Хроники Раскола (СИ) - Сказкина Алена

Клинок с шелестом покинул ножны. На лице «аристократа» изумление сменилось недоверием, страхом. Секунду он колебался, схватиться ли за оружие, но в итоге опустил руку. Потерянно обвел взглядом оцепеневших товарищей, надеясь на поддержку, быстро преклонил колено, затараторил.

— Эсса, я… я признаю вину и готов понести наказание, — Фиоррат запнулся. — М-молю о снисхождении.

— Сила клана в единстве, — сухо повторил я, не слыша отчаянного бормотания птенца. Ничего не чувствуя, кроме алчной стали в сведенных судорогой пальцах.

Убить что человека, что дракона просто: хватит сильного удара по голове или меткого — в жизненно важный орган, на крайний случай, повреждения крупной артерии. Тело — хрупкий сосуд, ненадежное вместилище для души, которое мастер клинка при желании сломает одним касанием. Убить дракона легко.

Но когда мне стало легко убивать своих?!

Песок потемнел от впитанной крови. Я выронил враз потяжелевший клинок, приблизился к Шельворбу, опустился на колени. Размышляя и прося прощение. Как я не колебался полминуты назад, так теперь мне не хватало решимости.

Птенцы ждали, испуганно, укоризненно. Я должен вывести их из этой проклятой ловушки.

Тот, кто покушается на чужую жизнь, заплатит своей.

Фиоррат прав: Шельворбу не дойти до края Великой Пустыни. А значит…

Крох возвращающихся по капле сил едва набралось на простенькое заклинание. Смерть во сне не самая страшная гостья.

Поминальную молитву я читал в глухой враждебной тишине, ставшей еще тяжелее, когда слова закончились.

— Похороните их.

Я подобрал копис, двинулся вдоль бархана, желая побыть в одиночестве и невольно повторяя путь, выбранный Фиорратом. Отчуждение между мной и птенцами ощущалось почти физически. Хаос! Плевать! Пусть боятся и ненавидят, но позволь мне спасти хоть кого-то.

***

Ночь таилась угрюмой тишиной. Отряд плелся позади, выдерживая дистанцию. Сарната практически повисла на Зильгейне. Миорпа упрямо ковыляла сама, игнорируя тихие предложения Кольтрога о помощи. Весельчак и болтун Ольдар надулся как мышь на крупу — зрелище забавное и неприятное.

Командир отряда несколько раз порывался заговорить, но каждый раз передумывал. От хмурых взглядов исподлобья по позвоночнику бегали колючие мурашки. Я передернул плечами, сосредоточился на ходьбе. Мышцы ныли от изнеможения. Разум — ленивый, одуревший от жары — только-только начал проясняться, мысли ворочались стопудовыми глыбами.

Желая отвлечься, я запрокинул голову, смотря в небо. Тонкий льдистый серп полумесяца улыбался с немым сочувствием. Если мне суждено умереть здесь, я хотел бы умереть ночью. Провалиться в бездонный колодец тьмы, наполненный сверкающим снегом звезд, так похожим на метель моего родного севера, который я не видел уже четыре года. Раствориться среди нерушимого безмолвия, доверить тихому шуршанию песка и завыванию ветра в кавернах петь колыбельные про сгинувшего в безызвестности Демона льда. Если мне суждено…

Я сердито, до боли прикусил губу, возвращая самообладание. У меня доставало неотложных дел в подлунных королевствах, чтобы не торопиться на свидание с Серой Госпожой. Взять хотя бы бредущий за спиной отряд, этих вчерашних птенцов, отторгающих и в то же время тянущихся ко мне. Им не выкарабкаться самостоятельно. Не говоря уже о Кагеросе: бросить Повелителя ветров в одиночку разгребать последствия фиаско у Южного Храма было бы… некрасиво.

И самое главное — Вьюна! Мы так и не попрощались, как принято. В последние дни перед южной кампанией наши отношения слегка разладились. Я злился, что пери участвовала в авантюре Повелителя ветров без моего согласия — она даже не посчитала нужным уведомить меня! Вьюна философски пожимала плечами и держала дистанцию, позволяя мне угомониться, усыпить, как она раздраженно заметила, комплекс «собственника». Сейчас я сожалел о проявленной несдержанности и холодности между нами.

Никогда не позволяйте минутным неурядицам красть у вас бесценное время, должное принадлежать родным и близким. Простая истина. Но почему-то простые истины всегда самые трудные для понимания.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Звезды, серебряная пыль на черном лаке небосвода, дразнясь, указывали путь в бесконечность. Если мне суждено выбраться, я не забуду полученный урок.

***

Утром четвертого дня вода закончилась.

Отряд упорно полз через барханы, спотыкался, падал, вставал, пока вконец обессиленный не рухнул на привал, забывшись полусном-полубредом.

Минуты, плавящиеся в горниле Великой Пустыни, тянулись мучительной вечностью. В поблекшем утратившем краски небе кружили стервятники, превращаясь то в обугленные листы бумаги, то в хохочущих посланцев Серой Госпожи. Манили желанной зеленью оазисов коварные миражи на горизонте, возникали ниоткуда и быстро таяли льдинками под лучами безжалостного солнца. Тело превращалось в иссушенные комок песка, готовый рассыпаться от малейшего дуновения ветра.

На закате Сарната не проснулась.

Лицо Зильгейна, освещенное последним проблеском угасающего дня, пугало: обгоревшее, покрасневшее от жары и пыли, с потухшим взглядом и сжатыми кровоточащими губами. Он потерянно теребил безвольную руку, легонько гладил по щеке, звал. Рослый суровый парень походил на ребенка, внезапно обнаружившего любимую канарейку мертвой и не понимающим этого. Сарната и правда до боли напоминала птичку — маленькая, исхудавшая, с всклокоченным хохолком светлых волос.

Истерзанный жарой разум отказывался воспринимать реальность происходящего, считая лежащее на песке тело еще одним фантомом.

Ольдар приблизился к командиру, натянуто улыбнулся, выдавил что-то раздражающе-сочувственное. Зильгейн взвился, толкнул товарища с такой силой, что тот не удержался на ногах. Кольтрог вцепился в озверевшего вояку, Миорпа кинулась к потирающему бедро весельчаку.

— Разобрались?

Получился не вопрос, невнятное шипение. Парни сердито отодвинулись друг от друга. В воспаленных глазах Миорпы читался немой вопрос, рот приоткрылся… так и не осмелившись, она отвернулась.

Я неохотно опустился на колени рядом с Сарнатой, провел ладонью по лицу, закрывая веки, сипло принялся читать Песнь Прощания, то и дело срываясь на беззвучный шепот. Язык во рту ворочался неуклюжим разбухшим слизнем, вызывая не приставшую моменту гадливость. Никогда еще текст поминальной молитвы не казался мне столь длинным и бестолковым.

Закончив, я несколько минут сидел неподвижно, собираясь с силами. Надо идти. Если мы не найдем воду, следующий день станет последним для всех. Шанс! Я никогда не верил в удачу, считая, что дракон сам отвечает за судьбу, собственноручно подготавливает и грядущие победы, и обрушивающиеся на его голову несчастья. Но если тебе по-прежнему есть дело до брошенных вами чад, пусть нам повезет! Оазис, селение с колодцем, давешние кактусы — пусть на нашем пути встретиться хоть что-то! Что-то…

Передо мной лежало только хрупкое тело Сарнаты. Колебания льдом сковали внутренности, до боли стиснув зубы. Пальцы дрогнули и принялись плести заклинание.

— Что вы намерены сделать?!.. — Зильгейн непочтительно вцепился в запястье, сбивая чары, тут же опомнился, разжал хватку, после заминки добавил, — эсса?

— В ее теле еще есть вода.

— Это осквернение павших!

— Дух Сарнаты ушел. А мертвое тело — это мертвое тело, — настырность птенца раздражала. Я отвернулся, начал заново.

— Зильг…

Тихий писк-всхлип Миорпы предупредил раньше, чем упавшая рядом тень. Я скатился по склону, уйдя от свистнувшей над макушкой стали, выхватил меч. Неоконченное плетение трансформировалось в боевое заклинание, устремилось к Зильгейну. Молодой дракон не ожидал быстрой контратаки и едва успел вызвать щит.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я резко сблизился. Ошеломленный противник парировал. Неуклюже и слишком медленно — его клинок заскользил по бархану. Ветряные ножи в последний миг изменились на силовую волну: я не собирался убивать птенца, жадная утроба пустыни и без того не осталась голодной, но хорошенько проучить был обязан.