Том 25. Статьи, речи, приветствия 1929-1931 - Максим Горький

По инерции, по привычке они всё ещё в своих газетках убеждают друг друга: скоро, скоро русский «народ» позовёт нас! Вот приедет сорок тысяч послов от него, и они скажут нам, как встарину варягам: «Трудом рабочих и крестьян земля наша стала ещё богаче и обильней, пожалуйте княжить и владеть ею».

И тогда — грезится им — они пожалуют в качестве прислуги грабителей, ибо порядок в доме делает прислуга, а порядок в буржуазном государстве — то есть всесторонний и узаконенный грабёж — обслуживается и оправдывается той самой интеллигенцией, которая всегда проповедовала «нравственное усовершенствование» и устанавливала догмы религии, нации, класса.

Но всё это «мечты и грёзы». Никто не придёт и никуда не позовёт. А действительность безрадостна и безнадёжна. Недавно один из них, человек, который выздоровел от «интеллигентности», работая на заводах, изобразил эту действительность в таких словах: «Как живём? Плохо. Переругались все, ненавидим друг друга, никто никому не верит. Очень трудно молодёжи, родину она почти не знает, язык забывает. А старая эмиграция всё настойчивее поёт европейской буржуазии гимны свои: «Меня, несчастную, торговку частную, ты пожалей». Гимн этот называется «Бублики», американцы уже состряпали из него фокстрот. Буржуазия, конечно, глуха и нема, ей самой туго живётся».

Редакции газеты «Коммунист Таджикистана»

Сталинабад. Дом наркоматов

Товарищеский сердечный привет отважным работникам на передовых постах культурной революции Таджикистана!

Я получил два номера газеты «Коммунист Таджикистана», — разумеется, этого слишком мало для того, чтобы иметь право судить о ней. Но всё-таки должен отметить, что газета — живая и что в ней приятно отсутствует излишнее пристрастие к премудрым словам и тяжёлым фразам, — пристрастие, которым страдают некоторые газеты русской провинции.

Большая радость и гордость, товарищи, получить умный социалистический орган из далекого, неведомого края, где — назад тому несколько лет — русский был физическим завоевателем, чужим человеком. Теперь он в Таджикистане, Якутии и Карелии и всюду, на всём пространстве Союза Советов является возбудителем и проводником социалистической культуры. И за пределами Союза, на всех материках, островах земли всё сильнее, уверенней звучит его голос, создавая ответное эхо.

Я говорю «русский» — только по привычке грамматической, но уже давно чувствую и знаю, что говорю о советском человеке, кто бы он ни был — узбек, таджик, осетин, якут, карел.

Поразительны гигантские шаги, которыми Союз Советов идёт по пути промышленного развития, и в железном шуме этих шагов мы не слышим, как великолепно звучит другая наша работа — работа создания новой культуры, воспитания нового человечества — работа объединения в единое целое трудящихся всей земли.

Поздравляю вас, товарищи, с кануном четырнадцатого года революции, которая развивается в мировую!

Мой привет литературному кружку. Буду благодарен товарищам членам кружка, если они пришлют мне в редакцию журнала «Литературная учёба» свои опыты в стихах и в прозе.

Об умниках

Существует ли глупость как «дар природы»?

Я уверен, что — не существует и что даже кретины, идиоты создаются не природой, а тою биологией, которая обусловлена «бытом», социологией.

Некоторые умники утверждают, что глупость — качество, которым природа одаряет человека со дня его рождения и на всю жизнь, — что она как бы сознательно стремится ограничить домыслы разума и работу воображения людей.

Фантазию эту выдумали в глубокой древности наши мохнатые предки, запуганные враждебным человеку буйством стихийных сил природы: землетрясениями, наводнениями, ураганами, сменами холода — зноем и прочими безобразиями слепого силача. В дальнейшем из этих страхов умники создали богов.

Глупость — уродство разума, воспитанное и воспитываемое искусственно посредством давления на разум религией, церковью — самым тяжёлым орудием из всех, которыми буржуазное государство вооружено для укрощения рабочих масс. Это — неопровержимо, и я нимало не сожалею о том, что по этому поводу никто из умников не в силах сказать «нового слова».

Глупый человек совершенно необходим для «красивой жизни» буржуазии. Он тем хорош, что крайне удобен для эксплуатации его физической силы. Именно на почве глупости рабочих масс коренится власть всемирного мещанства. Буржуазная система воспитания масс — система фабрикации дураков.

Нашим советским, грамотным людям эти неоспоримые истины — надеюсь — хорошо известны. Они знают, какими приемами буржуазные государства воспитывают, утверждают и охраняют глупость. Благодаря смелой инициативе В.И.Ленина и большевиков, авангарда рабочего класса, благодаря работе компартии и трудам рабоче-крестьянской власти в Союзе Советов древняя глупость довольно быстро исчезает. Пробуждённое этой работой, в трудовом народе растёт сознание своего значения, своего права на власть. Творческая энергия масс всё более резко и наглядно заявляет о себе как о силе, совершенно способной перестроить всю жизнь, начиная с её основ. Тринадцать лет этой мужественной и успешной работы поколебали и всё более явно колеблют древние устои мещанского благополучия, прочно цементированного кровью и потом трудового народа. Весь мир трудящихся, прислушиваясь к шуму строительства новой жизни в Союзе Советов, откликается грозным эхом и постепенно организуется для того, чтоб вступить в решительный бой за свою свободу.

Цель этого фельетона — побеседовать о глупости умников.

Умник — это прежде всего интеллектуалист. Основная его черта: у него, как у датского принца Гамлета, «румянец воли побледнел под гнётом размышлений». Так же, как принц Гамлет, он — сирота; мамаша его — история — живёт в связи с капиталистом, а вотчим, хотя и негодяй, но — поощряет искусства, эксплуатирует науки и притворяется культурным животным.

Умник считает себя мастером культуры, «духовным рычагом» её, «солью земли» и так далее в этом роде, вообще же он видит себя «неповторяемой индивидуальностью». Он не «просто человек», а воплощение мировой мудрости, так сказать — пуп мудрости мира. «В минуту жизни трудную», когда действительность выдавливает из него некоторое количество сиротской искренности, он именует себя «каторжником, прикованным к тачке истории», — как выразился один бывший «спартаковец».

А другой, бывший социал-демократ, сказал: «Буржуазия насилует рабочих, рабочие — насилуют нас, интеллигентов». Советские журналисты, вообще варвары, как и всё население Союза Советов, иногда называют умников — сводниками. Сводничество — позорное занятие, суть его в том, что сводник подкладывает на постели богатых старичков и старушек молодых девиц и парней. Конечно, деятельность вождей европейской социал-демократии весьма совпадает с этим родом занятий, но… Тут, наверное, умники нашли бы какое-нибудь «но», а у меня — нет охоты искать его. Да и мир, вся действительность, строится сурово логически на «да» и «нет», а «но», по закону логики, является «исключённым третьим».

Умник — человек, убеждённый, что самое лучшее кресло — то, в котором он привык сидеть. Поэтому он настаивает, чтобы все люди сидели в креслах любимой им формы. Рассматривая все события с точки зрения удобства своих ягодиц, умник, конечно, не может одобрить всё то, что сотрясает старую мебель, в которой покоятся его уважаемые ягодицы.

Например: русские помещики времён крепостного права любили сидеть в вольтеровских креслах, затем интеллигентам из дворян полюбилась мягкая мебель идеалиста Шеллинга, посидели на Фурье, на Молешотте и Фогте, пересели в нигилизм, понравился Спенсер, особенно потому, что он, между прочим, сказал: «Из свинцовых инстинктов не сделаешь золотого поведения», — прелестный этот афоризм разрешал не беспокоиться о некоторых социальных бессмыслицах, подлостях и трагедиях. Но и Спенсер оказался неудобным; пересаживаясь всё более часто, посидели на Марксе — жёстко! Попробовали подложить под Маркса Бернштейна — не вышло! Сели в Ницше, затем в Бергсона, я пропускаю целый ряд испробованной мебели, теперь умники сидят чёрт знает в чём, и многие — в эмиграции. Этот процесс всё более частых прыжков с места на место именуется «историей духовной жизни русской интеллигенции».

В эмиграции умники сочиняют «Эскизы научно-религиозного мировоззрения», «Евангелия божественной справедливости», «Жития святых», «О православном почитании предтечи» и вообще усердно занимаются столярно-философским ремеслом, изготовляя нечто для спокойного сидения.

В эмигрантской прессе можно читать такие умилительные рассуждения:

«Говорят, что абиссинские православные священники танцуют при совершении литургии. Очевидно, в душе эфиопов — тех эфиопов, которых так уважал Гомер, что всегда говорил о них: «достопочтенные эфиопские мужи», — очевидно, в этой душе православие нашло другое отражение, чем в нашей русской душе.