Начало пути - Василий Баранов

— Вот артист, вот клоун. Кто бы мог подумать. А парень грамоту знает, считать умеет. Для простого матроса это много. Из него выйдет толк.

Данька, весело размахивая корзиной, шел на камбуз. Встретил Брайана.

— Дэн, ты чего сегодня такой? — Корабельный плотник первым хотел допытаться Бегаешь, прыгаешь. На солнце бросился.

— Настроение у меня хорошее. И солнце замечательное, — Дэн рассмеялся.

— Тебе сейчас скажи, ты мигом на мачту взлетишь, — точно определил состояние друга Брайан.

— Я и на мачту могу. А солнце отличная звезда. А над городом встает звезда под названием Солнце, — пропел Данька.

— Какая это звезда? Солнце — это солнце. А звезды они ночью бывают. — Резонно поправил плотник юнгу. Такое малые дети знают.

— Брайан, звезды — это то же солнце. Только очень далеко от нас. Если какой-то предмет далеко от тебя, ты видишь его маленьким, — пытался объяснить Даня. Такую очевидную вещь может понять любой.

— Ну, да. Дэн, солнце оно большое и яркое. И оно вращается вокруг земли, всходит и заходит. — так говорят ученые монахи. Только Брайану на это плевать, главное светит исправно.

Даня улыбнулся, как просто говорить то, что знают все. Он же поведал капитану, что море большое и соленое.

— Брайан, не солнце вращается вокруг земли, а земля — вокруг солнца. — Крамолу несешь, Даня. За такое и отлучить от церкви могут. Умрешь без покаяния. В освященную землю не зароют твои останки. Моряки не страшатся такой участи. Завернут в парусину, волны примут грешника.

— Как не солнце? — Брайан удивился, такого быть не может: Земля- центр мироздания, а солнце вращается вокруг земли. По другому и не представишь. Он чувствует, земная твердь стоит на месте.

Об этом сказано в писании. Он его не читал, не грамотен, но умные люди так сказали. Иначе и быть не может: так задумал Господь.

— Брайан, все не так. Земля вращается вокруг солнца. Нам только кажется, что наоборот. Посмотри наверх. Вроде, смотри, солнце, светило качается над снастями. Но ты знаешь, если ты стоишь на земле, солнце не качается. Здесь качается корабль и мачта, и нам кажется — качается солнце.

— Странный ты какой-то, Дэн. Вроде наш парень и не наш. Солнце и на земле качается, когда выпьешь. — Рассмеялся плотник.

— Да ваш я, ваш. Как говорят в письмах знатные господа: искренне ваш Дэн, юнга.

Даня пошел дальше на камбуз. Здесь он собрал немного еды и прихватил кувшин воды для пленника. Возле входа в трюм Даньку остановил матрос:

— Ты чего, Дэн? К испанцу?

— Капитан приказал накормить узника, — Даня нашел простое и понятное объяснение своему поступку.

— Что его кормить, все равно один конец. — Матросы бережно относились к продовольствию и пресной воде. В море запасы ограничены. — Капитан прикажет его казнить.

Парней понять можно. Пресная вода в особой цене. Хочешь помыться, вода за бортом. В его мире на Тракторной улице о таких вещах не задумываются. Иди в душ когда вздумается.

— Ну, ты не скажи. Ты не скажи. — Данька оправдывался за свое сострадание к пленнику. — Вдруг, парень помрет. Потом дохлятину жарить? — такой аргумент должен быть принят.

— И то верно. Капитану видней. Покорми его. Хотя конец-то один. Одним словом, каждый несет свой крест.

— Вот, вот. Каждый несет свой крест. А почему Иисусу ни кто не помог нести крест в его последний земной путь? Я помогу этому мальчишке нести его крест.

Матрос только изумленно моргал глазами. Данька спустился в трюм. Пленник забился в дальний угол. Темно здесь. На корабле и ночью не принято яркое освещение. Причина простая, деревянные переборки могут загореться, а в крюйт-камерах полно пороха. Прижался парнишка к переборке, крестился и что-то бормотал. Напуганный, беспомощный, одинокий. Обреченный узник, ему осталось надеяться только на чудо. Без чуда нет места надежде. Несколько тюков и голые доски, на которых лежал пленник. Запах отчаяния. Во истину, даруй мне силу в час отчаяния, даруй смиренье в горький час. Душа Дэна не смогла бы вот так смиренно ждать конца. Данька присел на тюк, ободряюще улыбнулся:

— Ты не бойся. Вот, — протянул парню кувшин. — Пей. Здесь вода.

Испанец схватил воду и жадно припал к краю кувшина. Жадно пил. Оторвался от кувшина, посмотрел на юнгу, потом вновь начал пить. Вода текла по подбородку парня, стекала на рубаху. В темных глазах боль. В груди у Даньки все переворачивалось от жалости. Ему остро захотелось обнять мальчишку, прижать к себе его голову и прошептать слова утешения. Взять на себя часть его боли. Но он сдержался. Должно быть, пленника очень мучила жажда, — подумал Данька. — Попьет, станет легче.

— Ты не торопись. Я тебе еще еду принес, — Дэн достал миски. Он говорил с несчастным так, как разговаривают с измученным и напуганным зверьком, который не способен понять речь, только интонацию голоса. Протянул еду пленнику. Тот жадно совал пищу в рот, запихивал руками, словно боялся, что она убежит. Даня впервые видел, как ест голодный человек. Он не испытывал презрения, скорее сочувствие к мальчишке.

— Давай, ешь. Не торопись. — Так, помнилось, говорила мать. В его голосе звучала мелодия материнской заботы. Так матери всей вселенной говорят своим детям. Да найдешь ты утешение в скорби, да будет легким твой путь. Да зло и рана не приблизится телесе твоему. Запах отчаяния и страха отступал перед этими могучими словами.

Парень обгладывал мясные косточки. Снова пил. Потом вновь принимался за еду. Наконец, тарелки были опустошены, и испанец с тоской смотрел на них, удивлялся, куда все подевалось.

— Тебя как зовут? — спросил Данька. Он разговаривал с напуганным ребенком, не с пленником.

— Хуан, сеньор, — тонкий детский голосок, чуть охрипший.

— Я — Дэн, юнга. Ты откуда? Как попал на корабль? — Как дети попадают в гущу смертельных событий. Почему взрослые не смогли их уберечь? Не захотели? Зачем открыли дверь для детей в свой жестокий мир взрослых?

Прости, Даня, — думал Сеятель-Жнец, — я вырвал тебя из детства. Таков мой выбор, надеюсь, верный. Ты сделаешь свой. Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые. Его призвали всеблагие, как собеседника на пир. Да не будет похмелья у тебя в чужом пиру. Я призвал тебя. Не оправдываюсь. Люди находят нужные слова: спасти мир, во имя будущего. Ангел Смерти знает, уходящий из круга жизни, не о спасении мира думает. Они уходят в долину мрака, где на черном песке следы ног Жнеца, где черное солнце обжигает кожу плеч, и солеными слезами текут ручьи. Аллилуйя, аллилуйя, и вечная жизнь.

— Я из Испании, недалеко от Толедо живет моя семья. Мы с отцом жили. У нас большая семья, много детей. Я старший. — парнишка даже улыбнулся. Вспомнил дом. Ласку материю. — Мы сеньору были должны много денег. И отец отвел меня в порт. Отдал капитану в услужение. Тот отцу заплатил.

Хуану вспомнился родной дом. Жалкие стены и земляной пол. Мать. Братья и сестры. Они хотят кушать, но мать укладывает их спать. В доме ничего нет. Но там осталось его счастье. И туда он не сможет вернуться, что бы подобрать его с земляного пола. Не взглянуть в глаза мамы, не выпить горького отвара покоя и счастья.

— Как? — изумился Данька. — Он…. Он продал тебя? Своего сына? — Отказаться от ребенка, такое было и в его мире, но продать… Продать, как товар. Да будут изгнаны торгующие из храма жизни.

— Нет, сеньор. Он не продал меня. Он отдал меня капитану, а капитан дал денег. Если бы мы не рассчитались с сеньором, нас прогнали бы с земли. Куда бы пошли мои отец, мать, братья и сестры? А так меня пристроили работать, на корабль. Там меня поили, кормили, работать позволяли. — Еще одна добровольная жертва. Не ропщет, а благодарит.

Так дарят свою жизнь ближним. Безмолвные жертвы любви. Кресты и крестики проносим мы, не годы, а тяжесть этой ноши сгибает спины наши.

— А капитан, как? — В какой мир попал этот мальчишка на корабле. Скорчившись в уголке темного кубрика, ждешь сна, в котором та, что выносила тебя подойдет к твоей постели. И беспросветна тьма сна. И не придет в сиянии родившая Спасителя. Урони слезу Мария, матерь божия, на мальчишку, создание сына твоего. Где милость твоя, небо?

— Капитан очень хороший, он добрый. — Парень шмыгает носом. Бросает осторожный взгляд на юнгу. И дрогнули губы, дернулось плечо. Сквозь жизнь нести тебе память о добром дяденьке капитане.

Ты прав, Даня, все зависит от точки отсчета. Доброта, в том числе. Не покалечил побоями в своей доброте и хорошо.

— Добрый? Он тебя бил? — Дэн в полумраке трюма отметил настороженность Хуана. Огонь в фонаре качнулся, закружил тени на грубых переборках. Но нет пламени, что очистит грязные души вершащих свою власть над безответными.

— Капитан меня учил уму-разуму. Хозяин должен учить слугу уму-разуму. Он его кормит, поит, одевает. Кто, как не хозяин должен учить слугу? Вот отец, кормит своего ребенка. Он вправе им распоряжаться. Кто кроме отца научит ребенка? — Парень верил в то, что говорил. Ни доли сомнения.