Тайны на крови. Триумф и трагедии Дома Романовых - Владимир Хрусталев

Великий князь Владимир Александрович (1847–1909), главнокомандующий войсками гвардии и Санкт-Петербургского военного округа, 6 января 1905 года вечером отдал распоряжение привести войска в столице в повышенную боевую готовность. Был организован военный штаб, который он сам возглавил. Весь Петербург был поделен на восемь секторов, во главе каждого был поставлен отдельный военный начальник. Из окрестных мест подтягивались дополнительные войсковые части. Министр финансов В.Н. Коковцов (1853–1943) во избежание обвала во время войны ценных российских бумаг на мировом рынке убедил всех не вводить официального военного положения в столице.

Петицию к царю священнику отцу Гапону помогали составлять социал-демократы. Содержание ее ясно свидетельствует, что не могло быть и речи о «порыве народа к своему царю», что пытались изобразить для маскировки провокаторы. Между прочим, в петиции выдвигались среди прочего и такие требования: «Немедленно повели созвать представителей земли русской. Повели, чтобы выборы в Учредительное собрание происходили при условии всеобщей, тайной и равной подачи голосов». Затем шло еще 13 пунктов, в том числе — все «демократические свободы», ответственность министров «перед народом», политическая амнистия и даже отмена всех косвенных налогов. Перечисление требований кончалось словами, в которых звучали нотки угрозы: «Повели и поклянись исполнить их… А не повелишь, не отзовешься на нашу просьбу, — мы умрем здесь, на этой площади, перед твоим дворцом».

Министр юстиции Н.В. Муравьев (1850–1908) попытался сам провести переговоры с Г.А. Гапоном в своем кабинете. По словам воспоминаний самого отца Георгия, после того как министр юстиции ознакомился с содержанием требований, он «простер руки с жестом отчаяния и воскликнул: “Но ведь вы хотите ограничить самодержавие!”. “Да, — ответил я, — но это ограничение было бы на благо как для самого царя, так и его народа. Если не будет реформ свыше, то в России вспыхнет революция, борьба будет длиться годами и вызовет страшное кровопролитие… Пусть простят всех политических и немедля созовут народных представителей”» [203]. После такого однозначно прозвучавшего ультиматума переговоры были прерваны. Держа данное слово чести, министр Н.В. Муравьев отпустил с миром священника-провокатора.

Власти столицы были застигнуты врасплох быстро возникшей опасностью. Причем градоначальник до последней минуты надеялся, что Гапон «уладит все дело», так как последний был известен полиции как свой, доверенный человек. Начальник отделения по охране общественной безопасности и порядка в Санкт-Петербурге полковник А.В. Герасимов (1861–1944) позднее признавался в своих воспоминаниях: «И в Департаменте, и в градоначальстве все были растеряны. Гапона считали своим, а потому вначале не придали забастовке большого значения. Когда потом спохватились, было уже поздно… Для власти было два прямых пути: или попытаться раздавить движение, арестовав его вождей и ясно объявив всем, что шествие будет разогнано силой; или убедить царя выйти к рабочей депутации для того, чтобы попытаться по-мирному успокоить движение. Власть не пошла этими путями» [204]. Власти города и правительство до 8 января не знали, что за спиной рабочих заготовлена другая петиция, с экстремальными требованиями. Был отдан полиции приказ арестовать Г.А. Гапона, но его кто-то предупредил, и он скрылся. Единственным способом помешать толпе овладеть центром города была установка кордона из войск на всех главных путях, ведущих из промышленных районов к Зимнему дворцу. Поэтому в центр стягивались войска, казаки получили приказ не пропускать толпы людей, но оружие применять лишь при крайней необходимости. Газеты не выходили с 7 января по причине все той же забастовки рабочих типографий. Однако объявления от градоначальника, предупреждавшие, что массовые шествия запрещены и что участие в них опасно, были расклеены по всему городу вечером 8 января. По словам воспоминаний С.Ю. Витте, меры по противодействию массовым выступлениям народа сводились лишь к тому, чтобы «толпы рабочих не пропускались далее известных пределов, находящихся близ Дворцовой площади. Таким образом, демонстрация рабочих допускалась вплоть до самой площади, но на нее вступать рабочим не дозволялось» [205].

Георгий Гапон и другие руководители рабочего движения весь день 8 января нелегально ездили по городу и на многочисленных митингах призывали народ идти к Зимнему дворцу. Он заявил руководителям движения: «Решено, что завтра мы идем, но не выставляйте ваших красных флагов, чтобы не придавать демонстрации революционного характера. Если хотите, идите впереди. Когда я пойду в Зимний дворец, я возьму с собою два флага, один белый, другой красный. Если Государь примет депутацию, то я возвещу об этом белым флагом, а если не примет, то красным, и тогда вы можете выкинуть свои красные флаги и поступать, как найдете лучшим…» [206].

Как писал позднее один из многих очевидцев публичных выступлений отца Георгия Гапона в этот период: «В таинственно неясных очертаниях развевающейся над толпой рясы, в каждом звуке доносившего хриплого голоса окружающему очарованному людскому морю казалось, что наступает конец, приближается избавление от чудовищных вековых мучений» [207]. Гапон говорил: «Если царь не примет требований рабочих — тогда нет у нас царя».

На самом деле никаких сомнений у отца Георгия Гапона об истинном желании боевиков-эсеров спровоцировать вооруженное столкновение с войсками не было. Позднее он сам на заданный ему вопрос, что должно было случиться, если бы Николай II вышел к народу, ответил: «Убили бы в полминуты, полсекунды» [208].

Позднее в советские времена об январских событиях 1905 года откровенно писал историк революционного движения В.И. Невский: «И большевики, и меньшевики, да и все вообще в Петербурге прекрасно понимали, что может выйти из шествия к Зимнему дворцу в случае, если солдаты начнут стрелять» [209].

Министр внутренних дел князь П.Д. Святополк-Мирский (1857–1914) вечером 8 января созвал срочное совещание. По воспоминаниям министра финансов В.Н. Коковцова: «Это было около 9½ часов вечера. Все совещание носило совершенно спокойный характер. Среди представителей Министерства внутренних дел и в объяснениях начальника штаба не было ни малейшей тревоги. На мой вопрос, почему же мы собрались так поздно, что я даже не могу осветить дела данными фабричной инспекции, князь Святополк-Мирский ответил мне, что он думал первоначально совсем не “тревожить” меня, так как дело не имеет вовсе серьезного характера, тем более, что еще в четверг на его Всеподданнейшем докладе было решено, что Государь не проведет этого дня в городе, а выедет в Гатчину, полиция сообщит заблаговременно рабочим, и, конечно, все движение будет остановлено, и никакого скопления на площади Зимнего дворца не произойдет. Ни у кого из участников совещания не было и мысли о том, что придется останавливать движение рабочих силой, и еще менее о том, что произойдет кровопролитие» [210].

Январь 1905 г. был трудным и неспокойным в жизни страны, тем более сообщения с фронта далеко не радовали. По столице распространялись слухи о готовящемся покушении на царя, царицу-мать и молодую царицу. Известно, что в беседе с супругой министра внутренних дел Е.А. Святополк-Мирской вдовствующая императрица Мария Федоровна сетовала, «что ее не пускают в Петербург, потому что как будто бы ее хотят убить…» [211].

Адъютант великого князя Михаила Александровича полковник А.А. Мордвинов на склоне лет отмечал в рукописных воспоминаниях:

«Беспорядки 1905 года начались в виде какого-то тяжелого предзнаменования, до сих пор недостаточно разъяснимым выстрелом из салютационного орудия, картечью по водосвятию на крещенском параде, на котором присутствовал Государь.

В то время я был полковым адъютантом и, вынеся свой кирасирский штандарт из зал дворца, находился в числе адъютантов остальных воинских частей в самой середине сквозной беседки-часовни, устраиваемой ежегодно со времен Екатерины II, как всегда на льду проруби Невы, против Иорданского подъезда Зимнего дворца.

Его Величество и великие князья стояли во время молебствия немного поодаль, налево от знамен и штандартов, довольно заметной издали, отдельной группой. Государыни императрицы, великие княгини и все остальные, собравшиеся на Высочайший выход, смотрели на эту красивую церемонию из окон дворца.

В то время как митрополит погружал святой крест в воду, раздался обычный салют, с верхов Петропавловской крепости и из полевых орудий батареи гвардейской конной артиллерии, находившей около Биржи. Одновременно со звуком салюта мне послышалось какое-то шуршание по льду, небольшой треск сверху, и я почувствовал, как что-то пронеслось около меня.

Я поднял невольно глаза наверх, думая, что это, вероятно, падают обломки от неудачно пущенной ракеты. Но никаких обломков я не заметил, как не заметил никакого смущения и среди остальных — молебствие продолжало совершаться в прежнем, торжественном порядке.