Конфетка для мажора (СИ) - Драгам Аля

— Что это?

— Нажмите на экран…

Альберт Игоревич запускает запись, а во мне вновь каждое слово отдается тысячей иголок.

Сычёв смотрит внимательно. Останавливает и запускает вновь. А я молча жду его вердикт.

— Идиот, — цедит сквозь зубы. — Выходит, вчера ты узнала про это?

Альберт показывает на погаснувший экран.

— Вчера.

— А Антонина?

— Девочка с работы.

— Девочка с работы, — повторяет мужчина. — Что ж, когда будешь готова, скажи. Я отвезу тебя… на работу.

Чуть раньше, когда я хотела уйти, он даже как—то разозлился и сказал, что можно оставаться столько, сколько мне необходимо. Но мне…

У меня, в общем, нет никакой необходимости и стеснять своим присутствием я не буду.

Мою посуду после завтрака и прощаюсь. Сычёв порывается отвезти, но я… Я не хочу. Под предлогом, что договорилась встретиться с подругой, покидаю гостеприимный дом. Нет никакого желания рассматривать интерьер. Понимаю лишь, что дом огромный, а ехать мне придется с пересадкой. Но это к лучшему: побыть одной и отвлечься. В толпе легче отвлечься, чем с собой наедине. В толпе есть мнимое чувство, что ты маленький винтик целой системы, что от тебя тоже что-то зависит…

Чемодан оттягивает руку, и я постоянно перекладываю его, так как катить по снегу, которого намело за ночь, нереально. Усталость тоже отвлекает. Этим я спасаюсь и собираюсь забыться, нагружая себя до предела.

Закоченевшая, добираюсь до адреса. Быстро переодеваюсь и спешу в зал, чтобы повторить свой проход. Руки поначалу не слушаются, но я терпеливо разогреваюсь, подтягиваясь на лентах.

— Привет!

В зале появляется Тоня. На ней нет костюма, а в руках она крутит мою маску.

Быстро спускаюсь вниз и забираю маску, которую не нашла в шкафчике. Мне вообще показалось, что в нём кто-то рылся, потому что я складываю вещи иначе, но списала на паранойю. Враги и предатели мерещатся в каждом человеке, за что надо передать спасибо Амурскому.

При воспоминании о бывшем парне в груди появляется холод, а потом резкая боль. Я растираю кулаком место, где обжигает, и часто дышу, чтобы унять странное состояние.

До сегодняшнего дня не знала, как умеет обжигать холод. Обморожение, окоченение… но чтобы изнутри выгорало… такого со мной не было даже после смерти родителей. Возможно, тогда я плохо воспринимала действительность из-за действия наркоза и множества обезболивающих и успокоительных лекарств. Потом были утомительные беседы с психологом, слезы, крики, снова психологи…

Сейчас я одна. Лариса бы, наверное, поняла, но у подруги своя трагедия, про которую она молчит. А у меня своя: предательство и ложь.

Предательство и ложь… страшнее нет расправы…

Страшнее только смерть… жива ли я теперь?..

А помнишь наш апрель… березки и дубравы…

Наш домик над рекой… твой тихий шепот «Верь…»?'Верь, что в любом пути всегда с тобой, родная…

Что б ни случилось, верь — не струшу, не предам!..'

Но только черный свет закрыл ворота Рая…

И счастье, как хрусталь, разбилось пополам…

Вспоминаю стихотворение Марины Есениной и начинаю проговаривать, пока Тоня испуганно жмется к стене. Наверняка я представляю страшное зрелище: сжимаю в руках маску и шевелю губами. Но мне все равно. Я успокаиваюсь.

Настраиваюсь на выступление, чтобы после него сразу уехать. Покинуть хотя бы на время город, показавший мне красоту, подаривший любовь и отнявший её же. Не сам город это сделал, а единственный человек, которому я полностью доверилась, открылась…

— Прости, — у меня сегодня плохое настроение.

— Я понимаю, понимаю. Поэтому и зашла спросить, как ты.

Ну, конечно. Ведь именно Антонина открыла мне глаза. Кстати…

— Тонь, откуда у тебя то видео? От кого ты узнала?

Вижу заминку и промелькнувший в глазах страх. Клянусь, я видела эту эмоцию, потому что пристально смотрела. Наверное, даже ждала.

— Случайно… — откашливается, и продолжает, — мне случайно попало. Я не хотела, не хотела, Юль. Я не хотела!

Последние слова девушка выкрикивает и стремительно убегает. А через двадцать минут мы в шоке стоим перед Виталием, который сообщает, что Тоня от нас ушла.

Мы все по очереди набираем её номер, но он вне зоны доступа. Виталий рвёт и мечет: до начала менее двух часов, официанты готовят зал, намечается полная посадка. Хозяева неплохо вложились в рекламу, да и место с каждой неделей становится всё популярнее и популярнее.

Нервы на пределе. Мария Михайловна (прим. — кто забыл, администратор кафе—бара) кусает ногти, уничтожая маникюр. Мы с девочками тоже не знаем, что делать, потому что танец у нас вытроен таким образом, чтобы у каждой участницы была своя роль. Нас умоляли нам запрещали болеть, получать травмы и прочее-прочее. Замены Тоне нет. Та девчонка, которая могла бы выступить, греется под жарким солнцем в свадебном путешествии. А реактивного самолета ни у кого из нас нет.

— Значит, так. Прогоняем, как есть, меняя финалочку. Надежда с Юлей наверху, типа инь и янь. Начинаем.

В зале приглушают свет и включают композицию, которая звучит при выступлении. Мы встаём на исходную, старательно запоминая вынужденные изменения хода программы. В принципе, нет сложностей, кроме одной: в конце на лентах мы с Надей поднимаемся вдвоем и должны выполнять элементы, зеркаля друг друга. Мы справляемся, чувствуя ответственность, и аплодируем, когда спускаемся вниз.

Для тех, кто не видел начального варианта, не будет заметна разница. Мы успокаиваем нашего Виталю, а он промокает лоб платочком. Переживает, конечно.

Его, как и всех, выбил из колеи Тонин уход, его раздражает то, что в общем зале ленты висят намного выше. Его раздражает всё и он по итогу срывается на нас. Мария выгоняет всех из зала, чтобы отдышаться, а сама убегает проследить за последними приготовлениями.

Девчонки расходятся кто куда. Кто-то выскальзывает перекурить, кто-то позволяет себе несколько глотков воды, а я устраиваюсь на низком диванчике и прикрываю глаза. Накопившаяся усталость дает о себе знать. Если бы Виталик знал, ни за что бы ни выпустил на сцену, хотя сейчас и сам неплохо «разогрел» коллектив. Но мы-то понимаем, что ему надо было выпустить пар.

— Юль, пора.

Встаю и проверяю одежду, собираю волосы в тугой высокий хвост, наношу макияж. Нам нет нужды ярко краситься, ведь лицо скрыто маской. Требуется лишь нанести тон на кожу, чтобы убрать блеск и выделить глаза.

Маску держу в руках и надеваю перед самым выходом, когда слышу свой псевдоним из уст ведущего вечера.

На сцену, украшенную новогодними атрибутами, направлены прожектора, чтобы нас было видно. Мы смотрим в зал, но кроме темноты не видим ровным счетом ничего. Можно будет выхватить лица людей, когда поднимемся, но там не до рассматривания. Страховку нам сделали, но, честное слово, без неё было лучше. Тонюсенький трос не выдерживает веса танцовщицы, и нам приходилось несколько раз менять «лески», когда возникала идея проверить надёжность.

… Первые ноты. Отбиваю мысленно ритм и вступаю. Первые наши движения резкие и рваные, мы должны собраться в одной точке, чтобы оттуда «рассыпаться» на свои места. Замираем, вдыхаем и начинаем плавно плести танец, завораживая зрителя движениями. Свет настроен таким образом, чтобы каждая фигура давала несколько теней. Из зала смотрится фантастически: Виталий снимал прогоны и показывал нам, чтобы разобрать ошибки или отметить лучшие моменты.

Я полностью отдаюсь танцу, запрокидывая голову, подхватываю ленты. Несколько элементов внизу и нас поднимут. Лицо покрывается испариной — все-таки в плотной маске душно — и начинает нестерпимо гореть. Лишь сила воли и крепко сжатые зубы не дают мне сорвать маску, чтобы счесать зудящую кожу. Очень поздно доходит, кто мог оставить мне подарок. Я же не глупая и наивная, а повелась. Снова поверила в людскую доброту. Снова…

Взлетаю, совершенно отключая голову, потому что адские ощущения перекрывают все мысли. Отрабатываю чисто на автомате. Тело помнит, а руки и ноги выполняют.