Людмила Целиковская. Долгий свет звезды - Михаил Вострышев

Говоря об участии Людмилы Васильевны, я должен сделать маленькое предисловие. В свое время в Вахтанговском театре постоянно устраивали собрания. Любили, собравшись всем коллективом, что-нибудь обсуждать, кого-нибудь ругать, из-за чего-нибудь ссориться. Примерно 4 декабря состоялось очередное великое собрание, где я сказал какие-то слова о Евгении Рубеновиче Симонове, кажется, поспорил с ним.

– Я понимаю, чего добивается Шалевич, – вступилась за Симонова Целиковская, – он хочет скинуть Евгения Рубеновича с поста художественного руководителя театра. Вот в чем подоплека его выступления.

Я обожал Евгения Рубеновича, и ничего, что приписала мне Людмила Васильевна, у меня и в помыслах не было. Мы с ней вдрызг разругались, вплоть до того, что перестали разговаривать друг с другом.

Проходит семь дней. Звоню ей по телефону:

– Людмила Васильевна, у нас есть для вас интересная роль в постановке по рассказам Зощенко. Вы бы не согласились стать членом нашей небольшой труппы?

– О чем разговор, я готова работать, – абсолютно невинным голосом отвечает она.

И мы собираемся 11 декабря на репетицию. В течение десяти дней делаем спектакль, показываем его худсовету театра и получаем от него «добро». Тогда заказываем декорации и где-то в конце декабря выступаем уже с готовым спектаклем на сцене Щукинского училища. У некоторых вахтанговцев наша новая работа, естественно, вызвала зависть. Опытнейшие люди, в лице Ремизовой и Львовой, сказали: «Боже мой! Какие же они деньги заработают!»

– Я вам разрешаю играть, где хотите, – поддержал нас Евгений Рубенович. – Но только не на сцене нашего театра. У вас Людмила Васильевна слишком много поет, все это попахивает эстрадой.

Тогда Вахтанговский театр очень рьяно берегли от проникновения в него эстрадных номеров.

Мы выступили в подмосковном Калининграде и в Одинцове. Потом я договорился с филармонией, и первые спектакли с декорациями Вахтанговского театра прошли в переполненном Концертном зале Чайковского. Две тысячи зрителей, несмолкающие овации. С этого момента началось триумфальное шествие по стране нашей постановки.

Воронцов. Я еще добавлю, что в то время наша работа воспринималась как новшество, потому что творчеству Зощенко после запрета «Парусинового портфеля» вход на сцену был закрыт. И вдруг его рассказы зазвучали на концертно-эстрадных площадках. Мы первыми рискнули выступить с подобным спектаклем. Нас даже поначалу не пустили с гастролями на Украину, там еще многие партийные руководители продолжали оставаться под впечатлением доклада Жданова о журналах «Звезда» и «Ленинград».

Шалевич. Когда мы перешли со спектаклем на коммерческую основу, здесь очень большое значение имела сплоченность нашей команды, потому что львиную долю времени приходилось проводить в разъездах. Что такое актерская компания? Это поезда, самолеты, гостиницы. Здесь обычно начинаются капризы: плохо устроились, паршиво кормят, опаздывает транспорт. Никакого брюзжания, недовольства условиями быта мы от Людмилы Васильевны никогда не слышали. В одном купе приходится ехать или в разных, встречает нас с помпой обкомовское начальство или приходится самим добираться до места – ей было совершенно неважно. У нас подобралась живая, доброжелательная компания, сотканная из разных поколений. Машу Вертинскую знала молодежь, старшее поколение восхищалось Целиковской, нас с Мишей тоже принимали хорошо.

Одна из первых поездок, организованная с помощью нашего театра, оказалась и труднейшей. Отправились тогда в Грузию. Спектакль еще окончательно не сложился. Мы продолжали творческие поиски, импровизировали, каждый день вносили новые изменения в постановку, отказывались от своих же находок, когда начинали понимать, что они маловыразительны. Мы еще не обрели стабильности, лишь путем проб и ошибок приближались к ней.

Людмила Васильевна отличалась тонким вкусом и становилась очень щепетильной, если замечала, что у нас с Мишей на сцене возникала некая двусмысленность или пошлинка.

Помню эпизод, когда по сценарию она в течение нескольких минут неподвижно лежит на сцене.

– Вы уходите, а я сторожи здесь эту гадость, – уже по ходу спектакля придумал я реплику.

– Я не гадость, я не гадость, – отвернувшись от зрителей, с укором прошептала лежавшая на полу Целиковская.

На следующий день я изменил реплику:

– Вы уходите, а я сторожи здесь эту радость.

– Вот теперь другое дело! – обрадовалась Людмила Васильевна.

Воронцов. Я еще хочу добавить к словам Славы. Наш спектакль удался благодаря тому, что по вечерам, после выступления перед зрителями, мы все вместе садились вокруг стола и начинали анализировать сыгранное. Подмечали просчеты свои и товарищей, разрабатывали варианты, как поинтереснее преподнести тот или иной эпизод. То есть мы совмещали вечернюю репетицию с заседанием самого демократичного худсовета. И, конечно, поскольку наши диспуты происходили за обеденным столом и у нас, чего греха таить, всегда находилось, что выпить, то страсти постепенно разгорались, каждый без стеснения делился своими идеями, и под шампанское и закуску происходило рождение многих интереснейших режиссерских и актерских находок. Надо заметить, что Людмиле Васильевне не было чуждо ничто человеческое.

– А как у нас с шампусиком? – частенько интересовалась она перед нашими творческими застольями.

Она очень любила шампанское и украшала им наш вечерний стол чуть ли не каждый день. С нами тогда ездил замечательный звукооператор (к сожалению, уже покойный) Женя Иванов. Он записывал, сколько Целиковская выпивала. В течение месячной поездки, по его подсчетам, получалось два с половиной ведра шампанского.

– Не может этого быть! – возмутилась Людмила Васильевна.

Но Женя показал свои ежедневные записи, и волей-неволей ей пришлось смириться с очевидным.

Однажды, когда мы ехали по горной дороге в районе Гудауты, произошел любопытный случай. Где-то впереди случился обвал, и все машины вынуждены были остановиться, запертые в пустынном ущелье.

– И долго еще стоять на этой жарище? Скоро мы тронемся? – не без доли добродушия возмущалась Людмила Васильевна.

Один из грузинских милиционеров, призванный следить за порядком, повернулся взглянуть на нетерпеливую женщину.

– Ба! Сама Целиковская?! – опешил он.

– Ну да, Целиковская, Целиковская! – затараторила Людмила Васильевна. – И что вы хотите сказать?

– Ничего, – смутился страж порядка. – А вы что-нибудь хотите?

– Я? Что я хочу?.. Холодного шампанского! – ради смеха, чтобы еще больше смутить поклонника, из-за которого, по ее мнению, мы застряли в безлюдном захолустье, произнесла Людмила Васильевна.

И вдруг в горах, где вокруг на много километров не было ни одного жилого дома, откуда ни возьмись появляется ведерко с бутылкой ледяного шампанского – специально для Целиковской. Мы были потрясены этим волшебством.

Ее повсюду узнавали, горячо принимали и искренне любили. В этом мы не раз убеждались за время наших многочисленных поездок.

Шалевич. Людмила Васильевна всегда была открыта для импровизаций на сцене, любила их. То мы придумывали, что она будет изображать испорченный телефон, то изобретали длиннющую шестиметровую шаль для нее. Когда играли в Русском театре Грибоедова в Грузии, изобрели сногсшибательный номер.

– Появилась хорошая мысль попробовать сделать перевертыш, – поделился я с Людмилой Васильевной своей задумкой. – Вы сыграете отца, а я – маму.

Целиковскую загримировали. Она щеголяла теперь в черных усах, белых бакенбардах, тюбетейке на голове, в тельняшке и брюках. Для себя я нашел подходящее платье, туфли и женский парик.

И вот она долго сидела, грустно смотрела на себя в зеркало и вдруг говорит:

– Нет, ребята, это уже не пойдет!

– Что вы, Людмила Васильевна, – попытался я уговорить ее, – очень смешно получится.

– Нет, у меня есть свой имидж, и я не дам себя губить.

Так она отказалась от очень веселого номера, мы его даже немного порепетировали, сами хохотали до упаду, но выйти с ним перед зрителями на сцену Целиковская наотрез отказалась.

Она всегда каждую сцену перепроверяла своей интуицией, неким внутренним оком. Тут сказывались ее высокая культура и огромное самовоспитание. Никогда она не позволяла нам перейти границу, за которой уже простирался несерьезный, пошловатый эстрадный жанр.

Воронцов. Вспоминаю любопытный случай, как мы отправились отдыхать на горную речку. Людмила Васильевна в бикини легла загорать, а мы все пошли купаться. Маша, плескаясь в воде, вдруг обнаружила что-то, похожее на золотой песок.

– Люся! – кричит. – Я, кажется, золото нашла!

– Откуда в этой реке золото? – скептически отнеслась к находке Целиковская. – Ерунда.

Первое, что она всегда делала, это ничему не верила на слово и все перепроверяла. Тогда Маша принесла ей в ладонях сверкающие крупинки. И вдруг неизвестно откуда в руках Людмилы Васильевны очутилась огромная лупа. Она внимательно посмотрела через нее на «золото» и презрительно выбросила его.