнатка в цоколе основного корпуса, еще ничем не оснащенная, со штатом в три человека, — все равно. За год удалось всеми правдами и неправдами приобрести аппаратуру, необходимой мощности микроскоп, смонтировать электроустановки, даже самодельный кофейник... Здесь, в этой-то полуподвальной комнатке, и был выделен из спектра участок лучей, впоследствии названных «лучами Огородникова». Здесь возникла гипотеза, объясняющая стимулирующее воздействие этих лучей на живой организм, гипотеза достаточно невероятная, чтобы увлечь нескольких студентов с курса, на котором вел занятия Огородников, — они составили в дальнейшем костяк его лаборатории...

Общие трудности, недоверие окружающих, грандиозность задачи — все, что сплачивает молодых людей, было налицо. В том числе и руководитель, которого боготворили за острый, ироничный, склонный к парадоксам ум, за самоотрешенность и неимоверную работоспособность, которой он требовал и от остальных.

Брошюрка на печатный лист, скверно выправленная корректура, тираж — сто экземпляров, «на правах рукописи» — таков был «труд» лаборатории, с которым связывалось столько надежд... Брошюрка, однако, никаких откликов не вызвала. За ядовитым молчанием последовал разгром доклада Огородникова на межвузовской встрече биологов. Вскоре отыскался благовидный предлог — лабораторию закрыли.

Для Огородникова наступили годы борьбы, непризнания, переменчивого успеха. Область его поисков располагалась в перекрестии многих наук — медики считали его физиком, погибшим для медицины, физики — медиком, взявшимся не за свое дело, биологи — явным дилетантом. Сам же Огородников понимал, что его работа требует сложных исследований, длительных экспериментов на растениях, животных. Тут ему не помогла бы и его маленькая лаборатория, с кучкой никому не ведомых энтузиастов...

Неожиданно его пригласили в только что организованной научно-исследовательский институт гигиены труда. Директор, человек деловитый, перспективно мыслящий, сразу же заявил, что его не интересуют «лучи», о которых он достаточно наслышан, зато очень и очень интересуют проблемы аэроионизации. Если Огородников продолжит исследования в этом направлении, то ему создадут все условия для работы, в том числе — и для работы в области биостимуляторов... Огородников подумал-подумал, что было делать?.. Он принял предложение, отступил, чтобы спустя время двинуться вперед.

Впрочем, только ли отступлением это было? Огородников меньше всего чувствовал себя кабинетным ученым. Его увлекала возможность широкого эксперимента, возможность создать — вместо примитивного, огрубленного ионизатора, над которым в давние годы работал Чижевский,— современные, мощные образцы, способные превращать в целебный горный воздух атмосферу классной комнаты, заводского цеха или шоферской кабины,..