Тайна фамильных бриллиантов - Мэри Брэддон

Итак, теперь уже трое полагали, что мистер Дунбар — убийца Джозефа Вильмота.

XIX

Разочарование Лоры Дунбар

Артур Ловель часто ездил в Модслей-Аббэ; его там принимали очень любезно, и молодой человек не имел сил противостоять искушению. Он видел Лору Дунбар и проводил с ней целые часы, потому что его общество всегда нравилось избалованной девушке. Он ей казался тем, чем обещал быть, то есть братом, добрым, преданным, любящим братом, но не более. Он был ей дорог по воспоминаниям о счастливом детстве. Она была ему благодарна за все его попечения и заботы о ней; она любила его, но любила, как брата. Иная, более глубокая, более пламенная любовь не проснулась еще в ее детском сердце.

День шел за днем, молодой человек преклонялся пред своим идолом и был счастлив — увы! — роковым для него счастьем. Он забывал обо всем на свете, видел только одно прелестное личико, приветливо улыбавшееся ему. Он забыл даже о винчестерском убийстве, о своих мрачных подозрениях. Быть может, он и не забыл бы о сомнениях, поселившихся в нем при первом свидании банкира с дочерью, если б он часто видел Генри Дунбара; но владелец Модслей-Аббэ почти не показывался своим гостям. Он поселился в приготовленной для него половине и редко выходил в общие комнаты. Он или сидел у себя, или гулял один по тенистым аллеям парка. Еще любил он ездить верхом на великолепной лошади, доставшейся ему по наследству от Персиваля Дунбара. Это был кровный жеребец, но несколько сильнее и статнее обыкновенной лошади чистой крови. Рыжая шерсть его блестела, как атлас, глаза у него были большие, шея длинная, он отличался всеми статьями, которыми арабы всего более дорожат в своих любимых берберийских лошадях. Генри Дунбар очень привязался к этой лошади и выстроил для нее особую конюшню в саду близ своей уборной, которая, как все его комнаты, находилась на нижнем этаже Модслей-Аббэ. Грум мистера Дунбара спал в комнате неподалеку от конюшни, таким образом, он и лошадь были готовы к услугам банкира в любое время дня и ночи.

Генри Дунбар обыкновенно катался рано утром или в сумерки перед обедом. Он был очень гордый и необщительный человек. Тотчас по его приезде в Англию к нему явились все соседи поздравить его с возвращением; он принял их очень любезно, поблагодарил за расположение к нему, но в его обращении было что-то отталкивающее. По настоянию своей дочери он дал большой обед, бал и утренний концерт; но, когда соседи хотели отплатить ему за гостеприимство, он отказался от всех приглашений, ссылаясь на свое нездоровье. Он объявил, что здоровье его совершенно расстроено долгим пребыванием в Калькутте, и потому он не в силах поддерживать знакомство; что же касается Лоры, то она могла ездить куда и сколько хотела, конечно, в сопровождении пожилой родственницы.

Однако на вид Генри Дунбар был сильным, здоровым мужчиной. Он был всегда бледен, но это был единственный признак болезни, о которой он столько говорил. Он вставал очень рано, ездил несколько часов на своей любимой лошади и возвращался домой к чаю; оставшееся утро он проводил в своей роскошной гостиной, читал, писал, а чаще всего просиживал у камина целыми часами в мрачных думах. В шесть часов он обедал один в своей комнате, так как, по его словам, здоровье не позволяло ему обедать за общим столом. Вечер он тоже проводил в одиночестве и очень поздно ложился спать. По рассказам слуг, в эти часы он пил немилосердно и никогда не ложился трезвым. В доме все его уважали и боялись, но никто не любил. Его молчаливый и скрытный характер не мог быть по сердцу людям, привыкшим к доброму, веселому старику Персивалю Дунбару, который был ласков со всеми, начиная с нарядной экономки в шелковых платьях до последнего мальчишки на конюшне. Нет, нового владельца Модслей-Аббэ не любили.

Дни шли за днями, Генри Дунбар продолжал вести свою уединенную, мрачную жизнь. Сначала Лора нарушала его уединение, старалась своими ласками и веселым разговором разогнать его тоску, но вскоре увидела, что все ее попытки напрасны и только сердили отца, и ее легкие шаги все реже раздавались в уединенных комнатах Генри Дунбара.

Модслей-Аббэ был громадным, старинным зданием, выстроенным по частям в различные царствования. Самой старинной частью был северный флигель, в котором поселился мистер Дунбар. Архитектура этого флигеля напоминала эпоху Плантагенетов; в толстых каменных стенах были прорублены длинные, узкие окна с цветными стеклами, в которых красовались гербы благотворителей аббатства. Внутри комнаты были украшены полинявшими обоями; резные дубовые потолки почернели от времени. Спальня и уборная мистера Дунбара выходили в небольшой двор, обнесенный каменной оградой, под тенью которой когда-то гуляли монахи. Посреди двора был маленький садик, в котором цвели высокие георгины и великолепные гортензии. В этом-то саду Генри Дунбар и выстроил конюшню для своей любимой лошади.

Южный фасад Модслей-Аббэ был гораздо более поздней постройки; окна и камины в этой части дома принадлежали к эпохе Тюдоров, комнаты были меньше и уютнее, резьба на потолках роскошнее. Всюду блестели венецианские зеркала и старинные хрустальные канделябры; современная, модная мебель странно противоречила украшениям на каминах во вкусе королевы Елизаветы. Все в этой части дома носило отпечаток роскоши и богатства. Персиваль Дунбар находил счастье в украшении комнат своей любимой внучки. С самого детства он окружил ее всем, что только может дать богатство, и Лора с колыбели привыкла ходить по бархатным коврам и спать под атласным пологом. Она привыкла к роскоши и великолепию, но обладала чисто детской способностью во всем находить удовольствие, и роскошь, окружавшая ее, нисколько ей не приглянулась.

Лора была баловнем судьбы. Но есть натуры, которые нельзя испортить баловством, и она, конечно, была одной из них. Она до сих пор еще не знала, что такое скука, тоска, свет ей казался прелестным раем. Она никогда не видела бедности, несчастья, никогда не чувствовала того холодного отчаяния, которое овладевает нами при сознании, сколько ужасного, беспомощного горя было, есть и будет на земле. Она видела больных поселян, бедных вдов, бесприютных сирот, но всегда могла помочь им, сгладить их страдания. А только зрелище горя и несчастья, которым мы не можем помочь, поражает наше сердце нестерпимыми муками, которые на минуту отравляют нам жизнь, заставляют отворачиваться с презрением от мира, который не может существовать без подобных явлений.

Лоре этот мир казался светлым, безоблачным; для нее были скрыты мрачные тайны человеческой жизни. Однажды только горе коснулось ее, и то в самом обыкновенном его проявлении: старик после долгой счастливой жизни мирно скончался на руках любимой внучки. Она могла сожалеть о нем, но в его смерти не было ничего страшного, потрясающего душу.