Ханты, или Звезда Утренней Зари - Еремей Айпин

Отправив один список, нужно готовить другой. Управившись со вторым, необходимо браться за третий. Непростая эта работа, но нужная, размышлял он. Подспудно он чувствовал, что острая нужда в нем будет до тех пор, пока есть они, «враги народа», его подопечные. Значит, надо распоряжаться ими по-хозяйски, разумно, планово, чтобы не иссякал их поток, чтобы на все непредвиденные случаи они были под рукой. Он из них сделает такого «врага», какой потребуется. Он знал, что верхи особо ценят эту его хватку… Тогда, после трехсот, перечитав записи, он вконец успокоился: будут «враги народа» — будет он.

Сейчас он оторвался от завораживающей черноты ночи, обернулся. Возле двери стоял Нерм-ики, Степан-старик.

— Чо ишшо? — резко бросил через плечо, отворачиваясь.

— На Межземельную гриву человека послать надо, — глухо сказал старик. — Там люди ждут, без еды остались.

Помолчав немного, он выдал главный довод в пользу, как ему казалось, охотников Межземельной гривы:

— Там на Государство промышляющие люди.

— Не подохнут, остяки живучи! — усмехнулся С Маленьким Ружьем. — Пока твое дело не закончим, никто туда не поедет. Понял?

Старик кивнул.

— Иди!

Старик неспешно повернулся и так же неспешно вышел.

В крохотном закутке Колхозного дома его ждала семья. К еде он не прикоснулся, только выпил кружку чая. Все поняли, что дела семьи плохи. Перекинулись несколькими словами и снова замолчали.

Молчали в потемках.

— Я к нему пойду, — сказала младшая, Федосья.

— Нет! — твердо отрезал старик. — Тебе еще жить надо.

— Милый Торум, где ты есть! — простонала старшая, Аксинья. — Неужели наше горе не видишь?! Где ты есть?!

Безногий сын Галактион лишь вздыхал тяжело.

Детей Степана-старика вызвали в поселок по «делу отца». Они не могли выехать никуда без разрешения С Маленьким Ружьем, которого теперь в разговоре называли Он. Особенно женщины побаивались произносить его имя вслух.

— Он сильнее Торума, — сказал Галактион и повернулся к старшей сестре. — Перестань, Аксинья.

Аксинья через силу подавила тяжкий стон.

Ни нар, ни топчанов не было. Спать легли прямо на полу, подстелив всякое тряпье.

Степан-старик, оглядев, хорошо ли устроились дочери и сын, тихо проговорил:

— Его уму ненавистны древние корни нашего сира — хочет их вырвать. Вас он не тронет… Спите…

Сам он так и не лег. Прислушиваясь к неровному дыханию своих взрослых детей, осторожно поправляя их сползающие одежды, просидел он всю ночь напролет возле сына-калеки и младшей дочери Федосьи. Старшая недавно вышла замуж за хорошего парня из рода Казамкиных — жизнь ее налаживалась. Во всяком деле она сноровистая, проворная, да и характером крепкая. Сыну, как и всякому калеке, конечно, будет тяжелее. Да всю жизнь под крылышком отца не посидишь, самому надо свою тропу прокладывать. А какова же судьба младшей, Федосьи? Она одна еще не устроена в этой жизни… Эх, милый Торум, пошли ей достойного жениха, пошли ей достойного человека! Как и сестра, в девках она не засидится. Пошли ей прекрасного человека, добрый Торум!..

Пришел сумрачный рассвет. Засветили неяркую плошку. Ожил закуток для приезжих Колхозного дома.

— Пойду оленей смотреть, — сказал Степан-старик. — Вечером не сходили к ним.

Он обвел взглядом, стоя у порога, своих детей, кротко, как бы извиняясь, улыбнулся и бодрым голосом добавил:

— Скоро вернусь.

И вышел.

Его бодрость понравилась детям: вроде повеселел отец, авось пронесет.

Рассвело. Он все не возвращался. И первым забеспокоился С Маленьким Ружьем. Он отправил младшую, Федосью, узнать, почему отец задерживается на пастбище.

Федосья, охваченная недобрым предчувствием, почти бегом пустилась на знакомое пастбище. Только на подъеме к бору-островку замедлила шаг и, увидев нарту отца, остановилась. Возле нарты, завернувшись в оленью шкуру, лежал отец. Из-под шкуры были видны лишь ноги. Уснул ли? Спит ли? И Федосья, не в силах сдвинуться с места, со слезами, почти шепотом стала звать отца:

— Ачи!.. Ачи!.. Ачи-эй!..

Отец не откликался.

Она сделала еще несколько шагов. И увидела торчавший из-под шкуры приклад ружья — и без чувств свалилась на землю. После она долго болела, но потом поправилась, возвратилась в мир жизни, вышла замуж за двоюродного брата Демьяна, за Малого Михаила. Хорошо зажила. Но, как и старшая сестра, до конца своих дней была лишена счастья материнства — не могла родить…

Кровавый Глаз только грохнул по столу: надул-таки старый остяк, что теперь с него возьмешь!

Так ушел из жизни отец Безногого Галактиона, древний корень сира Сардаковых…

В командировках Кровавый Глаз любил развлечения. Одна его «игра» называлась «Стрижка шамана», или «Тир». Когда он вез в райцентр старика Ефрема, родного брата отца Демьяна, на окраине домашнего бора, на Песчаном озерке перед речушкой Нех,[66] приказал остановить упряжки. Он поставил старика Ефрема посреди озера, медленно вытащил пистолет, сдул налипшие на ствол шерстинки, деловито заглянул в дуло, молча отступил на несколько шагов, повернулся полубоком, как на дуэли, и не спеша начал поднимать свое оружие.

Стало тихо.

Казалось, и олени затаили дыхание.

Каюры замерли у своих нарт.

Грохнул выстрел.

Старик Ефрем стоял на своем месте. К его ногам замедленно оседали в морозном воздухе шерстинки с капюшона кумыша, срезанные пулей.

Эхо выстрела покатилось по снегам озера и затерялось бесследно в боровых соснах.

Пропало эхо — и снова тишина.

Грохнул второй выстрел.

С капюшона старика опять посыпались шерстинки.

Укатилось эхо вдаль.

Выстрел — пучок шерсти с капюшона.

Так он стриг капюшон старика Ефрема.

Одной обоймой он остриг капюшон со всех сторон, только шерсть летела.

Когда кончилась обойма, он вытащил пачку патронов и, заряжая пистолет, подошел к старику, самодовольно ухмыльнувшись, сказал:

— Ну, благодари мою руку и глаз!

Старик стоял неподвижно.

— Никак кондрашка тебя хватил! Дар речи потерял?!

Старик все молчал.

— Аль язык откусил? Не желаешь со мной поговорить? А?

Пауза.

— То-то!.. Это тебе не с богами шашни разводить! Понял теперь, у кого сила-то?!

Лицо старика было совершенно неподвижным.

— Почему не молишь пощады? Почему не кричишь? Не падаешь к ногам? Почему?! Неужели в тебе нет страха, а?!

— Твой ум дальше большого пальца твоей ноги не ходит, — тихо сказал старик Ефрем.

— Почему?! — встрепенулся Кровавый Глаз.

— Мое дыхание в руках Нум Торума. — Старик чуть заметно кивнул на небо. — Мне шестой десяток. Я пожил. И если мне суждено умереть на этом месте от твоей руки, я не сделаю ни одного шага. Я умру тут. И никто и ничто мне не поможет. Никто не спасет. Даже ты… Но если у меня еще есть жизненные дни, ты не возьмешь мое дыхание. Ничего со мной не сделаешь, хочешь этого или не хочешь. Я буду жить.

— При чем тут мой ум?

— А ты этого не можешь понять… — сказал старик.

Гробовое молчание.

Старик Ефрем тогда еще не знал, что через два года вернется домой, что станет старцем Реки и разменяет первую сотню, что он один из немногих, кому на много лет суждено пережить своего мучителя…

Вдруг Кровавый Глаз ухмыльнулся, ощерив желтые клыки, и, пряча пистолет в кобуру, с оттенком не то удивления, не то восхищения, сказал:

— Силен, черт!.. — и направился к нартам.

И непонятно было, к кому это относилось: то ли к Нум Торуму, то ли к человеку.

Эту историю рассказал Демьяну старый ненец Япта Вэлла.

В Колхозном доме Кровавый Глаз допрашивал Сэм-ики[67] из рода Лося. И вдруг он набросился на своего переводчика, обского остяка, избил его и выгнал вон с криком:

— Не то переводишь, сукин сын!

Вероятно, за много лет борьбы с шаманством он немного выучил язык и кое-что понимал.

«Меня позвали переводчиком, — вспоминал Япта Вэлла. — Я хорошо знал язык ханты. В конторе нас трое: Кровавый Глаз, Сэм-ики и я. Больше никого.

Кровавый Глаз о чем-то спрашивал. Я переводил вопрос, а потом слова Сэм-ики. Так сколько-то времени прошло. А после Кровавый Глаз остановился напротив Сэм-ики и вот что сказал:

— Сколько шаманов я перевидел! Со всех рек! Со всеми дело имел. Но ни один из них не мог одолеть меня. Я сильнее всех!.. Говорят, ты самый большой шаман этой Реки. Если это так, покажи мне свою шаманскую силу. Покажи мне что-нибудь такое, чтобы я поверил в твою силу.

Я перевел эти слова.

Сэм-ики молчит.

— Я Кровавый Глаз, а ты просто Глаз, — сказал Тот. — Мы как бы родные с тобой. Так неужели я сильнее тебя? Не бойся, хуже не будет. Покажи что-нибудь силой шаманства. Разве ты ничего не можешь, а?

Сэм-ики все молчит.

— Не можешь, значит?.. Кишка тонка?! А жаль, жаль!.. — Я перевел и эти слова, а сам Нижний дух все ухмыляется.