Практические занятия по русской литературе XIX века - Элла Войтоловская

4. Чем отличается портрет Пугачева в «Капитанской дочке» от портретов Пугачева в «Истории»?

5. Подумайте над тем, кто из писателей–классиков унаследовал один из двух пушкинских методов работы над портретом героя.

Преподаватель рекомендует каждому из студентов остановиться на портрете одного из героев повести и принять участие в обсуждении своими небольшими сообщениями.

Обратимся к рассмотрению портрета «вожатого». Гринев увидел его во время «мутного круженья метели», когда «в одно мгновенье темное небо смешалось со снежным морем», поднялся буран: «все было мрак и вихорь». Гринев обменялся с пришедшим всего несколькими словами, и последний изумил его сметливостью и тонкостью чутья. Хладнокровие его сразу успокоило Гринева.

«Убаюканный пением бури и качкою тихой езды», Гринев уснул. И сон, который приснился ему, он потом не мог забыть никогда и видел в нем «нечто пророческое».

Буран и метель — зловещее движение в природе — прелюдия к надвигающимся грозным событиям, страшным не для одного Гринева. Начинает казаться, что незнакомец неотделим от круженья метели, сливается с ней. И только он один знает дорогу: «…я стою на твердой полосе, — отвечал дорожный…» Он один поразительно быстро сориентировался в обстановке, понял, что делать. Человек из народа, исходивший и объездивший вдоль и поперек знакомую сторону, — он мигом почуял направление и вывез людей.

«Сметливость, его и тонкость чутья меня изумили…» — признается Гринев. Сугробы снега, кромешная мгла, неистовый буран — в этой страшной ситуации–мы видим кибитку с «дорожным» — Пугачевым на облучке. «Это похоже было на плаванье судна по бурному морю». И чуется, что буран и метель завладели не только природой, они охватили бурным вихрем и жизнь человека.

Сон Гринева сжато и концентрированно раскрывает дальнейшее развитие сюжета повести, как бы предрекает место Пугачева в жизненной истории Гринева и Маши: он их «посаженый отец», их страшный спаситель. В этом сне как бы уже предсказана та роль, которую сыграет в судьбе Гринева «вожатый». Он не только показал ему путь к умету, но помог пройти через грозные испытания времени. С первого мгновения «вожатый» стал для Гринева человеком одновременно и пугающим, и непреодолимо влекущим.

Самым значительным в сне Гринева был мужик с черной бородой. Он таил в себе что‑то неожиданное, пугающее: страшно было то, что мужик лежал на постели отца, но еще страшнее, что он «весело» поглядывал на Гринева. Кошмаром представлялась сцена, когда мужик, раздосадованный отказом Гринева принять его благословенье, вскочил с постели и стал махать топором во все стороны, наполняя комнату мертвыми телами. Гринев хотел бежать и не мог. Он толкался о мертвые тела, скользил в лужах крови. И что‑то особенно ужасное было в том, что «страшный мужик ласково меня кликал, говоря: «Не бойсь, подойди под мое благословение…» «Ужас и недоумение овладели мною…» — вспомнил Гринев о чувстве, охватившем его тогда.

Сон Гринева — свидетельство того неизгладимого впечатления, которое произвела на него внешность «дорожного». Поразило Гринева что‑то несочетаемое, несообразное в ней: страшный мужик «с черной бородою, весело на меня поглядывал» и «ласково меня кликал».

Противоречивость, несоединимость черт в портрете «вожатого» в сне Гринева настораживает и заставляет с особым вниманием относиться к каждому штриху его портрета в дальнейших ситуациях повести. Этот мужик с черной бородой, наполнивший комнату мертвыми телами и лужами крови, с самого начала таит в себе что‑то иное, чем просто «злодей и разбойник». Как только Гринев вылез из кибитки и вошел в умет, впечатление от сна слилось с явью: он увидел воочию «на палати» «черную бороду и два сверкающие глаза». Эти «сверкающие глаза» — еще один штрих к намеченным выше чертам портрета Пугачева — «вожатого».

Студенты отмечают, что портрет Пугачева Пушкин дает не сразу, а отдельными штрихами, беглыми зарисовками.

Не хотел ли Пушкин словами «сверкающие глаза» придать романтический характер внешности, даже личности Пугачева?

Отнюдь нет. И эти слова заимствованы поэтом из материалов «Приложений» к «Истории Пугачева»[212].

«Сверкающие глаза» Пугачева, запомнившиеся И. И. Дмитриеву, говорят об огромной силе чувств человека перед казнью. Но Пушкин употребил это выражение в том месте, когда еще только начиналась для Пугачева борьба в Оренбургских степях. Дело в том, что. опираясь на документальный материал, Пушкин не стремился к точному воспроизведению или копированию его. Из всего огромного количества различных свидетельств он создавал художественный образ в соответствии со сложившимися у него представлениями о времени и человеке. Намечая еще отдельными чертами портрет своего героя, Пушкин, очевидно, сразу же захотел выразить и таящуюся в нем противоречивость (сон Гринера), и огромную силу'чувств («сверкающие глаза»).

Во второй главе дано и более подробное описание внешности «вожатого»: «Наружность его показалась мне замечательна: он был лет сорока, росту среднего, худощав и широкоплеч. В черной бороде его показывалась проседь; живые большие глаза так и бегали. Лицо его имело выражение довольно приятное, но плутовское. Волоса были обстрижены в кружок; на нем был оборванный армяк и татарские шаровары» (8, ч. 1; 290). Словами «наружность его показалась мне замечательна» Пушкин подчеркивает значительность внешности незнакомца. Как и во всех прочих портретных описаниях героев в «Капитанской дочке», и здесь указан возраст, рост, передано общее впечатление от фигуры. Однако Пушкин внес в портрет Пугачева и то, чего не было в документальных описаниях: «Живые большие глаза так и бегали. Лицо его имело выражение довольно приятное, но плутовское». В лице Пугачева есть что‑то настораживающее: его «живые большие глаза» не смотрели спокойно, а «так и бегали». Создавалось впечатление, что глаза эти что‑то высматривали, что человек был настороже. Последняя фраза построена так, что заключающие ее слова: «но плутовское» — снимают первоначальное впечатление.

Кто же перед нами: плут, который обманет, или будущий народный герой, который озорничает, смеется, шутит, насмехается, подтруднивает? Все выражения лица присущи одному человеку, но в разные моменты. Видно, что человек живет сложной интенсивной и напряженной внутренней жизнью, что он не прост и что ему нелегко. Автор, рисуя внешность «вожатого», останавливает наше внимание на смене выражений его лица. Это настораживает читателя, заставляет его внимательно вглядеться в человека, разгадывать его. На протяжении врего повествования о «вожатом» — Пугачеве и Пугачеве — вожде мятежников Гринев отмечает изменчивость и подвижность его лица и какую‑то неразгаданность его.

Следует сразу же поставить перед студентами вопрос о том, чем отличается портрет Пугачева в «Истории Пугачева» от его портрета в «Капитанской дочке». Студенты говорят, что в «Истории» Пушкин приводит точные документальные свидетельства лиц, знавших Пугачева, автор же «Капитанской дочки», опираясь на документальные свидетельства, суммирует их согласно собственному пониманию образа. Преподаватель добавит, что и в «Историю Пугачева» Пушкин не включает описаний внешности Пугачева, которые ему кажутся неверными. Так, получив от историка Д. Н. Бантыш–Каменского сводную, сделанную на основании изучения документального материала, записку о внешнем облике Пугачева, Пушкин не включил ее в свою «Историю».

В период создания «Капитанской дочки» у Пушкина сложилось уже иное представление о Пугачеве, чем тогда, когда он работал над «Историей». Он не смотрел уже на Пугачева как на слепое орудие в руках яицкого казачества, выделявшегося только большими военными познаниями и необыкновенной дерзостью (9, ч. 1; 27, 78). В «Капитанской дочке» Пугачев — подлинный вождь крестьянского движения, человек, глубоко сознающий свою правоту и свою историческую миссию[213].

Обращаясь со студентами вновь к портрету «вожатого», мы думаем о том, как, отвергая путь буквального воспроизведения документального материала, Пушкин в «Капитанской. дочке» тем не менее создает портрет Пугачева, основываясь на документальных данных. Попробуем показать это на самом простом примере. Вспомним историю с заячьим тулупчиком. Ведь именно этот тулупчик дал Пушкину возможность раскрыть добрые чувства Пугачева, который оказался памятливым на добро, проявил подлинное великодушие и душевную щедрость по отношению к Гриневу и к Маше Мироновой. Он спас их обоих от неминуемой гибели и способствовал их соединению. Но и тулупчик в сущности не был выдумкой Пушкина. В жизни реального Пугачева были моменты, позволившие Пушкину ввести в сюжет повести историю с заячьим тулупчиком. Так, в главе восьмой своего исторического труда Пушкин рассказал о пасторе, который был пощажен Пугачевым, только не за заячий тулупчик, а за милостыню, которую он подал Пугачеву, закованному в цепях. «Во время казанского пожара ой был приведен к Пугачеву; самозванец узнал его: некогда, ходя в цепях по городским улицам, Пугачев получил от него милостыню. Бедный пастор ожидал смерти. Пугачев принял его ласково и пожаловал в полковники. Пастор–полковник посажен был верхой на башкирскую лошадь. Он сопровождал бегство Пугачева и несколько дней уже спустя отстал от него и возвратился в Казань» (9, ч. 1; 68). Пушкин придавал этому факту большое значение, что видно из примечания-, в котором говорится, что история эта слышана им от К. Ф. Фукса, доктора и профессора медицины Казанского университета. «Ему обязан я многими любопытными известиями касательно эпохи и стороны, здесь описанных» (9, ч. 1; 116).