Джордано Бруно - Альфред Штекли

Сидней уехал в поместье сестры. Вынужденный досуг пошел ему на пользу. Долгие зимние вечера он отдавал литературе, писал любовные сонеты и сочинял пастушеский роман.

Когда королева сменила гнев на милость, Филипп снова появился при дворе. Его обуревала жажда деятельности, он мечтал о баталиях и заморских странах. Ему необходим был размах, он добивался высокого административного поста, а выполнял второстепенные поручения. Стихи его и проза оставались ненапечатанными. Он носился с широкими и разнообразными планами, но не изменял своей любви к наукам, собирал вокруг себя ученых, поощрял писателей. О нем говорили, что он во всем ратует за хороший вкус, и в политике и в литературе, возвышает свой голос как против крайностей фанатиков, так и против напыщенных подражательских виршей. Людей, несправедливо обвиненных, он защищает от клеветы, поэзию — от злых наскоков пуритан.

Имя Филиппа Сиднея Бруно впервые услышал еще в Милане. О нем, знатоке и ценителе итальянской культуры, отзывались с восторгом. Позже Бруно был свидетелем, что и во Франции Сидней оставил о себе, наилучшую память. Познакомившись с ним лично, Джордано на собственном опыте убедился в изяществе его ума и прекрасных душевных качествах.

С одним из своих друзей Сидней был неразлучен. Еще на школьной скамье подружился он с Фулком Гривеллом. Фулк был страстным поклонником его таланта, сам писал стихи, но не ставил их ни в какое сравнение со стихами Филиппа. При дворе Гривелл исполнял обязанности королевского шталмейстера. Знакомство Сиднея с Бруно не оставило Гривелла безучастным. Он тоже стал проявлять к Ноланцу внимание.

В домах, где бывал Бруно, его принимали по-разному: иногда давали свободно высказаться, иногда перебивали с поразительной неучтивостью. Вместо возражений по существу бросали обычную фразу: «Аристотель не может ошибаться!» Бруно стоило большого труда держать себя в руках. Но даже когда разговоры велись в обстановке вежливости и радушия, в них было мало утешительного. Вопреки завидной репутации ученых его собеседники часто оказывались людьми неотесанными и недалекими. Хорошим воспитанием они тоже похвалиться не могли.

Многое в Англии приходилось Бруно не по нутру. И он был столь неблагоразумен, что говорил об этом во всеуслышание. Его возмущали и облеченные властью плуты, корчившие из себя вельмож, и угодничество дворян, и пуританское лицемерие. С подобными праведниками он уже сталкивался в Женеве. Терпеть не мог он этих «реформаторов», которые, латая ветхую религию, прибавляли к старым суевериям кучу новых, не менее постыдных.

Джордано постоянно вспоминал родину. К счастью, в Лондоне много итальянцев. Правда, по большей части это кальвинисты, спасавшиеся на чужбине от гонений католической церкви. Но среди них были и люди, с которыми Бруно охотно встречался. Алессандро Читолини, глубокий, восьмидесятилетний, старик, не прекращал своих ученых занятий. Но не страстью к грамматическим изысканиям и любовью к мнемонике нравился он Бруно. Читолини был ярым поборником литературы на родном языке. Даже ученые трактаты надо писать не по-латыни, а по-итальянски!

К землякам Джордано питает естественную тягу. Однако у него и впрямь несносный характер. Он и им, как и англичанам, не делает никакой скидки. Бруно быстро замечает, что среди выходцев из Италии вдосталь разных самозванцев, полуграмотных невежд, выдающих себя за учителей, неразборчивых авантюристов. Они неплохо устраивались, втираясь в доверие к влиятельным придворным, и без излишней щепетильности брали на себя весьма сомнительные поручения. Вот два преуспевающих флорентийца: Убальдини и Сассетти. Первый — человек далеко не бездарный, искусный миниатюрист и бойкий писатель. В разносторонности его талантов изрядная доля шарлатанства. Оц долго служил в наемниках, но теперь, устав от ратных дел, вместо шпаги продает перо. Второй — капитан Сассетти — и вовсе темная личность. Поговаривают, что Лестер, покровительствующий чужестранцам, которым нечего терять, с его помощью обстряпывает свои делишки. В Ирландии Сассетти сражался за королеву, а в Лондоне чуть было не пропал. За убийство его приговорили к смерти. Но Лестер помог ему избежать виселицы. Земляки? Обладают сильными связями при дворе? Да будь они хоть трижды земляками — ничто не помешает Ноланцу откровенно высказывать о них свое мнение!

Устав от работы, Бруно отправлялся проведать кого-нибудь из друзей. Но опасности подстерегали на каждом шагу. В Неаполе Джордано любил улицу с ее шумной толчеей, но здесь, в Лондоне, улица была враждебной. И эту враждебность он почувствовал с первых же дней. Как только в нем узнавали иностранца, начинались насмешки и оскорбления. Мальчишки строили рожи. Лавочники и мастеровые, высунувшись из своих нор, осыпали его бранью. Он научился различать кое-что из ругательств, которые неслись вдогонку: «собака», «предатель», «чужак».

Иностранец всегда виноват. Толкнет нечаянно прохожего — не оберется беды, вступится за собственную честь — поплатится побоями. Его могут нарочно сбить с ног на потеху зевакам. В Англии Читолини жил давно, выполнял, случалось, поручения королевы. Но для толпы он так и остался ненавистным чужаком. Никто не посмотрел на его седины: ему на площади под смех и одобрительные возгласы зверски сломали руку. Когда же он обратился с жалобой к одному из судейских, его утешили признанием, что подобное здесь не в диковинку.

Вспыльчивость Бруно служила ему плохую службу. Он не привык спускать обидчикам и частенько попадал в рискованные переделки. Нельзя было ответить ударом на удар или поднять палку, чтобы защищаться. В мгновение ока, точно из земли, вырастал целый лес кольев, рогатин, алебард. Вооруженные люди, не разобравшись, в чем дело, с яростью набрасывались на иностранца. А когда ему, избитому, посчастливится вырваться, подоспевшие стражники сочтут его же виновным и, награждая тумаками, потащат в каталажку!

Бруно не раз имел неприятности с властями, и только заступничество Мовиссьера избавляло его от еще больших бед. Грубость англичан выводила Джордано из себя. В самых резких выражениях порицал он лондонские нравы. Но он, разумеется, был далек от того, чтобы неприязнь к заносчивым грубиянам распространять на всех лондонцев. Среди них он нашел немало культурных и благожелательных людей. Бруно вызывал к себе интерес не только в ученых кругах. У женщин Ноланец, остроумный и пылкий, пользовался неизменным успехом. О нимфы Англии, прелестные создания! Им, милым и ласковым женщинам, вдохновлявшим его на чужбине, посвящал он строки, полные страстной признательности.

Споры нередко приносили Бруно разочарование. «Пробудитель дремлющих душ» прослыл любящим парадоксы острословом. Занятно излагает он хитрые домыслы Коперника! Такая слава бесила Бруно. Это он-то изощренный софист и любитель парадоксов!