Как пальцы в воде. Часть 2 - Виолетта Горлова

– Нет, немного. Вы разве забыли, Патрисия, что орехи улучшают цвет кожи и состояние волос? К тому же они способствуют омоложению всего организма, – продекламировала мадам Сорель. – Сколько раз вам повторять, мадемуазель Ренье? – Глядя на сиделку исподлобья и по-птичьи наклонив голову, раздраженно спросила ее подопечная. Но тут мадам Николь заметила лежащий в кресле пакет. В маленьких глазках женщины промелькнуло детское любопытство, но усилием воли она сдержала рвущийся из уст вопрос и перевела свой изучающий взгляд на Тодескини. И пока она оценивала моего приятеля, я смог рассмотреть ее.

Николь, действительно, выглядела моложе своих пятидесяти лет, но, подозреваю, что это не было заслугой орехового рациона; да и на первый взгляд, казалось, что собственная внешность не очень-то заботила женщину. Темные волосы, выгоревшего серо-коричневого цвета, короткие и торчащие, похожие на плохо постиранную меховую шапку, открывали низкий, гладкий лоб. Черты лица мелкие и вполне заурядные. Наверное, в молодости она обладала своеобразной привлекательностью, но до красоты Мишель ей было далеко – жестокая шутка родительских генов. Кстати, мисс Форестье не была похожа на свою мать. Цвет лица мадам Сорель-то ли «пепел розы», то ли «серебристый пион» – не добавлял ей привлекательности, но подтверждал диагноз доктора Брошера. Зато морщины не очень-то спешили проявиться на лице и шее женщины. Темно-карие круглые глаза, близко посаженные к переносице, смотрели настороженно, но не без удивления. Она напоминала мне маленькую птичку, опасающуюся хищника. Это сходство усиливала слегка наклоненная к левому плечу маленькая головка Николь. Да и сама дама была не то чтобы хрупкой, но какой-то тщедушной и скукоженной. Хотя несколько раз в ее испуганном взгляде мелькнула тень радостного ожидания. Только на что было направлено это предвкушение удовольствия?… На общение с нами или на предстоящую трапезу?

Принесли бокал вина и кусочек торта для Николь. Фрэнк не стал впадать в новаторские поиски и вновь заказал пиво. У меня еще оставалось почти целый бокал напитка, настоянного на мирте, но он мне стал напоминать лекарственную микстуру и вызывал нездоровые ассоциации, поэтому я попросил принести мне бокал апельсинового вина.

Мы молчали, ожидая пока мадам Сорель пригубит свою – очевидно, ранее оговоренную с врачом – порцию алкоголя. Она осторожно поднесла бокал к бледным и слабо очерченным губам, и мне стало заметно, что женщина прилагает определенные усилия, дабы не выпить его залпом. Похоже, наличие определенного контроля в пансионате помогало ей бороться со своей пагубной привычкой. С пирожным Николь не осторожничала и съела его быстро. Подошедшая с бокалом апельсинового вина, пивом и своей «хронической» улыбкой Анна посмотрела на Николь, презрительно щурясь, и лицо официантки на миг стало похоже на маску сатира, выражающую жестокую усмешку. Да, подумалось мне, пребывание в этой благодати, по-видимому, отнюдь не безопасно для здоровья; хорошо, что мы скоро его покинем.

Не торопясь с расспросами и ожидая пока женщина доест свой праздничный полдник, я мысленно продумал все вопросы, которые собирался задать мадам Сорель, тем более что пока вела она себя нормально, без каких-либо признаков, указывающих на ее психические отклонения. Все доев и допив, мадам Николь спросила, указав тоненьким мизинчиком на мой бокал с апельсиновым вином:

– А можно мне это тоже попробовать?

– Не зная, что делать, я нажал на зеленую кнопочку и спросил об этом появившуюся Анну. Не выразив никаких эмоций, кроме улыбки, теперь уже похожую на изощренное издевательство, официантка принесла бокал вина и для Николь. Та вновь пригубила теперь уже апельсиновый напиток и, не скрывая удовольствия, отметила:

– Очень вкусно, лучше миндального.

– Рад, что вам понравилось, – сказал я, мучительно раздумывая, как начать разговор. Но долго думать мне не пришлось. Вполне удовлетворенная трапезой, женщина опередила меня, проявив любопытство:

– Я вас не могу вспомнить. Скажите правду: вы притворяетесь моими знакомыми?

– Нет, мадам Сорель. К сожалению, мы никогда не были с вами знакомы, – ответил я.

– Я не хочу, чтобы вы ко мне так обращались! – Красивый голос женщины не испортили злость и раздражение.

– Простите, а как бы вы хотели? – В голосе Фрэнка не было оттенка жалости или презрения – только обычный интерес и некоторое смущение.

– Называйте по имени, Николь. А можно мне вас тоже называть по именам?

– Конечно, – ответили мы с Фрэнком почти одновременно.

– Ну так, расскажите мне – зачем вы здесь… что хотите узнать у старой, выжившей из ума Николь, – кокетливо спросила она, задумчиво нахмурив тонкие брови, и добавила: – Правда, у меня ума-то никогда и не было… и слава Господу.

– Почему? – удивился я такому выводу.

– А моя психика… все равно бы разрушилась, – философски заключила она.

Я же подумал, если мы сейчас перейдем на отвлеченную тему – нескоро сможем задать интересующие нас вопросы, к тому же, я был уверен, что даже, если мы пойдем гулять, то это не избавит нас от прослушки («жучок» мог быть в одежде нашей чудаковатой дамы). Но у нас-то особых и секретов не было от мадам Оливии (а что за всем этим стоит неуловимая мадам Виар, я почти не сомневался).

– Мадам… простите, Николь, я вам сейчас все объясню. Мы живем в Англии, в Тауэринг – Хилле, где живет и работает ваша дочь, мисс Полин Форестье. Накануне мы виделись с ней и вот… – Я приподнялся и, взяв из кресла пакет, передал его женщине, продолжил: – С разрешения вашей дочери… гм… мы осмелились вам купить немного сладостей. Зная, что мы уезжаем на Корсику, мисс Полин попросила нас заехать к вам, узнать как вы себя чувствуете, возможно, вам еще что-то нужно… – Я потрясенно замолчал, увидев, как задрожали губы и опечалились глаза нашей собеседницы. А затем они заблестели и, наполнившись слезами, стали похожи на темные вишни. Крупные, как у ребенка, слезы медленно покатились по впалым щекам мадам Сорель. Но женщина быстро взяла себя в руки и, вынув из кармана платья темный носовой платок, стыдливо высморкалась в него. Странно, давно я не испытывал такого сочувствия, как в тот момент к почти незнакомой мне женщине.

– Знаете, ведь я только и живу надеждой, что Полин заберет меня через несколько лет. Моя дочь любит меня… она мне обещала, и я знаю, что моя девочка сдержит свое обещание. – Николь опустила голову, затем вдруг встрепенулась и, подняв глаза, испуганно посмотрела на меня, взволнованно сказав: – Нет, нет. Вы не подумайте ничего плохого. Мне здесь очень хорошо, честное слово. Я бы и мечтать не могла о лучшей жизни. Но я так хочу быть со своей дочкой. Пусть даже она выйдет замуж… у нее будет своя семья, а я просто буду жить неподалеку… Я ведь не буйная… И у меня тоже когда-то, очень давно, наверно, вечность назад, была семья… Может, и не самая лучшая, но мне ее очень не хватает. Вы ведь знаете, у меня была младшая сестра, очень красивая и талантливая. Ее звали Мишель. Она могла бы стать известной актрисой. – Николь взяла в руки бокал, и я быстренько воспользовался моментом прервал монолог, чтобы направить его в нужное русло.

– Николь, а что стало с вашей сестрой? – очень мягко и осторожно спросил я.

Мадам Сорель не спешила отвечать, сделав пару глотков и заметно успокоившись, она расслабленно откинулась на спинку кресла. Глаза ее затуманились и смягчились. Очевидно, она уже давно оплакала смерть своей сестры и, возможно, разговор о ней вызывал у Николь удивительное сочетание щемящей грусти и приятной ностальгии. Наконец мадам Сорель посмотрела на меня абсолютно трезвым взглядом:

– Мне сказали, что она умерла в результате несчастного случая. Но я в это не верю. У Мишель была аллергия на цитрусовые, и кто-то этим воспользовался. – Женщина замолчала, сосредоточенно о чем-то задумавшись.

– А вы говорили об этом следователю? – спросил Фрэнк.

– Да. Но он сказал, что цитрусовых в квартире не было, зато было много цветов, а значит, нельзя было исключить, что у моей сестры была еще аллергия на какой-то цветочный аромат.

Удивительно, но все больше общаясь с Николь, я постепенно приходил к выводу, что некоторые знакомые мне женщины намного глупее этой «умственно отсталой». Возможно, когда-то это было и так, но человеческая психика – «terra inkognito» и, быть может, в какой-то момент произошли прогрессивные изменения в умственном и психическом состоянии Николь, и теперь перед нами сидела вполне нормальная женщина, не без некоторых, конечно, странностей. А у кого их нет? У меня самого их больше, чем, к примеру, у того же Фрэнка! Хотя хочется надеяться, что все же меньше… И живем мы в социуме, как вполне нормальные люди, не преступники и не психи, и даже можем обходиться без серьезной придури, умудряясь радоваться этому безумному миру. Больше ведь негде жить, а может, еще не время. Другой-то мир, лучший, пока никто не предлагает. Да и неизвестно, насколько другая среда обитания будет оптимальнее. Прервав свой философский экскурс в неизведанное и бесконечное, я осмелился глотнуть апельсинового вина, оказавшегося приятнее, нежели предыдущее. Обратив внимание на мадам Сорель, я подумал: нельзя совсем уж исключить и тот вариант, что Николь не менее талантливая актриса, чем ее сестра. Тут подсуетился Фрэнк, очнувшийся от своих раздумий: