Вишнёвая смола - Татьяна Соломатина

Я не хотела замуж. Потому что… Потому что просто не хотела замуж! Кто хочет замуж в шестнадцать лет?! Только полностью тупоголовые куры, вроде дочери моей воспитательницы детского сада, которая забеременела в пятнадцать, бросила школу, а в шестнадцать вышла замуж за того, от кого забеременела и даже уже родила мокрогубую ротастую противную девочку, с утра до ночи визжавшую в коляске в нашем дворе. Ну и, кроме того, я не хотела, потому что мне просто-напросто не за кого было выходить замуж! Тёти-Олин вонючий бурдюк, что правда, хотел, чтобы я вышла замуж за его сына, которому было уже двадцать два. Но мне категорически не нравился его сын! Он был похож на таракана-переростка, не был ни умным, ни красивым, по-английски не говорил и готовить не умел! Слава богу, что у моей мамы хватило ума отказаться от подобного варианта. Но когда мама выдвинула своё предложение – я подумала, что мама сошла с ума. Как есть – окончательно двинулась, и её немедленно надо изолировать не только от меня, её родной дочери, но и вообще от общества. Потому что такие мамы опасны! И мама даже не предложила эту свою шизофреническую идею. Она её скомандовала, как уже решённый вопрос. И, мол, моё дело, как в армии, – не обсуждать, а исполнять!

Мама скомандовала мне выходить замуж за моего двоюродного брата-дурака!

Вот тут-то я на жопу (какие тут уже, к чёрту, попы!) так и села. И на эдакой жопе сидя, полчаса рта не могла открыть. От ужаса переживаний за тронувшуюся мамашу. Когда меня немного попустило, я сказала маме, что, конечно, читала всякое – в том числе и, разумеется, «Тысячу и одну ночь», где все подряд выходят замуж за двоюродных братьев. И французскую, и английскую, и русскую романистику практически всю осилила, и там, конечно же, тоже между кузенами всякое случалось. Чтобы, значит, где любовь, а где майорат попусту не разбазаривать, в смысле его, майората, умирания и запустения. Но чтобы вот так! За убожество и дебила? Ради комнаты в новостройке хер (потому что какой уж тут, к бениной маме, хрен!) знает где?!!

Мама сказала, что я идиотка. И замуж за двоюродного брата я пойду не по-настоящему, а понарошку. Фиктивно. Фамилии у нас с ним разные. Знать, что мы с ним двоюродные брат и сестра, ЗАГСу не только не обязательно, но и категорически нежелательно! Мы с ним распишемся. Двоюродного урода прописывают сюда, в нашу однокомнатную. Мама получает свою желанную трёшку. И я со своим двоюродным дураком тут же развожусь. Я плакала, я пыталась маме сказать, что мне с тем двоюродным братом одними улицами ходить противно и одним воздухом дышать, не то что в ЗАГС идти, пусть даже и понарошку! Я спрашивала, когда там ещё будут давать те квартиры? Я уточняла, а что же и как же будет, если я встречу свою настоящую любовь, пока тут у них великие комбинации из-за лишних пары-тройки квадратных метров? Я вспомнила, в конце концов, всю лексику и покойного Руслана Михайловича, и ныне здравствующих дядек, в которых превратились друзья и товарищи моего родного старшего брата. Ничего не помогло… После того как мама накричалась, – она снова горько заплакала, приговаривая: «Ну чего тебе стоит? Зато у тебя всегда будет своя комната!» А что, получается, что если я не выйду замуж за этого отвратительного двоюродного брата, которым брезгую, то у меня никогда не будет своей комнаты? Так и хотелось спросить у мамы именно это. Но мама так рыдала, что я поняла: не выйдя замуж за двоюродного брата, я предам маму. И я сказала:

– Хорошо! Я выйду замуж за двоюродного брата.

У мамы тут же высохли слёзы. Мама стала уверять меня, что это ненадолго. И фамилию менять не обязательно. А чтобы паспорт был чистый, без штампов о браке и разводе, его можно будет потом просто поменять.

Мне было всего шестнадцать лет – скоро-скоро исполнится семнадцать, – я окончила школу и поступила на первый курс института. И всё это было для меня не так просто, как казалось моей маме. Для меня это было чертовски непросто! Все эти паспорта, ЗАГСы… Но я не могла предать маму. Я никого не могла предать. Я однажды уже предала. И вот лучше бы я лягушку дохлую съела, чем предала. Честно говоря, я куда охотнее съела бы лягушку, чем вышла замуж – пусть сто раз фиктивно! – за своего двоюродного брата. Я бы даже, пожалуй, съела кучу свежего говна, чтобы не выходить за него замуж. Но я не могла предать мою маму.

Когда мы с ним пошли подавать заявление, тётенька в ЗАГСе долго уговаривала нас подумать. Тётенька говорила, что, конечно же, у нас можно жениться в семнадцать (столько уже исполнилось двоюродному убожеству) и в шестнадцать (столько было мне на момент подачи заявления). И что любовь, и всё такое, это понятно, но!.. Тётенька в ЗАГСе драконила нас два часа, с сомнением глядя на чистенькую, голубоглазую, белокурую меня и на моего двоюродного брата, серого, бесцветного, всего в каких-то фурункулах и порхах. Причём надо понимать – говорила только я. Двоюродному брату-дураку моя мама запретила вообще рот открывать. И пообещала ему за это дать сто рублей. А за всю эту авантюру – триста. Поэтому он согласился и молчал. Тётенька в ЗАГСе спросила, где и как мы учимся и на какие деньги собираемся жить. Я назвала весьма престижный вуз, куда уже поступила, и сказала, что мой жених учится в автодорожном техникуме (хотя к тому моменту его оттуда уже выгнали, и он слонялся то в поисках – якобы! – работы, то на каких-то сомнительных побегушках у вонючего бурдюка). ЗАГСовая тётенька попросила «молодого человека» выйти и ещё полчаса ездила мне по ушам про то, какая я красивая и умная, и что я могу ей сейчас не поверить, но она точно знает, что мне ни в коем случае нельзя выходить замуж за «такое ничтожество!». Боже мой, мне хотелось обнять эту тётеньку из ЗАГСа и разрыдаться на её выдающейся груди! Как это всё было унизительно. Но мне нельзя было предавать маму, которой нужна была третья комната в новостройке на окраине. И я со всем отмеренным мне актёрским мастерством убеждала тётеньку, что я люблю своего жениха. Мне даже удалось подавить рвотные позывы. Потому что мне нельзя было предавать маму. Через полчаса тётенька, вздохнув глубоко и печально, позвала из коридора «жениха» и выдала нам бланк заявления. «Жених» икнул, рыгнул, испортил воздух и сделал две ошибки в собственной фамилии, про всё остальное уже промолчу. Нам даже дали пригласительный в свадебный салон. На прощание ЗАГСовая тётенька сказала, что, если кто-то из нас (тут она выразительно посмотрела на меня) или даже оба мы передумаем, – можно не приходить. И вообще, она будет очень рада, если мы передумаем и не придём в назначенное время регистрировать наш брак. Потому что мы ещё очень молоды, и… И всё такое. Очень правильное. Я и сама так думала. Мне в какой-то момент захотелось признаться тётеньке, что всё это не по-настоящему, а понарошку. Фиктивно! И чтобы она не переживала! Что никогда я, разумеется, не буду выходить замуж всерьёз за подобное ничтожество. Тем более что конкретно это ничтожество – мой двоюродный брат. Но мама сказала мне, что если я хоть где-то хоть полслова, хоть полвзгляда, хоть полсмешка – то у мамы будут крупные неприятности. И у мамы, и у папы, и у всех нас. Я не хотела всем нам даже мелких неприятностей, что уж говорить о крупных. И не могла предать маму. Но и тётеньку из ЗАГСа мне было жалко. Потому что она искренне переживала, что бы там ни говорили о бюрократах. По тётеньке прямо чувствовалось, что такие голубоглазые белокурые юные девушки, студентки престижных вузов, не просто не должны, но и не могут выходить замуж за подобный генетический и общественный отброс, каковым и являлся мой двоюродный «жених». Я всё знала и понимала. Тётенька знала не всё – и поэтому не могла понять. Я осознавала это и, чтобы не предать маму, предавала этого совершенно постороннего искреннего человека в его хоть и совершенно посторонних, но искренних душевных движениях и переживаниях за меня.

Тем не менее ровно через положенное время мы пришли «жениться». То есть – регистрировать брак. Этому говну сказали, что дадут ему триста рублей, только если он хотя бы умоется и козявки из носа не будет в ЗАГСе выковыривать. Свидетелями взяли сына вонючего бурдюка и тётю Олю (у которой уже тоже была фамилия вонючего бурдюка). Тётенька (слава богу, другая, более равнодушная) проговорила свои протокольные слова про ячейку общества, а мы с двоюродным отбросом обменялись фальшивыми кольцами. И вот когда исполняющая обязанности регистрации брака тётенька сказала, что мы объявляемся мужем и женой и можем поцеловать друг друга, это фурункулёзное нечеловекообразное кинулось на меня и поцеловало взасос. Это было настолько мерзко, что меня тут же стошнило. Я реально наблевала на пол в торжественном зале регистрации брака. Тётя Оля в качестве взрослой свидетельницы извинилась за меня и сказала торжественно-равнодушной тётеньке:

– Девочка уже в положении… Ну, вы понимаете.

А сын вонючего бурдюка скабрезно ухмыльнулся.