Письма на воде - Арина Холина

Несомненно, он был философ. Очень богатый философ, и еще – гениальный экономист.

Когда мы видим себя на фотографии, то замечаем только внешность и полагаем, что это мы и есть. Но мы – это весь наш мир, со всеми маршрутами, со всем прочитанным, с каждым впечатлением, переживанием.

Олег видел не только свое лицо. Он ощущал всего себя целиком. Он был миром.

Мне он не нравился – это был тяжелый, излишне уверенный в себе тип, достаточно высокомерный, чтобы в его присутствии задаться вопросом: «Кто я такая и что я сделала для того, чтобы меня уважали?»

И Олег был женат.

– Саша, ну какая-то ты дура… – расстраивалась я. – Как ты могла в него влюбиться? Ты понимаешь, что он с женой не разведется?

– Не разведется, – кивала в знак согласия Саша. – Но поделать я с собой ничего не могу.

Мы знали, что где-то за пределами нашего с Сашей и их с Олегом мира у него есть дом, жена, двое детей, семейные праздники, дом в Марбелье, куда Олег наведывается раза два в сезон.

Кто-то сообщил, что жена Олега – красивая, добрая женщина, которая все знает и давно уже примирилась с тем, что в их семье муж устанавливает правила и что она никогда не уйдет от него из гордости, не отдаст отца своих детей в руки похотливых столичных хищниц.

Олег любил Сашу. Они встречались два года – и были счастливы настолько, насколько могут быть счастливы люди, которые ходят босыми ногами по битому стеклу.

Поначалу я советовала, ругала, плакала вместе с Сашей, но поняла, что это не прихоть и, конечно, не отчаяние и не бестолковая страсть, а нечто большее – может, и не созидательное чувство, но любовное безумие такого рода, которым можно только восхищаться.

Всякий человек должен пройти через такое в жизни хотя бы раз.

Иногда надо вывернуть душу наизнанку и посмотреть, что у тебя там, внутри.

Саша стала похожа на торчка. Глаза блестели, худые пальцы едва заметно дрожали, лицо осунулось. Казалось, что любовь освещает ее изнутри – но если бы кто-то выключил этот источник счастья, Саша превратилась бы в изможденную усталую женщину.

То, что случилось потом, стало ее личным 11 сентября.

Олег ушел от жены. Но не к ней, Саше, а к совершенно другой девице двадцати трех лет.

– Ты связалась с патриархальным динозавром, – втолковывала я ей, не удержавшись от «я же говорила!» – Так поступают классические мужики 1963 года выпуска. Что бы там между вами ни было, женщина для него – вещь. Он потребительски к тебе относился.

Я говорила тогда очень много. Если сложить все вместе, получится, что я говорила дней пять подряд. Мне нужно было Сашу отвлекать, злить, раздражать – она была утопленницей, а я – неумелым спасателем, который вместо того, чтобы делать массаж сердца, ломает ребра.

Я никогда не видела людей, черных от горя. Саша была первой.

Мы знали – у нас были общие знакомые, – что жена Олега слегла.

Наверное, она не могла поверить, что муж, для которого она была лучшим другом, которого она согласилась принимать со всеми его недостатками, оберегала и лелеяла, чьи чувства выхаживала, как недоношенного ребенка, – предал ее легко и весело, в одно мгновение променял на крепкие ножки молоденькой актрисы, которую уже полюбили журналы.

Женщины старшего поколения слишком большое значение придают почти ничтожным вещам – мужественности и женственности.

Рожать детей, заботиться о муже, быть мудрой – вот в чем они видят свое предназначение, суть своего жизненного цикла. И все это мужчины отвергают быстрее, чем обрушиваются акции на бирже.

Женщины борются за молодость ради мужчин, ради секса, ради того, чтобы он их никогда не оставил. Но дело не в количестве морщин, а в том самом мужчине, который не опустится до животных инстинктов, который будет видеть мир душой, а не половыми железами.

Я видела звезду рока, музыканта даже не первой величины, а плюс первой, выше всех величин. Женщины все его обожали и, конечно, время от времени предавались различным фантазиям на его счет. Мечтали о нем с подростковым азартом.

Я встретила его в компании друзей, которые были старше меня на целую жизнь. Друзья были с женами, и он тоже был с женой – красивой женщиной чуть младше его. И тогда я вдруг поняла, что мир, в котором я живу, – поврежденный, если мы все принимаем как должное красивых девчонок с мужчинами, которые годятся им в дядьки.

Не могло быть и речи о том, чтобы моя звезда, Он, Кумир, хотя бы взглянул в мою сторону с тем интересом, на который я так рассчитывала.

Его любовь к жене была безусловна, как движение крови по артериям – от сердца, и по венам – к сердцу.

И это была не влюбленность, не ослепление, а свой собственный выбор, который мы все так и не научились делать, потому что запутались в множестве разных чужих мнений.

– Я не хочу, чтобы мне было так плохо, – говорила Саша.

– Саша, я тебе сейчас должна говорить, что он – мудак, ты – роза, все будет хорошо. Но я скажу, что ты вот так страдаешь не только потому, что тебя предали, растоптали и тебе больно. Ты сейчас каждую секунду обращаешься к своим мечтам, к тому, каким ты ваш роман хотела видеть, и тебе очень горько, что твои надежды превратились в ничто.

– Да не было никаких надежд…

– Ну что ты врешь? – Я накрыла ее руку ладонью. – Ты была с Олегом два года. Не было надежд? Ни разу? Да уже достаточно того, что ты считала его лучше, чем он есть, раз в тысячу. Пока ты была с ним, ты себя обманывала. Все время.

– Может быть…

Есть что-то, что почти нельзя объяснить на словах – можно только пережить.

Когда у меня умер отец, я не знала, как с этим справиться. Мы все давно уже перестали относиться к смерти, как к части жизни – мы даже думать не хотим ни о чем таком, бережем детей, не показываем им похороны, а в итоге оказываемся один на один с самым затаенным страхом – невосполнимой утратой.

В разных цивилизациях смерть представляли божества: Анубис, Мор, Танатос, Хель, и даже в русских сказках была смерть с косой, приходившая к героям. Общение со смертью было частью культуры, а теперь мы даже толком не можем выразить соболезнование.

– Ты должна его отпустить, – сказала мне одна мудрая женщина.

Я не поняла. Я никого не держала. Он сам ушел, его нет, я одна.

Но иногда мы сами выходим за грани реальности, не понимая того, и только ощущение, что мы сходим с ума, намекает: мы вступили на чужую территорию.

Мы говорим себе: он жив в моем сердце, не могу поверить. Мне кажется, он рядом – и этим как будто отрицаем, что человек ушел, что его действительно больше нет. Мы не можем смириться с горем, а это значит, что мы находимся на границе между мирами – в пространстве воспоминаний и бесконечных сожалений, которые приближают нас к тому, кто нас покинул. И это страшно: ведь он – там, а мы – здесь, и нас разрывает на части.