In vinas veritas - Александр Бруссуев

32

В ходе нашего непринужденного застолья мы неоднократно возвращались к теме вчерашних событий. В своей нормальности мы не сомневались: у нас и справки международного образца имелись, подтверждающие нашу вменяемость и дееспособность. Так называемые международные медицинские сертификаты. Да и вообще «с ума сходят поодиночке, это только гриппом все вместе болеют». В словах нашего священника — собутыльника имелось большое зерно истины. Нас разводят. Только на что? На бабки? Так их нет у нас в таком количестве, чтоб ради них устраивать такую канитель. Пытаются завербовать? Так нафик мы серьезным людям не нужны с нашими мелкокухонными познаниями в государственных тайнах. Да и не осталось, наверно больших тайн после пребывания у власти всяких Горбачевых, Ельциных, Чубайсов и иже с ними. Тогда зачем? Догадаться невозможно. Придется ждать дальнейшего развития событий.

— Кстати, как звали-то этого нашего друга — попа? — вдруг спросил Саша.

— Честно говоря, не помню. То ли Янус, то ли Янис, — попытался вспомнить я.

— Ясно. Анус. Не в обиду ему будет сказано. Вроде и неплохой мужик. Да, наверно, он и не поп вовсе. А кто-нибудь, типа капеллана. Как в армии. Будем действовать по его принципу: все подвергать сомнению. Все телодвижения Джеффа, его прислужников.

— Кстати, как ты к гипнозу относишься? — внезапно пришла мне мысль.

— Да никак. Еще когда в школе учился, водили нас в цирк с фокусниками. Один показывал чудеса гипноза: вызвал нас человек десять, меня среди прочих, к себе на сцену. Поставил в линейку, около каждого руками водил и в глаза упорно заглядывал. Когда очередь до меня дошла, я ему глаза скосил, хотел еще язык высунуть, но не успел — он меня прогнал. Вот и все. Невосприимчив, наверно к внушению.

— У меня похожее было. Только я тогда простывшим был — насморк терзал, собака. Постеснялся перед зрителями носовой платок достать. Когда факир — Вася Иванов приблизился ко мне, намереваясь взглядом высверлить во лбу дыру размером с яйцо Фаберже, я чихнул залпом. Даже руки не успел поднять, чтоб прикрыться. Ни я не успел, ни гипнотизер. Мне то что — мне ничего. А вот этот циркач расстроился очень. Стал ругаться матом прямо при наших учителях. Мы-то к мату терпимее, а вот наши педагоги слегка растерялись. Короче, гипноза не получилось. Ушел гипнотизер за кулисы дезинфицироваться спиртом. Вечером его видели в виде тела, вносимого в автобус, — поделился своими воспоминаниями я.

Разговор плавно перешел в русло воспоминаний о детстве, юношестве и отрочестве. Когда коньяк в бутылке кончался — мы его подливали. Вечер опустился незаметно. Пора было идти на гостиничную трапезу.

— Слушай, может быть, сходим сегодня в баревич после ужина? — предложил Саша.

— Так сегодня же понедельник! — попытался возразить я.

— Какая разница! Ты живешь окнами во двор, а я — на улицу. Знаешь, сколько народу каждый вечер по дороге шастает, а поздно ночью разбредается, оглашая окрестности довольными пьяными воплями?

— Ладно. Пошли. Я не против. Только надо ограничить себя в средствах, чтоб не потерять столь трудно зарабатываемые лавы!

За ужином нас обслуживала мохноногая Кэт. В подполье опять кто-то подозрительно взвыл.

— Это в животе у нашей официантки урчит, — предположил я.

— Слушай, Кэт, ты про Россию что-нибудь знаешь? — обратился к ней старпом, когда она в очередной раз подошла поближе с озабоченной гримаской на лице. Она посмотрела на Сашу, но ничего не ответила. — Например, знаешь, кто в космос первым полетел?

— Армстронг и с ним два других парня, — пожала плечами официантка, норовя улизнуть.

— Нет, ты погоди, а то я снова «Гринсливз» запою, — остановил ее Саша. — Имя Гагарин тебе что-нибудь говорит? Те американцы на Луну первые высадились.

Кэт только пожала плечами — не знает она такого. Мы возмущенно засопели.

— А хоть кого-нибудь из русских ты знаешь? — подал я свой голос.

— Чикатило, — невозмутимо ответила Кэтрин.

— Опа! Ну и кто же это, по-твоему? — удивился старпом.

— Да какой-то Ваш национальный герой, — безразличным тоном заявила она и ушла за десертом.

Я чуть из штанов не выпрыгнул от праведного гнева. Вот ведь мерзавка какая!

— Спокойно! — подал голос старпом. — Она же не со зла такое говорит — просто образование у них слабоватое. Да и в России скоро то же самое может случиться. Мы на их фоне вообще эрудиты. Ты ее лучше про музыку спроси что-нибудь. Проверим, как она ориентируется.

Кэт не заставила себя долго ждать — принесла мне фруктовый салат, а Саше мороженное.

— Кэтрин, а как ты к музыке относишься? К современной музыке? — уточнил я.

— Хорошо отношусь, а что?

— Тебе нравится Кайли Миног? — выдал я, нисколько не сомневаясь, что эту миниатюрную австралийку любят все. Но, то ли здесь были другие эстетические нормы, то ли официантка любила кривляться — она округлила глаза:

— Кайли Миног?

— Да, да — Кайли Миног, она самая, с хитом «Не могу выбросить тебя из головы», — беспомощно разводя руками, проговорил я.

— Ах, Кайли Миног! — догадалась Кэт. — Произношение у Вас отвратительное. Да, она неплохо поет. Но я уважаю другую музыку.

Я никак не отреагировал на эти слова — я сидел, задохнувшись от бешенства: никогда в жизни мне не говорили, что у меня плохое произношение. Скорее, обратное, чему я всегда был очень рад и чем втайне очень гордился.

Старпом, видя мое состояние, попытался разрядить обстановку:

— Иди, иди, Катя! Спасибо за все.

— Правильно, иди отсюда, — зловеще и очень громко прошептал я. — Мои силы терпеть твое присутствие на сегодня исчерпаны. Исчезни отсюда, да поживее, а то я начинаю чувствовать себя полным бараном в твоем обществе!

— Зачем же так? — по-джентльменски сокрушился Саша. — Ну, не понимает человек твоего языка — эка беда!

— А твой, стало быть, понимает? — ядовито, едва сдерживая бешенство, спросил я.

— Мой парень тебя убьет! — вскричала Кэт, а я подумал, что вот сейчас должен появиться старина Джефф, чтоб унять очередной конфликт, но того все не было. Тогда я сказал, обращаясь к Саше:

— Это она тебе говорит.

— Замечательно, — не замедлил ответить старпом, — В таком случае пусть он приходит через час в бар «Пират». Да поторопится!

Кэт еще что-то хотела сказать, но передумала и, излишне широко шагая, скрылась из обеденного зала. Тем не менее, звук ее шагов нисколько не изменился: «шорк, шорк, шорк».

— Экая вредная сущность! — только и сказал я.

— И не говори. Но что это на тебя нашло? Чего ты так взвился-то? Она же англичанка, а не ты! Ей виднее, правильно ты говоришь, или нет!

— Ой, Саша, не надо меня угнетать! Я уверен, что мой английский достаточно хорош, чтоб его могли понять здесь. Другое дело, что она просто не захотела понимать! — вполголоса буянил я.