Черчилль: Частная жизнь - Дмитрий Медведев

— Мне очень грустно, что я вынужден завершить свою скаковую деятельность по причине слабого здоровья, не позволяющего посещать ни скачки, ни конюшни.

Затем сделает продолжительную паузу, глубоко вздохнет и продолжит:

— Я мысленно возвращаюсь в весну 1949 года, когда Кристофер убедил меня купить Колониста. Не каждому человеку суждено в семьдесят пять лет начать карьеру коневода и получить от этого столько удовольствия. [341]

Джентльмен с сигарой

В курительную комнату палаты общин вошел грузный пожилой джентльмен лет семидесяти пяти. Степенно усевшись в темно-зеленое кожаное кресло, он принялся раскуривать большую кубинскую сигару, которую достал из левого кармана своего пиджака. Сделав несколько неглубоких затяжек, он огляделся вокруг. Все посетители курительной комнаты с чувством глубокого почтения смотрели на него. Пред ними сидел человек-легенда — сэр Уинстон Черчилль. Проворчав что-то про себя, Черчилль обратился к своему соседу, молодому депутату, недавно избранному в нижнюю палату парламента:

— Молодой человек, мне кажется, вы иногда задумывались над тем, какая чертовщина заставила меня пойти в политику.

— Конечно, сэр.

— Честолюбие, молодой человек! Абсолютное, голое честолюбие! [342]

Власть и сигары станут основными атрибутами великого англичанина. По крайней мере, он сам верил в это и хотел, чтобы в это поверили и другие. Со временем его имя станет культовым — как в политике, так и в сигарном бизнесе. Но если с честолюбием Черчилля все более или менее определенно, то значение сигар до сих пор часто недооценивают. Какую же роль играли «гаваны» в его жизни?

Как и большинство людей, неравнодушных к курению, Уинстон начнет баловаться табаком еще в детские годы, учась в привилегированной частной школе Хэрроу. Его родители без особого энтузиазма отнесутся к новому увлечению своего сына. Пытаясь убедить Уинстона бросить курить, леди Рандольф сошлется на его непрезентабельную внешность:

— Если бы ты только знал, как смешно и глупо ты выглядишь с сигаретой во рту.

Увидев, что это не возымело должного воздействия, Дженни решит подкупить своего старшего сына:

— Я уговорю папу купить тебе пони и ружье. [343]

Она не ошиблась. Выше уже говорилось об увлечении Черчилля лошадьми. Оружие также было не меньшей страстью молодого аристократа. Почти сразу же после поступления в Хэрроу Уинстон запишется в стрелковый кружок «Rifle Corps», основанный при школе в 1859 году. Однажды своей матери он признается:

— Что ни говори, но пистолет — это самая лучшая вещь на свете. [344]

И сегодня гордость черчиллевского музея, расположенного в ста метрах от лондонского Уайтхолла, составляют четыре личные вещи великого англичанина — три пистолета и одно ружье.

На просьбы своей матери Уинстон ответит по всем законам дипломатии, не забыв оставить себе место для маневра:

— Хорошо, я обещаю всенепременно бросить курить, но только на полгода. [345]

Трудно сказать, выполнил ли Черчилль свое обещание, — определенно известно только одно: спустя некоторое время он снова будет замечен за курением сигарет. После неудачной попытки с «пряником» Дженни решит действовать «кнутом». Она пригрозит своему сыну, сказав, что его привязанность к табаку вызывает раздражение у лорда Рандольфа. Последний, хотя и любил курить сигары до «жжения языка», [346] своему сыну строго советовал обратное:

— Если хочешь иметь честный взгляд, крепкие руки и стальные нервы — не кури. [347]

Зная реакцию отца, Уинстон сказал:

— Я больше не буду.

С матерью же он был более откровенен:

— Обещаю выкуривать не больше одной сигареты в день. [348]

В конечном итоге, как родители ни пытались отучить своего первенца от вредной привычки, Уинстон так и остался верен себе. После окончания королевской военной академии Сэндхерст Черчилль отправится бороться с повстанцами на Кубу. Спустя тридцать пять лет после этой поездки Уинстон вспоминал: первое, что он сделал, добравшись до гаванского «Gran Hotel Inglaterra», так это утолил жажду несколькими апельсинами и раскурил сигару. [349]

Черчиллю было достаточно сделать одну затяжку всемирно известных «гаван», чтобы понять: это — любовь навсегда.

Пройдет 50 лет, прежде чем Уинстон снова посетит Кубу. На этот раз ему будут оказаны всевозможные знаки внимания. На вопрос же одного из журналистов: «Сэр, почему вы предпочитаете курить именно сигары?» — мэтр мировой политики ответит лаконично:

— Просто я ими наслаждаюсь. Они великолепно поднимают мое настроение. [350]

Достигнув преклонного возраста, сэр Уинстон признается:

— Говорят, что сигары негативно влияют на взаимоотношения с женщинами. Это полная чушь! Старость влияет гораздо хуже. [351]

В отличие от большинства заядлых курильщиков, Черчилль считал, что дожил до своих лет только благодаря сигарам. Или, вернее, спичкам для их раскуривания. Во время одной из бомбежек во время Первой мировой войны Уинстон, вернувшись за коробкой спичек, чудом избежит гибели — снаряд попадет как раз в то место, где должен был находиться Черчилль.

Курение сигар не всегда приносило одно лишь спасение. Однажды Уинстон случайно уронит «гавану» в коробку спичками. В мгновение ока она вспыхнет, как рождественская елка, оставив у Черчилля легкий испуг и сильный ожог на левой руке. В другой раз Уинстон чудом не сожжет самолет, пытаясь потушить сигару в неположенном для этого месте.

Черчиллю всегда претили узкие рамки этикета, и сигары в этом отношении не стали исключением — сэр Уинстон разработал свой способ курения. Он никогда не пользовался традиционным каттером, обрезающим запечатанный конец сигары специальным образом. Вместо этого он размачивал кончик сигары в коньяке, виски или кофе, а иногда и просто смачивал его слюной. Затем Черчилль расковыривал нижний конец большой канадской спичкой и обертывал его коричневой гуммированной бумагой, чтобы тот не размок окончательно. Использовать гуммированную бумагу Уинстону порекомендовал один ювелир.

— Я стараюсь ее не применять на людях, чтобы не вызывать лишних вопросов, — признавался он Чарльзу Уилсону. [352]

Прежде чем зажечь сигару, Черчилль долго наслаждался вкусом табака и только потом позволял себе поднести к кончику сигары огонь. Докуривал «гаваны» он всегда до половины, считая последние аккорды сигарной симфонии слишком утомительными. Многим столь пренебрежительное обращение к древним сигарным традициям может показаться кощунством, но, как выразился Вилли Алверо, генеральный представитель компании «Habanos» в нашей стране, «…таким уж был Черчилль, самый изощренный афисионадо XX столетия». [353]