Северная корона - Олег Смирнов

— Дорогие товарищи, — говорит Шубников, — а как Чибисов про все то проведал, а? Он же в политчасти.

— Объясняю. — Соколов вертит руками, будто фокус показывает. — В полк поступают политдонесения. Чибисов берет оттуда — и раз-два, готово!

— Сочиняет он, — говорит Сергей. — Приплел мне слова, которых я не произносил…

— Ничего, дорогой товарищ, — говорит Шубников, — Чибисов — голова. Нам с тобой грех на него серчать.

21

Все графы заполнять полностью

НАГРАДНОЙ ЛИСТ

1. Фамилия, имя и отчество. Журавлев Анатолий Тимофеевич.

2. Звание. Сержант.

3. Должность, часть . Командир стрелкового отделения, 1 СБ 325 СП.

Представляется к присвоению звания Героя Советского Союза.

4. Год рождения . 1921.

5. Национальность . Русский,

6. Партийность . Член ВКП(б).

7. Участие в гражданской войне, последующих боевых действиях по защите СССР и Отечественной войне (где, когда). Участвовал в войне с белофиннами в 1940 году, в Отечественной войне с декабря 1941 года (Западный фронт).

8. Имеет ли ранения и контузии в Отечественной войне. Два ранения и одна контузия.

9. С какого времени в Красной Армии . С 15 октября 1939 года.

10. Каким РВК призван. Хвалынским райвоенкоматом, Саратовской области.

11. Чем ранее награжден (за какие отличия). Медалью «За боевые заслуги» за образцовое выполнение заданий командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками.

12. Постоянный домашний адрес представляемого к награждению и адрес его семьи. Саратовская область, Хвалынск, ул. Набережная, 10, кв. 2. Адрес семьи: Саратовская область, Хвалынск, ул. Набережная, 10, кв. 2. Журавлева Анна Дементъевна (мать).

Краткое, конкретное изложение личного боевого подвига или заслуг

10 августа 1943 года в 18.30 в бою за высоту 164,8 командир стрелкового отделения 1 стрелкового взвода 1 стрелковой роты 1 стрелкового батальона 325 стрелкового полка 182 стрелковой дивизии сержант Журавлев А. Т. неоднократно, показывая личный пример, поднимал в атаку своих бойцов и всю роту. Противник был выбит из траншей, оставил высоту 164,8 и отошел на высоту 169,7. В критический момент боя за высоту 169,7 крупнокалиберный пулемет из дзота открыл фланкирующий огонь по атакующей цепи, в результате чего рота понесла потери. При повторной атаке, чтобы спасти товарищей, сержант Журавлев бросился к дзоту и с криком «Да здравствует Советская Родина!» упал грудью на пулемет, чем обеспечил продвижение вперед всей роте. Ценою собственной жизни сержант Журавлев А. Т. повторил бессмертный подвиг Александра Матросова, Достоин присвоения высокого звания Героя Советского Союза…

Дугинец провел ладонью по наградному листу, который ему предстояло подписать. Наградной — немало их подписал он на своем веку. И этот подпишет, но неплохо бы перед этим заставить переписать представление, перевести бы с канцелярского на русский. Впрочем, времени на это нет, лучше побыстрей отправить документы в армию. И начподив торопил: «Григорий Семенович, подписывай, не тяни, ты же знаешь мой характер». Конечно, знаю: хочет, чтобы подвиг как можно скорее, без проволочек, был увенчан наградой. А тут такой подвиг. Я думаю, наверху не поскупятся, дадут Героя. Достоин, что и говорить. И не будем переписывать наградной. В конце концов, суть не в бумаге. Бог с ним, со слогом. Суть — в подвиге. Журавлев Анатолий Тимофеевич… Журавлева Анна Дементьевна, мать…

А какой он, Журавлев? Сержантов я почти всех помню. Журавлев — рослый, рыжеватый? У Чередовского в обороне встречал. Робел он, по-моему, тогда перед моим генеральским ликом, а тут — грудью на пулемет…

Дугинец макнул ручку. В графе «Представляется к присвоению звания Героя Советского Союза» вписал в скобках: «Посмертно». Размашисто подписав наградной, снова перечитал представление, задержался на словах: «При повторной атаке, чтобы спасти товарищей, сержант Журавлев бросился к дзоту и с криком «Да здравствует Советская Родина!» упал грудью на пулемет…»

А с Журавлевым было вот что.

Перед высоткой немцы положили роту. Высотка, каких на холмистой Смоленщине не счесть, пологая, в березовых колках, да в кустарниках, да в оврагах. Была она изъедена не одними оврагами, но и траншеями, нашпигована дзотами, кое-где опутана колючей проволокой. Немцы долбили из минометов, поливали из амбразур пулеметными очередями. Бойцы ковырялись лопатками с ленцой, в надежде, что лежать долго не придется — прилетят штурмовики, обработают высотку. И точно, «илы» прилетели, пробомбили высоту, обстреляли из пушек. Артиллерия подключилась, помолотила по траншеям, по огневым.

Но едва поднялись в атаку — мины и пулеметные очереди.

Журавлев, который всегда быстрее всех отрывал себе окоп и нередко помогал своим солдатам, на этот раз даже не вытаскивал лопатку из чехла. Ему казалось, что немцы вот-вот сами уйдут с высоты. Но немцы не уходили, и Журавлев начал злиться. Обычно добродушный, он сейчас злился на немцев, которые уперлись и не пускают, на своих бойцов, которые на совесть окапывались, — значит, намерены тут полежать. А место, где он упал, было неудобное: какие-то камни, сучки упираются в брюхо, кочки, сырь. Пожалуй, больше всего это и злило — камни, сучки, сырь.

Однако он скорее подогревал себя — для нужды, для боя, а по-настоящему разозлился, когда убило Ефимкина. Солдат рыл окоп, приподнялся, и осколок угодил ему в шею. Журавлев подполз — Ефимкин сгибал и разгибал ноги в линялых фиолетовых обмотках, хрипел. Индивидуальным пакетом Журавлев стал бинтовать шею, обмотал раз, два, и тут Ефимкин захрипел еще сильней, вздрогнул. Журавлев щупал и щупал пульс — запястье теплое, но уже безответное, мертвое. Нет пульса. И сердце не бьется.

От вида рваной раны на шее, от мученической гримасы, исказившей мучнисто-белое лицо, от запаха крови, пропитавшей гимнастерку Ефимкина, Журавлева замутило, но он не отпускал мертвую руку, пока не подобрался санитар, не сказал:

— Здесь похоронщики нужны, не санитары.

Когда разрывы наших снарядов начали откочевывать поближе к вершине холма, будто карабкаться по склону, Журавлев поднялся с колен, выпрямился:

— Ребятки, вперед!

Он крикнул своему отделению, но его услыхали и соседи.

— Вперед, орлы! — крикнул и сержант Сабиров. Журавлев побежал, а впереди уже как-то оказался парторг Быков, с ним — Захарьев. Журавлев нагнал их, обошел, стараясь не отрываться от огневого вала. Снаряды кромсали поляны, вырывали кусты, раскалывали березки, рушили траншеи, и разрывы эти были так близко от атакующей цепи, что едва не доставали до нее.

А Журавлева это только еще больше злило: врешь, фриц, собственный осколок меня побережет, я добегу до траншеи, пропишу тебе в рукопашной, отплачу за Федю.

Немцы, однако, рукопашной не приняли, утекли из траншеи. Рота на их плечах перевалила гребень, стала спускаться по обратному скату. И все время впереди — могучая фигура Журавлева.

Все же немцам удалось оторваться, перед ротой встала стена заградительного огня, пришлось залечь. Стрельба, снаряды — не поймешь чьи. А немцы тем временем закрепились на соседнем холме — чуть повыше только что взятого нами.

Этот холм тоже был напичкан дзотами, опоясан траншеей и колючкой. Из колка лупил «ванюша», из амбразур — пулеметы. Два «мессера» — ведомый повторял все, что делал ведущий, — пролетели на бреющем, обстреляли из пушек, исчезли. В немецком тылу, за холмом, в закатных солнечных лучах золотилось пыльное облако, точно взбитое коровьими копытами. А взбили его гусеницы «фердинандов» и «пантер».

И эту высоту бомбили, обстреливали из орудий, потом стали обстреливать гребень, глубину обороны, немцы повылезали из укрытий, заняли места в траншее, ожидая нашей атаки, — и тут орудия снова обрушились на траншею.

«Так, так, — мысленно похвалил пушкарей Журавлев. — Так их! А теперь и мы, пехота, хотим пощекотать гадов. Я их в рукопашной пощекочу, за Федю! Первым сигану в траншею!»

Будто отгадав его намерение, лейтенант Соколов прикрикнул:

— Журавлев, в атаке не увлекайся! А то забываешь командовать отделением, мчишься вперед…

— А мне спередку удобнее командовать, чем сзадку, товарищ лейтенант!

Ответил и подивился себе: эге, как с начальством разговариваешь, сержант Журавлев, обнаглел.

Он опять подумал о Ефимкине, какой это был человек, последнюю рубаху отдаст товарищу. Лучший солдат был в моем отделении и лучший друг.

Вспыхнула ракета, и Журавлев вскочил на ноги, побежал…

Атака шла дружная, спорая: высоту обработали на совесть. Дзоты разворочены, не огрызаются. В траншее мало кто уцелел, так, легонько постреливают. Цепь прошла подножие, взобралась на склон, миновала траншею и двинулась дальше, по открытой поляне. Немцы совсем перестали стрелять.