Божий контингент - Игорь Анатольевич Белкин

– Да-а, – подумал Тихон, – Опять дедовский топор меня выручает. Заговорённый.

Выбрался Тихон из оврага, дотопал до больницы, а та-ам… Пальба, шум, топот… Красноармейцы из винтовок палят, а жеребец вороной по двору больничному мечется и мешок какой-то чёрный по песку таскает.

Пригляделся – ба-атюшки, так это не мешок, а жирный покойник в кожанке. Один сапог на ноге, а второй у порога анатомки в пыли валяется. Тот самый "чека", наверно, помер.

Опоздал, значит.

– Что стоишь, раззявился, – красноармейцы кричат, – мы тебя вчера ждали, а ты где пропадал? К стенке бы тебя, контру…

А Тихон всмотрелся и видит – конь-то бесхвостый.

Вот оно что, – думает, – дело-то нечисто…

Выхватывает сызнова топор и жеребцу грозит, потрясывает инструментом…

Конь, побывши накануне в человечьем обличье, топора уже отведал, наученный, – сразу на дыбки взвился и пропал. Нет коня, сгинул, как давеча в овраге солдата зараз не стало. Лишь буквицы на песке остались. То ли фамилия какая, на "ГУЧЕВ" похожа, то ли словечко страшное "ГУБЧЕКА". С той поры мор в Петрово-на-Речке пошёл на убыль, ни конь с человечьей гримасой, ни солдат хвостатый никому с тех пор не мерещились. А Тихона с его плотницкими навыками советская власть отправила на преодоление разрухи и строительство нужных стране объектов.

Конец.

Записано со слов местной жительницы…"

Далее под сказочной статейкой шла подпись корреспондента и телефоны редакции.

Аня подавленно размышляла.

"Это невозможно. Наверно, какая-нибудь из наших нечесанных тёток из книжного отдела навела на меня порчу. Сначала отъезд мужа с сыном. Потом сон про клеща. А теперь это. Не могут выработать себе премию и колдуют от злости и зависти. При чём тут Гучев? Это вообще-то фамилия моего мужа. И моя…

Какой год? Восемьдесят восьмой? Могли ли тогда печатать в газетах такую ересь? Наверно, уже могли.

Что же это за местная жительница? Может, и не существует никакой, а просто корреспондент сидел на своей кухоньке, любовался в окно на закат СССР, рюмки считал с горя и выдумывал разные истории для рубрики?"

Аня рассмеялась своей догадливости, облегчённо вздохнула и взялась, наконец, за работу.

К вечеру, семнадцать раз набрав номер мужниного мобильного и непременно слыша в ответ безжалостое: "Вне зоны доступа", Аня впала в ступор :

– Боже мой! Что ж это за предки у него были?! За кого я вышла замуж?! Куда он вообще увёз моего сына! Там даже нет мобильной связи…

Немного поплакав, Аня успокоилась, пришла в себя и вновь повеселела. Ведь, что ни говори, а премиальный коэффициент у неё оказался самым высоким в отделе.

3.

Сойдя с московского поезда в Петрово, мы еще с полчаса находились под гнетущим впечатлением от разговоров с попутчиками, пока я, наконец, не стряхнул с себя морок.

"Ерунда. Совпадение – не более. Просто жара на всех действует… Марина… как там её, небось, и не помнит, что за фамилия была у человека в той легенде. Может, вовсе и не на "Г". Или она москвичей не любит, попугать решила от извечной неприязни провинциалов к столичным жителям. От зависти. Бывают такие люди. А Влас молодец, хоть он и странный человек, близ кладбища обитать не всякому по нутру. По виду – не работяга. Кто он там тогда? Работник "Ритуала" ? Сторож? Землемер?"

Вокзал в Петрово, как и в большинстве маленьких городков, одновременно служил и автовокзалом. Ничего необычного. Очередь в кассы, пыль, жара, четыре "пазика", готовых разъехаться в разные стороны к дальним деревням.

До Крюков отсюда сорок километров – немалое расстояние по здешним дорогам. Трястись не меньше полутора часов. Который из автобусов наш?

– Артёмка, угадай, на каком поедем?

Сын, почувствовав во мне благостную перемену, тоже повеселел.

– Пап, на жёлтом?

– А вот сейчас посмотрим.

И мы начали обходить транспорт, заглядывая в таблички за лобовыми стёклами. Населенный пункт Крюки ни на одном из четырёх автобусов не значился. Четыре автобуса – и всё? Может, выяснить в кассах? Да и расписание неплохо бы найти.

– Ушёл, ушёл последний. Час назад отправлен, – долдонила кассирша, – Да их до Крюк всего два. Утром в шесть и к вечеру в пять двадцать. С таксистами договаривайтесь, если шибко надо, они возят…

Ну, что ж, застряли – так застряли… И как назло, таксисты уже все разъехались, разобрав многочисленных желающих с поезда. Богатый у нас стал народ – на такси раскатывает.

Я почувствовал, что начал раскисать под тяжестью невесёлых мыслей – слишком много нелепых накладок, незадач, напастей для одного дня. Тотальная "непруха". Нет, вся идея с поездкой была, очевидно, неблагословенной авантюрой с самого начала. Но и обратно в Москву сегодня уже не уехать. Поезд вообще ходит через два дня на третий.

Так нельзя, надо брать себя в руки:

– Спокойно, Артёмка, сейчас мы пойдём в гостиницу, расположимся, переночуем, а завтра спозаранок – на штурм крюкского автобуса!

– И найдём кафе или столовую, – голодным голосом предложил сын.

– Точно!

Не успели мы ступить и шагу, как наиболее резвый из таксующих автолюбителей уже вернулся после первой ходки с пассажирами. Запылённая шестёрка, скрипнув тормозами, преградила нам путь – не иначе, водитель сориентировался по рюкзаку и нашему растерянному виду.

– Докуда?

– В Крюки.

– Штука, – озвучил извозчик неписанный местный тариф.

– Не многовато? – поинтересовался я кисло.

Водитель развёл побуревшими от горячего пыльного солнца руками и начал жаловаться на разбитую дорогу, плохую подвеску и дорогой бензин.

– Ладно, ладно, поехали…

Мне стало жалко Тёму, который уже валился с ног от жары и всей этой путевой неустроенности. Дома он бы сейчас блаженствовал в стерильном комфорте квартиры, который так любит моя жена, и пялился в телевизор.

– Не горьтесь, домчим быстро, с ветерком. Поймите, ребятишек кормить надо. Если б не ребятишки, я б и за пятьсот повёз. Мне-то что? А их и одеть, и в школу…

Здесь всё совсем по-другому, и люди здесь внешне грубее, опалённее, неприхотливее, а внутри – чище, искреннее, чем в Москве. Земля-матушка, природа, извечный сельский уклад…

– Тёма, скоро ты увидишь живых коров, – подбодрил я своего закоренелого пятилетнего горожанина, пока мы выруливали из квартала бараков в многоцветье частного сектора.

Нарядные стада, растёкшиеся где – по горизонту, где – по кромке леса, белые от гусей пруды, палисад, пылающий красной спородиной, – эту картинку я вынес из детства и хранил бережно в сознании. И только в таких красках расписывал Артёму деревню, где жили многие поколения его предков.

– Там коров-то, поди, не осталось, – одним махом разрушил чары воспоминаний водитель, – Держать уже некому. Старики одни доживают. Молодые бегут