Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 2) - Уильям Теккерей

— Вы ударили ее, вы прекрасно это знаете, сэр Барнс Ньюком! Или ты забыл, как в прошлом году она примчалась ко мне среди ночи?

— Господи, да вы же знаете, что она вынудила меня к этому, сударыня! кричит Барнс.

— Вынудила или нет, не мое дело. Но в эту минуту она одержала победу. Ты же, дурак, написал ей письмо с извиненьями! Будь я мужчиной, я бы скорей задушила свою жену, чем так унизиться перед ней. Она никогда не простит тебе этого оскорбления.

— Я был вне себя, когда ударил ее; она довела меня до безумия, говорит Барнс. — У нее дьявольский характер, и она чертовски зловредна. За эти два года она изменилась до неузнаваемости. Не удивительно было бы, если бы я кинулся на нее с ножом. Впрочем, не вам упрекать меня за Клару. Это ваше сиятельство подыскали мне ее.

— А ведь ты, милейший, сумел ее сам испортить. Она мне кое-что рассказала о себе в ту ночь. И я верю, что это правда, Барнс. Ты отвратительно с ней обращаешься!

— Я знаю только, что она превращает мою жизнь в каторгу и с ней ничего не поделаешь, — говорит Барнс, добавляя сквозь зубы какое-то проклятье. — Ну да ладно, хватит об этом. Как Этель? Почивает с дороги? Как бы вы думали, сударыня, что я привез ей? Предложение.

— Bon Dieu! [49] Неужто Чарльз Белсайз имеет серьезные намерения?! — восклицает старая графиня. — А я всегда думала, что…

— Это не от лорда Хайгета, сударыня, — мрачно отвечает сэр Барнс. — С некоторых пор я знаю, что он не питает серьезных намерений. Зато он-то теперь знает, что я человек серьезный.

— Милостивый бог! Ужели ты и с ним подрался? Надеюсь, что нет. Вот тогда бы уж не избежать сплетен! — замечает старуха с явным беспокойством.

— Нет, — отвечает Барнс, — он прекрасно знает, что нам с ним нельзя затевать открытой ссоры. Мы тут крупно поговорили на обеде, который он давал у себя; там был полковник Ньюком со своим щенком, Клайвом, да еще наш дурак, мистер Хобсон. Лорд Хайгет вел себя страшно дерзко. Сказал мне, что я не посмею с ним поссориться из-за тех денег, которые он держит в нашем банке. Я готов был убить его! Она пожаловалась ему, что я ударил ее — наглая тварь! Он обещает рассказать об этом в клубе, где я бываю, и клянется поколотить меня на людях, если я еще трону ее пальцем. Так что мне, леди Кью, приходится побаиваться их обоих, — заключает в страхе бедняга Барнс.

— Драка это дело Джека Белсайза, Барнс Ньюком, а твое дело, слава богу, сидеть в банке, — отвечает графиня. — И если уж старому лорду Хайгету и его первенцу судьба была помереть, то, право, жаль, что они не скончались годам или двумя раньше, чтобы бедной Кларе соединиться с Чарльзом. А тебе следовало взять в жены женщину посерьезней. Моя невестка леди Уолем подыскала бы тебе подходящую; Фрэнк, я слыхала, живет с женой душа в душу, а всем в доме заправляет свекровь. Залу, где мы играли спектакли, они опять превратили в часовню; во время богослужений у них поют шестеро крестьянских мальчишек в стихарях, и Фрэнк с местным викарием по праздникам играет с ними в крикет. Слушай, а почему бы Кларе не поехать в Кьюбери?

— Они с сестрой рассорились, как раз из-за этой истории с лордом Хайгетом. Оказывается, какое-то время назад у них вышла по этому поводу размолвка, и, когда я сказал Кью, что надо забыть прошлое, что Хайгет теперь влюблен в Этель, а мне не охота терять его большой вклад, Кью наговорил мне всяких грубостей. Он вел себя как мерзавец, как настоящий мерзавец, сударыня, и если б не наше родство, уверяю вас, ему бы не…

Тут разговор Барнса с бабушкой был прерван появлением мисс Этель Ньюком, которая спустилась из верхних комнат, закутанная в шаль и со свечой в руках.

— Здравствуй, Барнс. Как чувствует себя Клара? Мне прямо не терпится увидеть своего маленького племянника. Похож он на своего милого родителя? спрашивает молодая леди, подставляя брату для поцелуя свою прелестную щечку.

— Воздух Шотландии, как видно, был полезен для нашей розы, — галантно объявляет Барнс. — Я еще не видал тебя такой красивой, дорогая Этель.

— Это при свечах! Ты бы поглядел на меня при полном освещении. Лицо в морщинах, бледное, измученное, а все из-за странствий по этой унылой Шотландии. Мы чуть не умерли от тоски, не правда ли, бабушка? Никогда больше не соглашусь жить в огромном старинном замке, а в маленьком охотничьем домике тем паче. Шотландия, возможно, и хороша — для мужчин, но не для женщин!.. Нет, коли вы еще вздумаете ехать в Шотландию, отпустите меня лучше в Париж. Я предпочту очутиться в пансионе для благородных девиц на Елисейских полях, нежели в самом распрекрасном замке Горной Шотландии. Если бы мне не посчастливилось рассориться с Фанни Фоллингтон, я б, наверно, умерла у них в Гленшортхорне. Скажи, видел ты уже моего милого дядюшку полковника? Когда он прибыл?

— А что, разве он здесь? Чего это он явился? — удивляется леди Кью.

— И вы еще спрашиваете, здесь ли он! Да вы гляньте, бабушка. Видали вы когда-нибудь такую прелестную шаль? Я нашла ее в пакете у себя в комнате.

— Да, красиво, — соглашается старуха, склоняя над шалью свой крючковатый нос. — Ваш полковник galant homme [50], этого у него не отнимешь. Не то что остальные члены семейства. Хм, хм! И скоро он едет обратно?

— Он сколотил себе состояние весьма приличное для человека его круга, замечает сэр Барнс. — У него никак не меньше шестидесяти тысяч фунтов.

— А это много? — осведомляется Этель.

— В Англии, при наших процентах, — нет, но в Индии они дают огромный прирост. Его доход должен составлять пять или шесть тысяч фунтов, сударыня, — говорит Барнс, обращаясь к леди Кью.

— В мое время некоторых индийских набобов принимали в обществе, дорогая, — задумчиво произносит леди Кью. — Отец часто рассказывал мне про Баруэлла из Стэнстеда, у которого был дом на Сент-Джеймс-сквер; когда однажды его гостям не хватило карет, он приказал развозить их на двуколках. Водили меня и на процесс мистера Хастингса. Ужасно было нудно и бестолково. Надеюсь, этот юноша, живописец, оставит теперь свои горшки с краской и заживет, как джентльмен. Верно, они были очень бедны, раз отец пустил его по этой части. И что тебе стоило, Барнс, взять его клерком в банк — избавил бы его от унижения.

— Унижения!.. Да он гордится этим! Дядюшка горд, как настоящий Плантагенет, хоть и скромен, как… как… Ну подскажи мне нужное сравнение, Барнс! Знаете, из-за чего я поссорилась с Фанни Фоллингтон? Она отрицала, что мы происходим от королевского брадобрея, и смеялась над легендой о битве на Босвортском поле. Она утверждает, будто предок наш был ткачом. Правда это, бабушка?

— Откуда мне знать! Да и какое это имеет значение, душа моя? Кроме Гонтов, Говардов и еще двух или трех семей, в Англии едва ли сыщешь людей благородной крови. Благодари бога, что хоть немножко унаследовала ее от меня. Дед покойного лорда Кью был аптекарем в Хэмптон-Корте и получил дворянство благодаря дозе ревеня, которую своевременно дал королеве Каролине. Нынче мало кто может похвалиться хорошим происхождением. А этот юноша, сын полковника, он, помнится, бывал прошлый год в свете? Как он попал в общество? Где мы его встретили? Ах да, в Баден-Бадене, когда Барнс ухаживал за Кларой, а мой внук… да, мой внук так скверно повел себя. — Тут она принялась кашлять и так затряслась, что даже палка в ее руке заплясала. — Позвони — пусть придет Росс. Росс, я хочу спать. Ложись и ты, Этель. Ты сегодня утомилась с дороги.

— По-моему, ей стала немного изменять память, — прошептала брату Этель, — а может, она помнит только то, что хочет. Ты не находишь, что она сильно едала?

— Я приеду к вам завтра утром. У меня к ней дело, — сказал Барнс.

— Спокойной ночи. Передай привет Кларе и поцелуй малюток. Ты исполнил свое обещание, Барнс?

— Какое именно?

— Быть… подобрее с Кларой. Не говорить ей грубостей. Она человек гордый и очень обижается, хоть и молчит.

— Уж так-то и молчит? — со злобой отозвался Барнс.

— Будь с ней помягче, Барнс. Весной, когда я жила у вас и порой наблюдала вас вместе, я не могла не заметить, что ты бывал с ней груб, хоть она неизменно старалась со смехом говорить о твоей манере держаться с ней. Будь подобрее. Я уверена, это самое лучшее, Барнс, лучше всякой мудрости. Вот погляди на бабушку, какого она была острого ума да и теперь еще умница. А ведь какую стяжала себе славу, как боятся ее люди! И видишь — она одна-одинешенька.

— Вот завтра, мой друг, я и потолкую с ней, когда она будет одна-одинешенька, — говорит Барнс и машет сестре на прощанье своей изящной, затянутой в перчатку рукой. — Доброй ночи! — И его экипаж покатил прочь.

Все то время, что Этель Ньюком жила под кровом брата, где так изысканно принимали меня с моим приятелем Клайвом и еще многих прочих, там не кончались ссоры и пререканья, лились слезы и не утихала досада, произносились жестокие речи и шли постыдные битвы, злополучные участники коих выходили на люди с улыбкой на лице и вновь схватывались друг с другом, едва кончался пир и разъезжались гости.