Тайный код Конфуция - Алексей Маслов

Его страшно тяготит нарушение гармонии и баланса магических сил в Поднебесной, причем для него это прежде всего равновесие между внутренней сущностью мира и его внешним выражением. «Имя» (мин) для Конфуция, равно как и для многих мистиков древности, есть явление сущностное, не случайное. Это также тяготеет к архаическим шаманским культам, где лишь одно произнесение имени или названия предмета могло мистическим образом либо породить вещь, либо изменить ее сущность. А поэтому именами и названиями нельзя жонглировать, как попало – ведь неверное слово порождает и неверное явление в мире. Именно поэтому посвященный муж (цзюньцзы) тщательно следит за своими славами – «в них не должно быть и крупицы неточности».

И если ошибка в названии и имени простительная для простолюдина, то она абсолютно непростительна для цзюньцзы, поскольку именно он должен своими словами, молитвами и заклинаниями упорядочивать этот мир.

И для Конфуция здесь становится очевидной причина развала отношений гармонии в Поднебесной – потеря соответствия между именем и сущностью, произносимым звуком и явлением, которое он должен обозначать. Некие люди называют себя «достойными правителями», но не способны выполнить свои функции, приведя народ к процветанию.

Правитель перестал быть истинным правителем, чиновник – праведным чиновником, отец – отцом, сын – сыном. Поэтому надо вернуться к истинному смыслу этих названий, привести их в соответствие с внутренней сутью вещей.

Но почему же именно это оказывается столь важным для Конфуция? Разве недостаточно соблюдать правила и ритуалы, почтительность к родителям и старшим, заботиться о младших? Да, этого достаточно лишь в том случае, если все эти принципы действительно реализуются на практике, а не представляют собой лишь притворство и механистическое следование правилам, против чего всегда выступал Учитель «Название» или «имя» (мин) в архаической традиции не просто звук – оно порождает сущности, оно формирует реальность. И ошибка в имени тотчас воплощается с искажении реальности.

Но его мысль об «упорядочивании названий» уже многим непонятна и вызывает отторжение. В эпоху политических интриг, военных походов, смены административных моделей управления царствами столь мистическая концепция возвращения к неким «истинным названиям» кажется уже непонятной, уже слишком далекой от действительных нужд правителей.

Никто не возражает против введения справедливых законов и установления эффективных налогов, но воспринять всю концепцию чжэн мин, положив ее в основу управления, так никто и не согласился. Это была еще одна почти утопическая идея Конфуция, принесенная им из мира мистики в мир государственных дел и политических споров. Но он продолжает настаивать!

Как только его собираются пригласить в управление царством Вэй, он тотчас предлагает начать с «исправления названий». Даже его ученик Цзы Лу поражен: «Неужели, Вы, Учитель, собираетесь продолжать настаивать на этом?!». Но Конфуций непреклонен – «исправление названий» должно быть произведено и только это моет мистическим образом исправить все беды Поднебесной. Более того – такое «исправление названий» порождает целую цепочку изменений в мире. И речь уже идет не о каких-то «именах», но о восстановлении утраченной связи человека и Неба, о возрождении древнейшей традиции гармонии мира духов и мира людей. Конфуций объясняет непонятливому Цзы Лу: «Если названия не соответствуют своей сущности, то и слова противоречат действительному положению вещей. Если словами противоречат положению вещей, то и дела не будут исполняться. А когда дела не исполняются, то Правила и музыка оказываются недейственными.

Если Правила и музыка недейственны, то наказания не будут справедливы. А когда наказания не справедливы, то народ не знает, как с пользой распорядиться силой своих рук и ног». Значит, государству надо заниматься тем, чтобы привести всех людей, в том числе и чиновников, в соответствие с их функциями и способностями.

Этому предложению Конфуцию поучаствовать в делах управления царства Вэй предшествовала история, которая была в общем была характерна для той эпохи. Но она неприятно поражает стареющего Учителя. Наследник правителя царства Вэй Куай-туй, стыдясь развратного поведения своей матери Наньцзы, решил умертвить ее. Но план проваливается и ему приходиться бежать из царства. Отец бежавшего – правитель царства Лин-гун, ошеломленный вероломством сына и нарушением всех приличий, решает сделать своим наследником второго сына Ина, но тот отказывается. Вскоре правитель умирает, и его вдовствующая правительница вновь хочет передать престол Инну, но вновь получает отказ. И тогда престол приходиться передать сыну бежавшего старшего сына – Чу-гуну, внуку умершего правителя. Сам же Чу-гун враждовал с своим отцом.

Итак, в одном семействе получается так, что все враждуют со всеми. Младший сын, нарушая все правила сыновней почтительности, отказывается принять трон, старший сын устраивает заговор против своей же матери. Поэтому Конфуций и требует, что прежде всего надо «восстановить истинный порядок названий»

Его отношение к официальному участию в делах управления могло показаться странным для служивого мужа того времени. С одной стороны, они никогда не стремился получить официальный пост, хотя ему неоднократно предоставлялась такая возможность. С другой сторон, он действительно все время служил правителям, иногда занимал невысокие должности и никогда не жаловался на то, что его советы не принимались во внимание. Но он подчеркивает, что все же в делах реального управления участвует, и его роль здесь значительно выше, чем роль чиновника средней руки. Он управляет именно мистическим образом, устанавливая равновесие между Небом и правителем.

Отношения Конфуция с государством были странными и необычными. Он несколько раз занимал официальные посты, но понимал, что ни на одном из них так и не смог добиться воплощения своего нравственного идеала

Отвечая на вопрос, почему он сторониться прямого участия в управлении царством, он очень тонко подчеркивает эту особенность «сокрытого управления»: «В «Каноне истории» говориться: «Когда надо проявлять сыновнюю почтительность – проявляй ее, будь дружен со старшими и младшими братьями». В этом и кроется суть управления.

Таким образом я уже участвую в управлении. К чему же непременно занимать высокий пост?» (II, 21). Здесь примечательны две вещи. Во-первых, сам мотив косвенного, мистического сокрытого управления, когда дела в государстве творятся не путем прямого администрирования, а установления некоего равновесия между мудрейшими.

Мотив этот не нов – он вообще звучит у мистиков того времени, достаточно вспомнить, например, Лао-цзы: «Лучший правитель – тот, о котором народ не знает».

В другой раз Конфуций согласился принять пост. Какие же аргументы понадобились, чтобы убедить его? К мудрецу обратился некий Ян Хо, занимавший одну из высших чиновничьих должностей в царстве Ци и влиявший на политику царства Лу:

– Можно ли назвать человеколюбивым человека, который, накопив богатства, позволяет государству сбиться с пути? Я бы таковым не назвал его. Можно ли назвать мудрым такого человека, который, будучи всегда готовым участвовать в общественной жизни, всегда отклоняет такую возможность? Я бы таковым не назвал его. Дни и месяцы уходят. Время не на нашей стороне.

Конфуций ответил кратко:

– Хорошо, я приму пост.

Обладая тайным Учением, известным мастерством наставника и большими духовными силами, у него есть выбор – укрыться от людей, став отшельническим учителем, окруженным небольшим количеством учеников, или подарить свои знания достойным правителям. Что он выберет? Конечно, последнее. Его философия – это философия именно служивого мужа. Уединенное отшельничество и скитания по царствам с учениками есть лишь вынужденное явление. Он, как сам признается «ждет ценителя» и не стесняется сравнения себя с «куском прекрасной яшмы». Его ученик Цзы-гун прямимо спрашивает Учителя о его выборе «Вот кусок прекрасной яшмы. Спрятать ли нам ее в шкатулку или же постараться продать ее за хорошую цену?». Конфуций не задумывается6 «Продать, продать!» (IX, 13). Но вот исток истинной драмы – достойного «покупателя» не находится. Он вышел из чертогов древних посвящений и магических ритуалов, он готов использовать их силу на благо служения любому достойному правителю.

Он хочет, чтобы его позвали, он не может понять, как достойный и искренний муж может оказаться невостребованным в этой жизни. Он искреннее и честно, некортыстолюбиво и с открытым сердцем предлагает использовать эти знания для установления гармонии в царствах. Гармонии не земной, но гармонии небесной, что устанавливается между Небом и людьми. Увы, это уже не нужно, как и не нужен такой странный персонаж как Конфуций, отделившийся от мира древних мудрецов, но так и не способный овладеть практицизмом государственного чиновника. Его короткий период государственной службы оказался не очень удачным. Конфуций оказался плохим чиновником. Он действительно страдает от этого, он причитает: «Я не был использован на государственной службе» (IX,7)