8-й день недели (СИ) - Александр Панащенко

Блин, откуда ему это известно? Неужели прослушка?

- Нет, отнюдь нет. Никакой прослушки. - Ян Григорьевич догадался о мыслях собеседника. - Видите, даже сейчас я знаю, что у вас в голове.

- Ну это слишком очевидно. - Возразил следователь. - Любой бы на моём месте думал аналогично.

Правота молодого человека заставила Яна Григорьевича почувствовать досаду.

- Не верите? А хотите, расскажу, что за клинок вы видели в сгоревшем особняке?

Марченко похолодел.

И это ему известно. А про камеры там речь идти не может.

Цель поездки, Маржана, совсем выветрилась из памяти.

- Расскажите.

- Атам. Древний ритуальный кинжал. Именно его вы видели в доме.

Впрочем, существовала деталь, не дававшая покоя и самому Яну Григорьевичу. Непосвящённый не должен был увидеть магический кинжал. А Марченко заметил. Даже подошёл и прикоснулся к священным граням. Ответ на этот вопрос занимал и будоражил больше всего.

- То, что люди привыкли называть Хэллоуином, в действительности есть ритуал, смысл которого заключается в пробуждении памяти. Празднующие сигналят, что они помнят. И призывают.

- Кого?

- Ответ на ваш вопрос лежит на поверхности. - Снисходительно констатировал Ян Григорьевич. - Для этого достаточно открыть глаза.

- Я понял, - догадался Марченко, - люди призывают злых духов, демонов, оборотней и прочей нечисти.

Его собеседник согласно кивнул.

- Можно сказать и так.

- Если следовать вашей логике, - подытожил полицейский, - мы приходим к тому, что Хэллоуин своего рода...шабаш.

- В нашем случае слова вторичны. Шабаш, ковен, слёт - назови, как заблагорассудится. Главное - смысл первичной энергии. Ведь, в конце концов, язык можно отнять. А руку отрубить. Поэтому наряжающиеся в образы бесноватых, сами того не ведая, раз за разом совершают таинство поклонения миру падших.

- Это ужасно, - вырвалось у следователя.

Его собеседник был настроен скептически.

- Ужасно? Ну, не знаю. Каждый имеет право выбора. Все мы когда-то останавливаемся на перепутье.

Произнесённое немного отрезвило Марченко.

- А сами вы на чьей стороне будете?

Ян Григорьевич пожал плечами.

- На своей. Моё место кроме меня никто не займёт.

- Ладно. А какое отношение вышесказанное имеет к кинжалу, - поинтересовался полицейский.

- Самое непосредственное. Атам призывался усилить энергию ритуала Хэллоуина.

- Он справился с этой задачей? - Машинально произнёс следователь, хотя ответ напрашивался сам собой.

- Как считаете?

- Однако, полагаю, сгореть заживо не входило в планы молодых людей.

- Что поделать. - Развёл руками Ян Григорьевич. - Если кучке молодых идиотов в голову ударили анализы, мы бессильны. К тому же, сгорели они, будучи неживыми.

Формулировка резанула слух Марченко.

Голова уже кружилась от услышанного. Хозяин дома непостижимым образом обволакивал, вытягивал энергию. Возникло ощущение полной заболтанности Яном Григорьевичем. Шансом прийти в себя могло бы стать переключение разговора на другую тему и Марченко поспешил им воспользоваться.

- А могу я теперь увидеть вашу дочь?

Ян Григорьевич широко улыбнулся, чувствуя, как собеседник всё больше и больше чувствует себя не в своей тарелке.

- Да бросьте. Мы же не договорили. Я не сказал вам самого главного!

- Да ну.

Ян Григорьевич перешёл на доверительный шёпот.

- Хочу пойти вам навстречу.

- Явка с повинной и признательные показания? - Съязвил Марченко.

- Вам бы всё стебаться, товарищ следователь, - укорил Ян Григорьевич.

Марченко осознал, что перегнул палку.

- Извините.

Отставной дипломат принял слова сожаления.

- Вы всегда относились к своей работе больше, чем просто поиск преступников, ограниченный временными рамками рабочего дня. Работа следователем для вас стала реализацией своего понимания справедливости. Каждое утро, просыпаясь, идя умываться и чистить зубы, внушаете себе, что являетесь последним самураем - борцом за права слабых и беззащитных. В минуты трудностей и проблем с начальством, которых становится всё больше и больше, именно эта мысль, как стержень, поддерживает изнутри. Она стала вашей религией. Вы ей поклоняетесь и проповедуете. Разумеется, втайне от коллег и друзей. Впрочем, друзей у вас нет. Вы одиноки. Есть множество знакомых, которые считают, что вы в случае чего придёте им на помощь, будучи представителем закона. Вы об этом прекрасно знаете, и эта мысль тошнит. Но одновременно ничего не предпринимаете против, потому что тошнота своей оборотной стороной представлена ощущением могущества, власти. Хотя всё это - иллюзия, по сути попытка использовать ближнего в личных целях.

Он прервался, чтобы сделать несколько глотков подостывшего грога.

Марченко гадал, к чему идёт разговор.

- Ян Григорьевич, вы неплохой психолог. Но то, что вы сказали, я и сам прекрасно знаю.

- Не сомневаюсь. - Ян Григорьевич почувствовал, что пора переходить к делу. - Вы неглупый человек. И я тоже. У всех нас есть комплексы, растущие из детства. Это нормально. В том смысле, что неизбежно. Но вы и дальше будете вариться в каше из иллюзий и бытовухи. Отношения с руководителем напряжены. Карьерные перспективы туманны - и это при том, что ваш процент раскрываемости превосходен. Только в системе министерства внутренних дел до этого никому нет дела. Вот такая удручающая тавтология. Дальше, в лучшем случае, будет то же самое. И это вгоняет в депрессию. Потому что не вяжется с тем образом супермена, которого сами себе нарисовали. Идеал превратился в прокурора, который каждый день выносит неутешный приговор. Вы готовы принести себя в жертву высокой цели. Но этой цели нет. Вместо того, чтобы охранять закон и порядок, подстраиваетесь под табельное оружие, берущее вправо. Не включаете телевизор, потому что беситесь от бесчинства власть предержащих. И пьёте, пьёте. Каждый день. Вернее, вечер. Пока пиво. Иногда водку. Через пять лет вообще будет всё равно, что пить. А ведь вам всего двадцать семь. Сменить работу? Увы, не вариант. Потому что вы созданы быть следователем. Вы даже работаете не за деньги, а потому что любимая работа. В этом смысле многие вам бы позавидовали. Но вместо этого вы - циник, потому что не можете себя принять.