Московская сага. Поколение зимы - Василий Аксенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты девочка что надо, не боишься медведей...
– Не боюсь и пострашнее бестий, – с темной ухмылкой прошептала она и стала расстегивать его рубашку. Он потянул с ее плеч жакетку. Движения их были медлительны, как будто они старались, чтобы ни одна секунда этой тристии не пролетела незаметно.
Когда поезд этих секунд все-таки прошел, Нина долго еще не могла успокоиться. С закрытыми глазами она целовала плечи и шею своего мужчины. Вдруг до нее долетел его бесконечно подлый голос:
– Я вижу, тебе понравился абрек.
Все кончилось. Она открыла глаза:
– Это ты абрек?
Нугзар рассмеялся:
– Конечно, я абрек, смелый разбойник!
Нина отодвинулась от него. Их нагота вдруг показалась ей постыдной.
– Абреки не шантажировали женщин, – сказала она, хотя прекрасно понимала, что начинает – это после столь бурных откровений и признаний – хитрить, самой себе представляться запуганной жертвой. Вдруг ее поразила догадка, она села в постели. – Вай! Теперь я все поняла! Это ты убил дядю Ладо Кахабидзе!
Нугзар мгновенно бросился на нее, схватил за грудь, повалил, потом зажал рот ладонью и зашептал горячечно в ухо:
– Никогда больше не повторяй этой чепухи, дура! Иначе все мы будем убиты: и я, и ты, и все, кто услышит! Ты поняла?
Снова все началось. Отвернув от него голову, глазами, полными страха и тоски, Нина смотрела в темное окно.
Глава тринадцатая
Жизнетворные бациллы
На даче Градовых в Серебряном Бору с утра опять семейная идиллия, все семейство собралось за завтраком: сам профессор, профессорша, старший сын – комдив, очаровательная комдивша, их важный сын Борис IV, средний сын – марксист с марксистской женою, их сын, рожденный в восьмилетнем возрасте Митя, хлопотливая управительница Агафья, ну и, конечно, главный идеолог таких гармоний, молодой овчар Пифагор.
– Все должны каждое утро выпивать по стакану простокваши, – наставлял свое семейство Борис Никитич. – Великий Мечников обнаружил в ней жизнетворные бациллы, секрет долголетия. Все пьют простоквашу, все без исключения. Никита, тебя это тоже касается!
Начальник штаба Особой Дальневосточной армии вздрогнул:
– Как, меня тоже? – Торопливо опустошил стакан.
Хороший мальчик, сказал ему взгляд Мэри.
– На фиг нам это долголетие? – бросила вызов теннисистка. – Гнить в тунгусских болотах на Дальнем Востоке?
Никита потупил глаза. Мэри приняла мяч.
– Вероника, что за выражения? Здесь же дети!
Митя, ставший тут уже явным любимчиком, зашелся в смехе:
– А на фиг, а на фиг нам это долголетие?
Борис IV, потеряв важность, даже подпрыгнул:
– На фиг! На фиг!
Мальчики явно подружились, несмотря на разницу в возрасте. «Кулацкое отродье» изменился до неузнаваемости. Агаша даже расчесывала ему волосы на косой пробор, чтобы был похож на ребенка «из хорошей семьи». Только по ночам еще он иногда с закрытыми глазами вскакивал и куда-то с мычанием рвался, но все реже и реже.
Борис Никитич погрозил Веронике, все свое племя обозрел с притворной строгостью, остался своей ролью весьма доволен, посмотрел на часы и встал. Что-то все-таки мешало почувствовать полный утренний комфорт. Вдруг вспомнил – опера! Грозный и справедливый Грозоправ сразу пропал, профессор слегка заюлил:
– Мэричка, можно тебя на минуточку?
Мэри уже почувствовала неладное, прошла за ним в кабинет.
– Что случилось, Бо?
– Мэричка, наш поход в оперу придется отложить.
– Ну вот, я так и знала! Мы никогда до оперы не доберемся!
Он торопливо забормотал:
– Понимаешь, Главное медицинское управление наркомата обороны просит в самые кратчайшие сроки представить доклад по нашему методу местной анестезии. Поэтому мне пришлось созвать всю нашу исследовательскую группу. Мы просто не управимся до начала спектакля.
Мэри была очень оскорблена. «Поход», как он выражается, в Большой на новую постановку «Кармен» для нее был большим событием – сегодня и проснулась-то с радостным предвкушением, – а для него это всего лишь досадная причина спешки, препятствие на пути к новым успехам. Как-то не так все это представлялось в молодости! Именно в опере, в консерватории, в музыке все это представлялось. Да, конечно, труд, быт, борьба, но все это рядом с музыкой, с чистым вдохновением, иначе мы лишимся духовной свободы!
– Я вижу, Борис, ты просто потерял способность отказывать начальству! Ты получил свои награды и высшие посты, но потерял духовную свободу!
Градов умоляюще простирал руки:
– Ты не права, моя дорогая!
В это время кто-то продолжительно позвонил в дверях. Агаша прошелестела открывать. На пороге выросла внушительная фигура бывшего младшего командира РККА, ныне участкового уполномоченного Слабопетуховского. Он что-то тихо сказал на ухо Агаше. Та всплеснула руками, схватила его за рукав, обходным путем, чтоб в столовой не увидели, повлекла в кабинет. Здесь уж затопала на него ножками, замахала кулачками, шепотом закричала, показывая на него хозяевам:
– Борюшка, Мэрюшка, да вы подумайте только – за Митенькой пришел Слабопетуховский! Чтоб мои глаза тебя никогда не видели! Пошел вон, бесстыдник!
Участковый пятнами покрылся от возмущения, ус опустился, скула выпятилась, будто скифский курган.
– А при чем тут Слабопетуховский, Агафья Власьевна? Слабопетуховского вызвали, куда следует, поставили по стойке «смирно» и приказали. Получен сигнал из Тамбовской области. Несовершеннолетний кулацкий элемент незаконно вывезен и помещен в семью профессора Градова. Немедленно, до соответствующих указаний, изъять несовершеннолетнего из семьи и поместить в детприемник. Зачем же вы, Агафья Власьевна, «бесстыдником» меня потчуете? Ешьте его сами, вашего «бесстыдника»!
В большой обиде он задрал голову и через анфиладу дверей увидел кухонный шкаф с граненым стеклом, за которым – он знал это лучше других – всегда стоит графин с крепкой настойкой.
– Да они совсем уже осатанели, эти мерзавцы! – вскричала Мэри. Грузинский ее темперамент никогда не заставлял себя ждать.
– Это уже просто за пределами добра и зла, – раскипятился Градов. – Изъять несовершеннолетнего, каково!
Он еле сдерживался, чтобы не присоединиться к крику жены: «Мерзавцы! Мерзавцы, осатаневшие от полной безнаказанности, исчадия ада!»
– Надеюсь, ты этого не допустишь, Бо?! – на той же ноте обратилась к нему жена.
Он вдруг скомандовал, словно и сам был представителем большевистской бюрократии:
– Мэри, остаться! Слабопетуховский и Агафья, можете идти! Ждать! Никому ничего не говорить!
На кухне участковый одной рукой обратал Агашу, другой привычно потянулся за графином. Агаша слабела под его полуобъятьем.
– Слабопетуховский, как ты мог? Где же твои клятвы, Слабопетуховский? Ведь они же мне все как родные, а Митенька пуще других, сиротка. – Вдруг решительно стряхнула могучую длань, скомандовала: – А ну, сей же час ступай к начальству, скажи – Мити дома нету. Скажи, с мамашей Цецилией уехал в партийную санаторию!
Слабопетуховский восхитился находчивостью подруги, повеселел.
– Слушаюсь, Агафья Власьевна, однако позвольте для бодрого настроения кавалерийским способом заполучить ваш поцелуй и двести граммчиков напитка.
В кабинете тем временем Борис Никитич решительно направился к телефону, однако не успел он положить руку на трубку, как телефон сам зазвонил. Мэри трагически сжала руки на груди.
– Савва? – удивился Градов. – Хорошо, что вы позвонили именно в этот момент. Пожалуйста, известите всех, кому надо знать, что я отменяю сегодня операцию и все встречи. Что? Вы счастливы? Как прикажете понимать? Ах, вот что! Ну, что ж, увидимся вечером.
Он повесил трубку и обратился к жене:
– Вообрази, Нина и Степан возвращаются сегодня. Она прислала телеграмму Савве, и он пришел в экстаз, несчастный.
На Мэри даже эти новости не подействовали.
– Пожалуйста, Бо, Нина – потом! Сейчас – только Митя, Митя, Митя! Надо спасать мальчика!
Профессор сел за стол, открыл сафьяновую записную книжку, нашел номер коммутатора Кремля. Боже, как ему не хотелось туда звонить! Каждая минута отсрочки казалась ему выигрышем.
– Мэри, принеси мне тот костюм, ну, тот, с их дурацкими орденами, – попросил он. Как только она вышла, снял трубку. – Девушка, соедините меня, пожалуйста, с секретариатом председателя ЦИКа товарища Калинина!
Мэри уже прилетела обратно, неся темный костюм с двумя орденами Красного Знамени на лацкане. Теперь его стали награждать едва ли не перед каждым праздником, и все эти ордена, здоровенные бляхи, полагалось носить на «парадном» костюме. Не отрываясь от телефонной трубки, он начал переодеваться. Снял пиджак. В это время на другом конце провода проклюнулся секретариат, бойкий мужицкий голосишко какого-то «выдвиженца». Градов солидно заговорил:
– Здравствуйте, у телефона профессор-орденоносец, хирург Борис Никитич Градов. Мне необходимо поговорить с товарищем Калининым. Простите, дело не терпит отлагательств. Да, да... Что вы сделаете, товарищ? Провентилируете обстановку? Пожалуйста, провентилируйте ее. Да, я подожду.
