Хроники неотложного - Михаил Сидоров

Я бросил в нее шишкой.

— Завтрак стынет.

Она зашевелилась и села. Отекшая, челка всклокочена, поперек щеки красные рубчики.

— Не смотрите.

Мне понравилось.

— Хорошо, не смотрю.

Она нашла кроссовки, изящно влилась в них узкими ступнями. Загорелые лодыжки манили.

— Мне умыться надо.

— Воды нет. — Пол-литра, на переход. Мало ли, пить захочется.

Требовательно и настойчиво:

— Мне умыться надо.

Аристократка. Прям как в кино.

— Ладно. Мыло нужно?

Нужно.

— Полейте мне.

Ни пожалуйста, ничего.

— Не хочу вас обидеть, Ян, но я все-таки в камердинеры к вам не нанимался. Нельзя ли повежливей?

— Извините.

Вот так-то лучше. Она уже сложила ладошки чашечкой, когда я заметил полузанесенную хвоей бутыль.

— Одну минуту.

Вытащил ее из-под камня, отвинтил крышечку, попробовал на язык. Нормально, сойдет.

— Живем! Все, что нужно обыкновенному медведю, растет вокруг обыкновенного медведя.

Умылись, поели. Запили чаем. Вылезли наверх и пошли.

Хвойный запах, цикады, ветерок с моря. Тропа виляет, забираясь выше и выше. Выцветшая краска на камнях, перечеркнутые цепочкой камней ответвления — туда не ходи, сюда ходи! Отбеленные солнцем коряги, сыпухи склонов, крохотные, поросшие соснами террасы над морем. И жара. Жарко, как летом.

Тропа ныряла в колючие заросли. Не туда, явно.

— Возвращаемся.

— Почему?

— Не там свернули.

Вернулись к развилке. Пока она отдыхала, я пробежался вперед метров на двести.

— Сюда, кажется.

— Я думала, вы тут все тропы знаете.

— Ни единой, сам в первый раз иду.

Я покачал головой.

— А кто вы тогда?

— Да как вам сказать… так, дикарем путешествую. Это что-то меняет?

Пауза.

— Нет, наверное.

— И я так думаю. Вам вообще куда?

— Домой.

— А дом где? — Я был терпелив, как фотограф-анималист.

— В Харькове. Давайте покурим?

— Одну на двоих, ладно?

— Лучше две.

Привычка получать желаемое, за полдня от нее не избавиться.

— Одну, Яна. Вы начнете, потом мне оставите.

Флюиды легкого раздражения. Вчера она была посговорчивей — ссора, стресс, испуг, беззащитность, — а сегодня уже другая: принцесса крови мирится с обстоятельствами.

Я протянул ей горящую спичку.

— Хотите, верну вас спутнику?

Она покачала головой:

— Он сегодня уехал.

— Точно?

Усмехнулась. Понятно.

— А ваши вещи?

— Сумочка. На заднем сиденье осталась.

Самый лучший способ путешествия — с одним кошельком. Важные, стало быть, птицы попались.

— Знакомые в Крыму есть?

— Нет.

Так, влип. Документов нет, перевод не получишь. На билет тоже не хватит: ни на поезд, ни на автобус. Очаровательно. Я свернул еще самокрутку — себе. Сидели, курили, молчали. Вокруг гремели цикады.

Похоже, везти мне ее в Харьков, не бросать же.

— Хорошо, что вы не из Йошкар-Олы, Яна.

Она метнула в меня недовольную молнию.

— Ну-ну, не сердитесь, шучу. Значит, так: через пару дней я возвращаюсь домой, в Питер. Если потерпите меня пару суток, доставлю вас в целости и сохранности прямо к порогу, идет?

По большому счету выбора у нее нет.

— И где мы будем эти два дня?

— Доедем до Алушты, взойдем на Демерджи, оттуда по горам в сторону Симфера и домой.

Не в восторге, заметно.

— Все могло быть гораздо хуже, Ян. А так — приключение. Будет что на свалке вспомнить.

— Можно попить?

Смирилась.

— Можно. Допиваем все и идем.

Офигительно пахло травами. Под обрывом, в камнях, ухало. Скалы, громоздясь, уходили далеко в воду, а между ними, в полосах пены, мотались взад-вперед бурые космы. Тянуло холодом; море дышало, слепя искрами и обрушивая холмы из стекла — густая синь в белых черточках до самого горизонта.

Хотелось вниз. Тропы сорвиголов срывались с края и козьим следом змеились по склону. Мы шли по лугу, обрастая цепкими семенами. Метелки травы льнули к коленям, волнуясь под ровным, набегающим с моря ветром, и можжевеловые кусты стреляли вдруг мелкими птичками…

— …меня в этой крепости озарило: Генуя по-итальянски Дженова, почти как Женева, и, думаю, неспроста: расположены рядом, обе бойцами славились, обе внаем их сдавали: европейские короли из швейцарцев гвардию набирали, а генуэзцев монголы даже на Куликовскую битву подписали.

— Вы историк?

Мы шли рядом — я уступил ей тропу.

— Не. Медик.

Она улыбнулась. Уголками губ, как Джоконда.

— Что, не похож?

Взгляд сквозь челку — болонка! — и отрицательное покачивание головой: не похож.

— Понимаю. Вообще изначально я выглядел более презентабельно. У меня был другой рюкзак, был спальник, фотоаппарат, горелка… все это позавчера умыкнули, и пришлось заново снаряжаться.

Открылся пляж. Широкий, песчаный — изогнутая дуга до подножия далеких гор.

— Веселое. Сейчас на трассу, и в Алушту на попутках.

— Думаете, возьмут?

— Конечно. Сюда ж я доехал.

— Сюда — в смысле в Судак?

— Сюда — в смысле в Крым.

— В Крым? Из Питера?

— Ну да.

Она не поверила.

— Что, серьезно? И сколько вы так ехали — месяц?

— Пятьдесят четыре часа. Двое суток.

Ноги вязли. Я снял ботинки и зашагал по кромке прибоя; песок плотный, прессованный, гладкий — как по асфальту идешь.

— Попробуйте, Яна, так гораздо легче.

Она продолжала размалывать сухие наносы, оставляя вихляющие следы. Ей было интересно другое.

— И ни разу не заплатили?

Я кивнул.

— Потрясающе.

— Согласен.

— Я о другом.

— Я понял.

Почему-то именно это никому не дает покоя.

— А если бы у вас на Камчатке рюкзак украли?

— Вернулся бы в Питер с Камчатки.

— «Никогда не сдавайся!», да?

Нехорошо так, с издевочкой. Ви-ай-пи, блин. Вери импотент. Надменные, как верблюды, а сами, при случае, даже воблу почистить не могут, мучают ее, как я не знаю…

— Именно так, Ян. Вот что мне всегда нравилось в америкосах, так это никогда не сдавайся! У нас, к сожалению, это редкость. Наши даже таблетки по четвертинке глотают — на всякий случай, чтобы чего не вышло.

— Ну, не все же такие крутые.

То ли уколоть хочет, то ли польстить.

— Дело не в крутизне, дело в ментальности. У них — никогда не сдавайся, у нас — а все равно ничего не выйдет! У них — сделай или сдохни, у нас — а почему я должен? Кто виноват? что делать? и: а почему я должен? Безволие, инертность, заведомая обреченность. Чтоб самому решение принять — рубите, я отвечаю! — фиг!

Свернули с пляжа, набрали воды. Пошли к трассе. Навалилась жара. По обе стороны от обочины тянулись кривульки виноградной рассады.

— Смешные, правда?

Она пожала плечами и стянула джемпер, оставшись в короткой, по грудь, маечке. Золотое колечко в пупке; смуглая, гладкая кожа; край джинсов охватывает мышцы на животе.

Пока шли, она не проронила ни звука. Дошла и села в тенечке с бутылкой между колен. Ждет, пока я ей машину поймаю. Княжна, елки зеленые. Джозиана де Сент Шантеклер.

Я тормознул первую.

— День добрый, уважаемый. Подвезите по трассе, пожалуйста. Мы сами в Алушту, но с вами сколько по пути.

— А шо вы платите?

— Да, честно говоря, ничего. У нас денег нет, на попутках едем.

— Не-е, я так не могу.

Уехал. Остановился второй.

— Здравствуйте, подвезите в сторону Алушты, пожалуйста.

— А куда вам?

— Нам в Алушту, только у нас денег нет.

Закрыл дверь, тронулся.

— У вас действительно денег нет?

Есть. Десятка на крайняк.

Продолжения не последовало; она просто спрашивала, есть ли у меня деньги, не опускаясь в вопросе до скрытой просьбы.

Подрулил еще один.

— В Алушту?

— Да.

— Шо платите?

— Денег нет, на попутках едем. Возьмете?

— Шо, совсем не платишь?

— Совсем.

Он немного поосознавал этот факт.

— Шо, даже на бензин не дашь?

Я развел руками.

— Ну-у, у нас таких не подбирают. Год тут будешь стоять.

— Едва ли.

— Ты шо, сынок, кто ж тебя бесплатно возьмет: сорок километров, бензин, дорога…

— Так, отец родной, давай так: да — да, нет — нет. Нет — скатертью дорога, не занимай место.

Обиделся, отвалил.

— А вот вам, Яна, национальный крымский вопрос: а шо вы платите?

— Они правы. Без денег далеко не уедешь.

— А вот посмотрим.

Следующему я голоснул по-западному, большим пальцем, и тот, крутанув руль, припечатал легковушку к обочине.

— Путешественники?

— Путешественники.