Ржавое зарево - Федор Чешко

Пущенные на волю мысли, как заплутавшие люди, рано или поздно начинают ходить по кругу. Вот и мысли Желтого Топора раз за разом возвращались к Говорящему. Лучше бы все-таки сразу его до смерти, чем так, на долгую муку… А только вот эти размышления в голову никак не время было пускать.

И вообще сделалось не до размышлений.

Потому что наконец объявил себя Злой.

Желтому Топору едва успела примерещиться в кустах впереди какая-то неправильность, как она, неправильность эта, слепилась в огромную рудую тварь и страшным беззвучным прыжком швырнула себя на поравнявшуюся с ней Красногривую.

Та, конечно же, ничего не успела заметить, а лишь чудом каким-то угадала вымахнувшую из леса гибель и повернулась к ней спиной, скорчилась, изо всех сил кутаясь в кабанью шкуру. Через миг Злой — огромный рыже-бурый волк — сшиб Красногривую лицом в грязь, навалился сверху…

Желтый Топор ринулся к своей женщине почти одновременно со Злым, лишь неимоверным усилием заставив себя не попытаться криком отвлечь чудище от добычи. Растерзавшему стольких отважных воинов зверю нельзя подарить ни мгновения, ни единой потачки — только врасплох, иначе не спасешься, а значит, и не спасешь… если есть еще кого спасать…

Есть, есть!

Оглушительное беззвучие расшматовал вопль Красногривой — задушенный (лицом-то в землю, да под укрывалом), но продирающий до самого нутра души. Великанское рудое волчище ответило досадливым нетерпеливым взревом. Благодарствие Небу! Ярится Злой, давится пеной в попытках раздробить клыками затылок своей, казалось бы, уже добытой добычи, и если добыча эта кричит, если еще жива… Значит, Желтый Топор выдумал правильное. Значит, не зря он всю ночь заставлял Красногривую подшивать к изнанке кабаньей шкуры новые и новые слои плохо выделанной толстой да жесткой кожи, не зря твердил, намертво вбивая в рыжеволосую голову: «Натягивай на затылок! Падай вниз лицом, съеживайся, натягивай на затылок изо всех сил и держи, держи, держи!»

И все-таки Злой прикончил стольких воинов не только из-за их воинских оплошек.

Как ни глушил волкоподобного нескончаемый женский крик, как ни затерзали внимание людожора безуспешные попытки вгрызться в такую никчемную с виду, а на деле такую неподатливую добычу, но Злой исхитрился-таки углядеть набегающего, замахнувшегося уже врага. А углядев, сумел в самый последний миг прянуть от Красногривой и…

Нет.

Желтый Топор тоже успел дернуться в сторону, уберечь женскую спину, подставленную под его удар отскоком Злого. Но, отчаянным усилием превозмогая собственный обоерукий размах, Желтый потерял равновесие, упал на колено, и хищное тусклоблескучее лезвие с пронзительным вскриком грянулось о камень, невесть откуда взявшийся на лесной тропе.

Правильно, что все утро мысли Желтого Топора раз за разом спотыкались о Говорящего.

«Если духи разрешили случившемуся случиться, значит, сам виноват…»

Духи любят шутить, но шутки их всегда злы и нечестны.

Он успел поднять для нового удара свое разучившееся рубить оружие, а вот сам подняться не успел. И надвинувшаяся пасть — немыслимо дремучая заросль по-ненормальному вкривь да вкось торчащих клыков — с почти человечьим злорадством рыкнула ему прямо в лицо…

На этом сон обрывался.

Трижды он снился мальцу Кутьке, которого потом, через много лет, стали звать Кудеславом, трижды потрясал да ужасал своей немыслимой настоящестью… И всякий раз на одном и том же месте вдруг обрывался, словно бы оттяпанный тем самым медным диковинным топором.

Когда эта жуть примерилась в третий раз, Кутька не выдержал и рассказал о ней отцу-кудеснику. Тот отговорился какою-то пустяковиной и будто забыл. А ночью будущий Кудеслав невольно подслушал, как родители перешептывались украдливо и тревожно: «Он умеет вспоминать прошлые жизни… Дар у него такой редкостный…» — «Не умеет, хвала богам… Способен, но пока не умеет…» — «Обучить?..» — «Нет, пусть боги его уберегут от такого… Дар… Не дар — проклятие злое… Не обучать — оберечь бы…»

Вот и все, что расслышалось ему тогда. Расслышалось и намертво вкогтилось в память.

Возможно, родители впрямь успели как-то оберечь сына от самовольно проклюнувшегося клятого дара, а может, и нет… но сон больше не возвращался.

Так Кутька и не узнал, загрыз ли злой небывалый волчина дикого воина по прозванью Желтый Топор…

Мечник вдруг осознал, что пальцы его ломит-скрючивает немилосердная судорога. Что ли, это он так вот, руками пытался удавить разгулявшуюся память-вражину? Ничего не скажешь, умно…

А перед глазами все истаивала и никак не могла истаять примера ощеренной ржавой пасти… Понять бы, впрямь у Злого что-то было не так с глазами, или это лишь теперь кажется? И впрямь ли Красногривая походила на Векшу, или примнилось такое опять же только теперь? Пойди вспомяни… Вспомянуть?! Не-ет, хватит, хватит воспоминаний!

Он отчаянно — едва клобук не свалился — затряс головой, силясь прогнать остатки былых оживших видений.

Ох и недоброе что-то творится с тобой да вокруг тебя, Мечник-Вятич-Урман… Недоброе и незнаемое…

Неужто впрямь какие-то могучие колдуны морочат душу муторными насланиями, а сами уж тянут, тянут к тебе из невесть каких далей хищные когтистые лапы?

А коль так, может, сам Велес давеча внушил твоему коню, как надлежит попользоваться глупой хозяйской рассеянностью? Ведь конь — скотина, а Велес — Скотий Бог… Ну, пускай… Только бы, оберегая коня, божество не позабыло про всадника…

Исходи опасность от обычных людей, Мечник бы вряд ли стал уповать на какую-либо помощь — разве только ворогов оказалось бы с десяток против него одного (и то еще смотря кто они, вороги эти). Но когда угроза исходит от… от… Леший знает, что и от кого грозило ему, но близ Святилища было бы как-то спокойнее.

Или нет?

Кудеслав зябко передернул плечами. Дурнопамятной ночью хранильникова кобыла — случайно, нет ли — завезла-таки его невесть куда. Теперь вот конь тоже… То ли случайно, то ли по воле заботливого доброго бога… то ли… Э-эх, да что уж гадать! Езжай да выясни. Это как нарыв: можно взрезать единым махом, а можно маяться ночи-дни напролет, дожидаючись, пока сам не вызреет да не лопнет… и ведь еще неизвестно, чего дождешься… правда, и взрезается не всегда удачно… но… Да леший же всю эту тягомотину раздери!!!

Он сплюнул в сердцах и звонко хлопнул ладонью по конскому крупу.

Конь пошел осторожным медленным шагом, словно бы недоверчиво ощупывая тропу копытами, прежде чем ступить в полную тяжесть. Или словно раздумывая, не задремать ли прямо вот так, на ходу.

А Мечник и впрямь задремал — по крайней мере именно так подумалось бы кому-либо, увидавшему его в те мгновенья со стороны.