Система Ада - Павел Кузьменко

Макаров оттолкнул его и тут же обернулся на зов бодрствовавшего в задумчивости Саломанова:

- Товарищ буревестник, слышите?

-Что?

Тишина мгновенно вернулась в свои права. Где-то отчетливо послышались шаги нескольких человек.

- Хватай мешки и сваливаем, - шепотом приказал буревестник и первым двинулся к освещенному коридору.

Но из темноты его ударил в спину яркий луч фонаря.

- Зотки! Вон они! - послышалось с того, темного конца штрека.

Реакция разведчика Макарова оказалась лучше. Автомат был у него на груди. Он мгновенно, не успел затихнуть крик противника, узнавшего их, выпустил в сторону луча длинную очередь.

Фонарь погас, но в ответ тоже раздалась очередь и одиночные выстрелы.

- За мной! - Макаров уже несся во весь опор по освещенному коридору.

- Сашка, мой мешок, - успел крикнуть Шмидт. Четверо зотовцев, дремавших в глубине, выползли на карачках с необыкновенной быстротой. Поняв, что не задевает своих, Миша выпустил в штрек щедрую порцию свинца. Савельев отдал Шмидту его мешок, и они рысью рванули вслед за командиром.

Тот остановился возле узкого прохода в правой стенке.

- Сюда!

Макаров и Чугунко включили фонари. В проход можно было протиснуться только гуськом. Но дальше было попросторнее. Миша шел предпоследним. Он уже был под прикрытием стен, когда в коридоре послышались выстрелы и ему на спину обрушилась тяжесть. Он обернулся - впередсмотрящий Саломанов настойчиво протягивал ему свой разодранный вещмешок. Из него высыпались упаковки бинтов.

- Ты чего? - не сразу сообразил Шмидт.

- Ничего, ничего, - тихо проговорил Саломанов и упер ему дырявый мешок в грудь. - Возьми... Кзо-това, дзотова, ничего, ничего, ничего...

И рухнул лицом вниз.

Макаров обернулся с фонарем и догадался, что случилось.

- Шмидт, бери его мешок и за мной! Они карабкались по узкому лазу сначала вверх, потом вниз. Никакого шума погони не было, как разведчик ни прислушивался время от времени, подавая команду всем остановиться и замолкнуть. И это его насторожило.

- Так, всем стоп. Жопой чую - впереди засада. Он обвел лучом фонаря лица четверых оставшихся солдат.

- Но и у засады имеется тыл. Мы их наколем. Со мной пойдет... - он на минуту задумался. - Вот Шмидт и пойдет. А у вас за старшего будешь ты с фонарем, - Он ткнул пальцем в Чугунке. - Значит, когда мы уползем, десять раз скажешь про себя: "К борьбе за дело Зотова будь готов. Всегда готов. Дело Зотова живет и побеждает". Понял?

- Понял.

- До десяти считать умеешь?

-Нет.

- Ну, елки-палки... Хорошо. Ты считать умеешь? - спросил он у Савельева.

- Да. Я учился в институте.

- Где? - такой термин был очевидно незнаком подземному жителю. - Ладно, ты, с фонарем, медленно произносишь, только шепотом, не ори, а ты считаешь. Как закончите, идете вперед до первой развилки и сидите там, как летучие мыши, тихо, пока не затихнет стрельба. Я крикну. Все ясно?

- Так точно!- прошептал Чугунко. - Враг будет разбит. Победа будет за нами. Дело Зотова...

- Да пошел ты... Шмидт, за мной.

И Макаров ловко юркнул в очень узкую щель, которую Миша тут поначалу и не заметил. Свои мешки Шмидт отдал Савельеву, поставил автомат на предохранитель и пополз вслед за буревестником.

Ползти пришлось почти постоянно вслепую. Извилистый шкуродер лишь изредка давал возможность приподнять голову, и тогда можно было разглядеть впереди мелькающий лучик. А так ползи и ползи, задыхаясь, то и дело упираясь лбом в пахучие подошвы сапог Макарова.

Нет, надо отвлечься от этой мрачноты. Макаров. Удумал какую-то военную хитрость, и надо сосредоточиться на этом, чтобы остаться в живых. Остаться в ивых - это постулат. Это единственный смысл жизни, не требующий доказательств.

Однако ловко они тут приспосабливаются. Ндо же - измерять время дурацкими лозунгами. Интерес но, а Макаров ползет и про себя читает и считает?

Потом стало пошире. Лаз пошел резко на спуск.

- Слушай, Шмидт, сейчас смотри мне - ни звука. Дальше пойдем в темноте. Разворачивайся и спускайся ногами вперед. Как под ногами будет пусто, делай руки в распорку и осторожно спускайся, там я тебя за ноги возьму. Потом пойдем по проходу, просто держись за меня. Сейчас надень автомат на ремень. Когда остановимся, снимай, только тихо. Когда включу фонарь - стреляй. Сразу очередью. Понял.

Миша молча кивнул. Полезная штука внезапность, но не в абсолютной же тьме.

Он делал так, как было ведено. Но предательские камешки иногда все же скатывались из-под ног вниз. Макаров не ругался, хотя эти камешки сыпались на него. Потом опора осталась только у рук. Сколько там, может быть метра полтора до пола, но это расстояние ничем не отличалось от бездонного колодца. Руки отчаянно, обдирая кожу на пальцах, цеплялись, желая спасти тело, но тут он почувствовал, что его поймали за сапоги. Он еще немного спустился на руках, Макаров перехватил его под колени и, наконец, опустил на твердый пол.

Буревестник взял Мишину руку и сунул в нее край своей куртки, дав понять, за что надо держаться. И они пошли, все время касаясь левым плечом шершавой стенки. Пол был довольно ровным, видимо, хорошо истоптанным. Темнота и тишина засасывали их все глубже и глубже, хотя глубже было некуда.

Откуда Макаров так хорошо знает эти места? Ведь они же на дудковской территории, раз прячутся от них. Или это фронтовая зона? Хрен поймешь.

От страха казалось, что их хитрость глупа, что сейчас включится яркий свет, и они окажутся под прожекторами и прицелами сотен хохочущих врагов. Но они шли и шли, медленно, неслышно крались, и ничего не менялось.

Макаров остановился, положил руку Шмидту на плечо и слегка надавил, велев присесть. Миша присел, взял автомат в руки, беззвучно снял его с предохранителя.

Тишина тянулась во всей своей великолепной бесконечности. Он не стал ее измерять зотовскими лозунгами. Само вспомнилось: "Отче наш, иже еси на небесех... где же они - небеса, Боже, спаси... Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго".

Он сидел и боролся с беззвучными волнами накатывающего страха. Макаров был рядом. А что чувствовал этот сын тьмы?

Скоро темнота уже растворяла в себе все. Ему стало казаться, что если видеть нечего, то глаз у него давно нет. Хотя можно было вертеть головой, но она тоже отсутствовала, растворенная за ненадобностью. Невидимые руки, ощупывавшие холодную сталь автоматного дула, исчезли.