Трое из Кайнар-булака - Азад Мавлянович Авликулов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К пяти часам гости стали расходиться и за дастарханом остались тога, Истокин и Пулат. Сиддык все время сидел рядом с дедом, он и теперь остался здесь.
— Хорошо сделал, Пулатджан, что накрыл трактор, — сказал Истокин, — но еще было бы лучше, если бы он стоял под навесом. Железо, сам понимаешь, пойдут дожди, начнет ржаветь.
— Все сделаю, Мишавой, — успокоил Пулат.
Истокин одобрительно кивнул и добавил:
— А я ведь, брат, по очень важному делу к тебе приехал.
— Случилось что? — с тревогой спросил Пулат.
— Вообще-то ничего особенного, — ответил Истокин, — но…
— Говори, Мишаджан.
— Ты, Пулатджан, тракторист, значит, человек государственный, — сказал Истокин. — Это так же верно, как и то, что я здесь. Трактор, сам знаешь, машина, которая не устает, может работать круглый год, верно?
— Ага.
— Правда, его останавливают зимой на месяц-полтора, но это для того, чтобы подлечить, как говорится.
— Об этом нам на курсах рассказывали, — согласился Пулат.
— В Бандыхане твой трактор проработал месяца два и теперь вынужден бездельничать до самой весны, то есть не давать пользы государству.
— Разве мало пользы принес он дехканам, Мишаджан? — спросил тога.
— Он должен приносить больше, тога, — сказал Истокин.
— А что я могу сделать, если не все бандыханцы дали согласие? — произнес Пулат.
— В том и загвоздка, брат. Здесь не все решились, а в других кишлаках его требуют дехкане, каждый день обивают пороги окружкома.
— Тогда заберите его, — предложил Пулат.
— Забрать недолго, только кто им будет управлять? Нам трактор нужен вместе с тобой, Пулатджан. Вот я и приехал поговорить с тобой. Может, переедешь с семьей в Шерабад, мы тебе дадим дом и двор. Будешь постоянно жить там, а работать в кишлаках, а?
— У него здесь хозяйство, Мишаджан, — сказал тога, и Истокин понял, что этого человека волнует предстоящее одиночество, — надел земли. Кому он все это оставит?
— Да хотя бы вам, тога, — сказал Истокин.
— Я без тога и хола никуда отсюда не уеду, Мишавой, — произнес Пулат. — И потом… до лета, по крайней мере, пока не уберу урожай и… пока жена не разрешится…
— Ясно, Пулатджан, — сказал Истокин и встал из-за дастархана. — Думаю, что наше начальство пойдет тебе навстречу. Подождет до лета и дом выделит такой, чтобы обе семьи могли уместиться. А теперь… Хайр!
В 1929 году, когда семья Пулата, в том числе и тога с женой, перебрались в Шерабад, в Бандыхане выдался хороший урожай, особенно на землях, вспаханных трактором. Такого, по словам стариков, здесь еще отродясь не было. У дехкан, решивших обождать с трактором, и у зажиточных урожай тоже был неплохим, но все же почти на треть меньше. И эти результаты не требовали особой агитации за трактор, почти все бедняки кишлака поспешили заключить договора с агроучастком.
Дом Пулату предоставили большой. Он стоял на окраине города, рядом протекал арык, а за ним простиралась степь, поросшая янтаком и тамариском — верным признаком того, что почвы эти сильно засолены. Говорили, что дом принадлежал какому-то чиновнику бека, сбежавшему с семьей. После революции в нем, оказывается, жили работники различных советских и военных учреждений виллойята. Видно было, что они ненадолго задерживались в нем, так как двор и дувалы были запущены, конюшня, хлев и сараи требовали основательного ремонта, а большинство деревьев засохло.
— Ничего, Пулатджан, — сказал тога, заметив, что тот расстроился, — руки, слава аллаху, при нас, мы с тобой не какие-нибудь калеки, так что через год превратим свой дом и двор в рай. Главное, есть вода, брат!
— В умелых руках и снег разгорится, тога, — сказал Истокин, пришедший посмотреть, как устроился Пулат.
— Правильно, Мишаджан, — кивнул тога, — свое дело легче пуха, а чужое, говорят, тяжелее камня. Мы же для себя будем делать-то.
— Верно. Но я должен предупредить вас, тога, что заботы об этом «рае» целиком лягут на ваши плечи. Где самому сделать, где — нанять усто…
— А Пулатджан? — спросил тога.
— У него работы будет столько, что некогда и голову почесать. С будущего года начнем увеличивать посевы хлопчатника, тога. А это внимания и труда требует к себе, ой-ей-ей сколько!
Хлопок выращивался на полях близлежащих кишлаков, об этом Пулат знал. И решил, что это даже лучше, поскольку чаще сможет бывать дома. Но в нем пока крепко сидел дехканин, и потому он спросил:
— А землицы дадут нам, Мишавой?
— Конечно. Как всем…
Через месяц после переезда Мехри родила. Девочку. Роды у нее были тяжелыми, повитухи, которых привела хола, мучились, как говорится, больше, чем роженица. Одна из них высказала мнение, что, пожалуй, аллах призовет к себе и Мехри, и ее дитя. Услышав это, тога бросился к Истокину, рассказал Ксении-опа о случившемся, и та, не мешкая, пошла к врачу. Словом, спасли роженицу и ее дочь, но врач сказал, что третьего ей не советовал бы рожать. Пулат, работавший в кишлаке Ходжа-кия, примчался в тот же день домой. К жене его не допустили старухи, успокоили, что она жива и здорова, поздравляли с дочерью.
— Какое имя дашь дочери? — спросила его Ксения-опа.
— Саодат.
«Благополучие», — перевела мысленно на русский язык Ксения-опа это имя. И одобрила вслух:
— Правильно, Пулатджан. Имя дочери будет всегда напоминать вам о благополучном исходе родов и…
— Я хочу,
