Самодержавный попаданец. Петр Освободитель - Герман Романов

И правильно сделали — Кутузов отдавал им должное. Из-за холма выскочили гусары, рассыпались и принялись с радостью рубить убегавших горожан, ибо нет занятия более сладостного для кавалерии, как преследовать охваченных паникой и побросавших оружие пехотинцев. На своих двоих от верхового не убежишь, хотя чудеса, конечно, случаются, а дикий страх придает резвости даже хромым.

Греческая «фаланга», видя избиение турок, радостно взвыла и, сломав окончательно строй, кинулась на подбегающих турок. Теперь эллинов стало вдвое больше, и они, воспрянув духом, решили тоже поучаствовать в рукопашном бою.

— И дали же мне под команду безмозглых идиотов!

Кутузов зло сплюнул тягучую слюну с пылью, глядя, как две толпы сошлись в ожесточенной схватке. Причем сразу бросилось в глаза, что османы явно пересиливают.

— Теперь потери неизбежны… Псаро! Бей в спину, иначе они твоих соплеменников запросто вырежут!

Петропавловск

Высокая гора высилась над просторной бухтой, на берегах которой притулился маленький городок — сотня бревенчатых домов, церквушка с золотистой луковкой, пара часовенок, трактир да несколько присутственных зданий. Среди последних особенно возвышался двухэтажный «дворец» наместника, сложенный из аршинных в толщину бревен.

И сопка, и бухта носили название Авачинских, а городок — Петропавловска-на-Камчатке, названного так в честь святых апостолов Петра и Павла. Правда, злые языки шутили, что название прижилось благодаря одноименным кораблям отряда командора Беринга, что несколько десятилетий тому назад вдоль и поперек бороздил здешние воды.

К краю бухты, у самого городка высились мачты большого брига под Андреевским флагом, более скромного в размерах галиота, парочки кургузых кочей, с пяток совсем мелких суденышек да россыпь рыбацких стругов. Их можно было не приметить, совершенно потерявшихся на просторной глади, способной вместить в себя весь флот не маленькой европейской державы.

У бревенчатой крепостицы, на валах которой совсем беспомощно топорщили тонкие стволы с десяток пушек, царило невиданное в прежние времена оживление. Ну, может, когда отряд легендарного командора уходил в первый раз открывать неведомые земли.

Собравшиеся на берегу десятки горожан напряженно всматривались в море, вот только разглядеть что-либо было совершенно невозможно на бескрайней глади. В башне крепостицы этим же делом, но используя подзорную трубу, занимались и два самых влиятельных в этих краях человека — старый наместник и моложавый комендант крепости, порта, да и всего города, а также губернатор Камчатки. Такое совмещение постов при местной неприхотливости и малолюдстве никого не удивляло…

— Федор Иванович! А парусов-то много!

Иван Орлов чуть ли не подпрыгивал на месте, глядя в свинцовую гладь моря через подзорную трубу, и впервые в жизни жалел, что он не моряк, не обучен узнавать корабли по их рангоуту. Да как узнать, если даже в мощную трубу видны только белые пятнышки!

— Чьи корабли-то, Федор Иванович?

— Ты трубу отдай! Как я их разгляжу?

Крепкая рука вырвала у Орлова подзорную трубу, и тот понял, что наместник возбужден не меньше его, только скрывает это хорошо, с годами привычку выработав. Старый морской волк, изъеденный солью, смотрел долго, молча, напряженно.

— Три корабля, — наконец сказал Сойманов изнывающему от нетерпения Ивану. — А ведь это могут быть и наши. С Петербурга пять вышло, дорога дальняя и трудная. Это очень хорошо, что трое до нас добрались.

— Сегодня в гавань войдут?

— Что ты! Им еще миль пятнадцать плыть, а ветерок встречный. Куда ж на ночь-то! Лавировать будут вдоль берега, ночушку переждать, а с рассветом в бухту двинутся, так и узнаем, кто сюда пришел.

— Хоть бы наши! — с надеждой воскликнул Орлов, нетерпеливо вырвав у наместника трубу. Тот на это не обратил внимания — молод еще, горяч. Хотя молод с высоты его лет — в сорок лет любой мужик в самом соку, зрелый. А эти братья все такие, как огонь, порывистые.

— Могут и других земель корабли эти быть или даже враждебные. Мало ли кто в нашу войну с Турцией вмешался! Про наши-то края в Европе известно, могут и послать фрегаты…

— Так что делать будем, Федор Иванович?!

— Ты комендант, тебе и командовать! — рассудительно ответил старик и посмотрел на разгоряченного Орлова.

— Сей же час отправлю казаков вдоль берега, пусть смотрят. — Иван совсем не замечал хитринки в глазах Сойманова. — И батарею к бою приведу! И мужикам ружья прикажу раздать!

— Моим галиотом, что в бухте стоит, тоже можешь командовать! И кочем! Только зря людей не гоняй — до утра времени на подготовку хватит!

— Тогда я пошел, Федор Иванович! — И, не дожидаясь разрешения, Иван мячиком скатился по ступенькам деревянной вышки, на которую они забрались, получив сообщение. А старый адмирал хитро улыбнулся — пусть побегает гвардеец, зато знать будет, как свой город от супостата оборонять. Вот только боя не будет, в этом старик был полностью уверен — сердце в груди радостно билось, а то к добру…

Кагул

— Знаете, что я сделаю, визирь?

Вопрос Петра был задан в пустоту, хотя толмач его тут же громко перевел, копируя даже ехидную интонацию.

Халиль-паша сидел безучастно, положив руки на полы истрепанного, прожженного во многих местах халата. Он давно умер, Петр понял это по его помертвевшим глазам, а потому не стал разводить восточные политесы.

— Я отпущу вас в Константинополь! Отпущу на гибель — там вас посадят на кол, найдут козла отпущения за этот разгром. Новый визирь соберет войска, янычар у твоего султана еще много. И чем больше соберут воинство, тем лучше и для вас, и для меня.

Пока толмач переводил, Петр закурил папиросу, с надменным видом глядя на безучастного турка. Смерть того не пугала, а это было хорошо. С такими договариваться можно. Турок с тем же видом полного равнодушия сказал несколько фраз.

— Государь, Халиль-паша спрашивает — почему?

— Разом всех и истреблю! Наши новые ружья вы видели? И для Турции хорошо будет — оставшись без войска, султан подумает три раза, прежде чем войну продолжать. Да, кстати, визирь, — что у вас делают с разбойниками, что запустили свои лапы в султанскую казну, а благородных османов, тех, кого поймали, продают в рабство? А то я не знаю ваших законов…

— Умертвляют без жалости, на страх другим, а всех родичей, до третьего колена, ждет рабская участь! — Толмач громко перевел тихую речь визиря, что впервые глянул на Петра с некоторым интересом. Уж больно необычен был вопрос.

— Что ж, я поступлю в точности по вашим законам, раз вы так сказали, — Петр еле сдержал злорадство, продолжая говорить тем же ледяным тоном, и указал рукою на «крымский фолиант»: — Народец, что в Тавриде обитается и под вашим покровительством находится, двести лет с нас кровь пьет. Русскими рабами на территории Османской Порты везде торгуют. Здесь описаны все разбои крымских татар, возьмите, почитайте на досуге. Ибо к зиме этой о народце сем вы услышите, что покаран он нами за свои преступления. А Таврида и другие земли, где стоят русские солдаты и народы которых мне присягнули, навечно останутся под нашей защитой. И своим детям со внуками и правнуками я это накажу. Потому и лелею надежду, что на мир вы не пойдете, ибо тогда многого лишитесь за свое упрямство!

Петр усмехнулся, глядя, как оживились глаза визиря, как он вскинулся, и потому не дал тому время для отповеди, заговорил первым:

— Ларга, Рябая Могила, Морея и Кагул вас ничему пока не научили. Нужны более серьезные потрясения? — Он остановился и решил рискнуть. — Вам нужно зарево Чесмы и Константинополя, вам нужно узреть Крым без разбойников, чтоб убедиться в моих словах?! Хорошо, вы это увидите, но помните — сейчас я остановлю войну, которой я не желаю, на этих условиях. «Дикое поле» и Крым станут моими, как Очаков, Молдавия, Кабарда и Кубань. Народ Мореи пока мне не присягнул и может остаться за вами, но я требую одного — за то, что вы оскорбили меня и опозорили моего посла, подвергая его унижениям и издевательствам, Порта должна дать достойное возмещение моей чести. От этого я не оступлюсь!

— Какое возмещение, спрашивает визирь, ваше императорское величество? — осторожно сказал толмач. Петр возликовал — турок допустил вопиющую небрежность, а ведь он дипломат.

— Две крепости — одну на Босфоре, другую на Дарданеллах! И свободный проход наших кораблей через проливы! А крепости нужны для того, чтоб вы от своих слов не отказались. Более от вас мне ничего не надо, я готов подписать с вами на этом вечный мир за себя и своих потомков. Понимаю, что вам нужно время, чтоб убедиться в серьезности моих намерений. Ну что ж — до зимы у нас еще есть время для баталий. Собирайте войска, визирь!

Петр остановился, глядя на злобно горящие глаза турка, и решительно закончил разговор: