Лодейный кормщик - Евгений Федорович Богданов

Сам удивившись неизвестно откуда взявшейся уверенности и звучности своего и будто не своего голоса, Иван промолвил:

— Кормщик Рябов, царь-батюшка… пред твои светлые очи.

Царь подошел, крепко вцепился большой рукой в его плечо, заглянул в глаза. Прочел в них затаенное недовольство, крякнул и выпустил плечо.

— Ну, что скажешь, кормщик? — спросил, отойдя на шаг.

— А — дозволь, царь-батюшка, вопрос тебе задать.

— Валяй, — одобрительно кивнул Петр.

— Пошто ноне так на Руси повелось: людей, которые, не жалея живота[32], пасут ее от беды, порют плетьми да в тюрьму сажают?

Царь выслушал вопрос, потемнел лицом. Вернулся на прежнее место за стол, обронил в наступившей тишине:

— Дерзок. Дерзок, кормщик! Но понимаю, обидели тебя.

Царь взял штоф, выбрал на столе чару побольше, наполнил ее до краев, потом налил себе:

— Держи, кормщик. Выпьем с тобой за матушку-Россию!

Иван подошел, дрожащей рукой взял чарку, подумал: «Авось пронесет. Авось не разгневается царь на крамольный вопрос! Пронеси господи!» Перекрестился, истово опрокинул чару, закусил куском мяса, услужливо поданным кем-то из гостей.

— Ну, рассказывай теперь, как шведов под пушки вел! — приказал царь.

Иван рассказал все, как было, без утайки. Царь слушал внимательно, не сводя с кормщика пронзительных глаз с желтыми прожилками в белках, а дослушав до конца, сказал:

— Добро, ежели так, кормщик. Молодец. Хвалю! И верю тебе. Нельзя не верить поморским мужам: перевидали на своем веку бед немало, много раз смотрели смерти в глаза прямо. Такие не подведут. И помни, кормщик: не мне служишь — государству Российскому! Спасибо тебе!

Гости одобрительно загудели, взялись за бокалы. Царь снова наполнил чарку Ивана.

— Пей, кормщик, чтобы на вторую ногу не хромать!

Иван выпил еще и почувствовал, что пьянеет. Крепка царская анисовка. Да и то сказать, забыл уж, когда в последний раз и пил. А от царских слов голова и вовсе закружилась. — Дарю тебе кафтан со своего плеча и еще жалую лоцманской одеждой, какая по форме надлежит двинским лоцманам. Деньжишек получишь за верную службу. Велю освободить тебя, кормщик, от податей и тягла на все время, сколько хватит жизни твоей…

Обласканный царем, Иван опустился на колени. Петр засмеялся:

— Э, кормщик! Негоже помору на коленях ползать, хотя бы и перед царем. Вставай! Ты свободен!

С тех пор много воды утекло в Северной Двине в море Студеное — Белое море.

По-прежнему над ней кружат чайки, и белой кипенью отливают их чистые крылья.

Все так же ходят отважные и мужественные северяне-поморы на рыбные промыслы, теперь уже на первоклассных современных кораблях-траулерах.

На берегах Двины вырос красавец город, город-порт Архангельск.

От старой Новодвинской крепости осталось немногое. Перед временем и непогодами не устояли даже прочные стены некогда грозной цитадели.

Но память народная до сих пор хранит имена лодейного кормщика Ивана Рябова и всех тех, кто вместе с ним не отступил перед грозным врагом и остался верным сыном своей Родины.

Чайный клипер

— Мама, как хошь, благослови в море идти!

Б. В. Шергин

Глава первая

1

Есть под Архангельском в устье Северной Двины — при слиянии двух ее рукавов, Маймаксанского и Кузнечевского, знаменитые Соломбальские острова, именуемые здесь Соломбалой. И предместье Архангельска, поселок, что расположен на одном из островов, носит то же имя.

На Беломорье Соломбалу знают все — от малого до старого. Известна она и заморским гостям, издавна приходившим сюда на парусниках — норвежцам, англичанам, голландцам, датчанам, французам… Ни один иностранный вымпел Соломбалу миновать не мог: путь Корабельным устьем к городу Архангельску тянулся мимо нее. И в годы, когда Двина мелела, в Соломбале имелся рейд для стоянки кораблей с большой осадкой.

Славится Соломбала мастерами-корабелами. Судостроительная верфь здесь была заложена осенью в 1693 году по указу Петра Первого. В Соломбальской люльке пестовался белопарусный младенец — русский военный флот. Когда Россия стала утверждаться на южных и северных морях, как полноправная, самостоятельная морская держава, этот «младенец» показал себя грозным и непобедимым мужем.

В 1826 году корабельный мастер А. М. Курочкин построил здесь первый в России семидесятичетырех-пушечный линейный корабль «Азов». «Азов», пошел на Черное море и в следующем 1827 году отличился в Наваринском сражении. На нем плавали знаменитые впоследствии адмиралы П. С. Нахимов, В. А. Корнилов, Е. И. Истомин. Будучи храбрыми офицерами российского флота, сражались они под командованием капитана первого ранга Михаила Петровича Лазарева у берегов Греции в Наваринской битве на грозном линкоре соломбальской постройки.

В этом бою «Азов» уничтожил пять вражеских кораблей.

Соломбальскую верфь обслуживали многие заводы и мастерские — якорные, льнопрядильные, канатные, пековаренные, лесопильные, парусные. Надо ли говорить, что во времена деревянного флота парусное дело было необходимо для кораблестроения!

Не только военный флот получил крещение в Соломбале. По Северной Двине, Белому и Баренцеву морям ходило немало коммерческих и рыболовных парусников. Принадлежали они купцам и рыбопромышленникам. Шхуны, шняки, раньшины, бота бороздили северные широты под русским флагом. Хаживали купеческие корабли и в заграничное плавание, в английские, норвежские, датские и иные гавани. Коммерческие парусники тоже одевались парусами в Соломбале. Купцов и рыбопромышленников обслуживали частные мастерские.

В Соломбале в те времена каждый мог указать дом парусного мастера Зосимы Иринеевича Кропотова. Стоял он не на самом берегу Двины, а в некотором удалении, посреди рощицы из берез и тополей, высаженных прадедами. От реки к дому вел проулок шириной едва ли не в размах рук. По нему, однако, можно было проехать на телеге. К дому вели деревянные мостки в три тесины, уложенные на болотистой луговине со свежей сочной травой. Под мостками спряталась узкая водосточная канава. Она выходила к другой, пошире.

Дом был невелик — три окна по фасаду, и славился он пристройкой, которая была шире и длиннее дома и, в отличие от него, имела не тесовую, а железную, покрашенную суриком кровлю. В пристройке было прорублено десять окон, по пять с каждой стороны, и она сообщалась с жилым домом узкой, на сваях крытой галереей, по которой хозяева, не опасаясь непогоды, ходили налегке летом и зимой.

В доме жили хозяева, в пристройке располагалась мастерская, где шили паруса, обычно называемая парусной. Она принадлежала главе семьи Кропотовых Зосиме.

В прежние благополучные времена дом был многолюден. Кроме Зосимы тут жили его супруга Аполлинария, зять Иван Пустошный с женой Марией Зосимовной и сыном Егором. Теперь уже