Прощай, оружие! - Эрнест Хемингуэй
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– У меня все в порядке.
– Если у вас не все в порядке, поживите здесь.
– Где здесь?
– В моем доме. Многие живут здесь. У кого не все в порядке, те часто живут здесь.
– А таких много?
– Смотря о чем речь. Вы из Южной Америки?
– Нет.
– По-испански говорите?
– Немного.
Он вытер стойку.
– Перейти границу теперь трудно, но все-таки возможно.
– Я не собираюсь переходить.
– Вы можете жить здесь, сколько вам захочется. Вы увидите, что я за человек.
– Сейчас мне надо идти, но я запомню адрес и вернусь.
Он покачал головой.
– Вы не вернетесь, раз вы так говорите. Я думал, у вас правда не все в порядке.
– У меня все в порядке. Но всегда приятно иметь адрес друга.
Я положил на стойку десять лир в уплату за кофе.
– Выпейте со мной граппы, – сказал я.
– Это не обязательно.
– Выпейте.
Он налил два стакана.
– Помните, – сказал он. – Приходите сюда. Не доверяйтесь никому другому. Здесь вам будет хорошо.
– Я в этом уверен.
– Вы уверены?
– Да.
Он внимательно посмотрел на меня.
– Тогда позвольте сказать вам одну вещь. Не разгуливайте в этом мундире.
– Почему?
– На рукавах ясно видны места, откуда спороты звездочки. Сукно другого цвета.
Я промолчал.
– Если у вас нет бумаг, я могу достать вам бумаги.
– Какие бумаги?
– Отпускное свидетельство.
– Мне не нужны бумаги. У меня есть бумаги.
– Хорошо, – сказал он. – Но если вам нужны бумаги, я могу достать вам все, что угодно.
– Сколько стоят такие бумаги?
– Смотря что именно. Цена умеренная.
– Сейчас мне ничего не нужно.
Он пожал плечами.
– У меня все как следует, – сказал я.
Когда я выходил, он сказал:
– Не забывайте, что я ваш друг.
– Не забуду.
– Еще увидимся.
– Непременно, – сказал я.
Выйдя, я обогнул вокзал, где могла быть военная полиция, и нанял экипаж у ограды маленького парка. Я дал кучеру адрес госпиталя. Приехав в госпиталь, я вошел в каморку швейцара. Его жена расцеловала меня. Он пожал мне руку.
– Вы вернулись! Вы невредимы!
– Да.
– Вы завтракали?
– Да.
– Как ваше здоровье, tenente? Как здоровье? – спрашивала жена.
– Прекрасно.
– Может быть, позавтракаете с нами?
– Нет, спасибо. Скажите, мисс Баркли сейчас в госпитале?
– Мисс Баркли?
– Сестра-англичанка.
– Его милая, – сказала жена. Она потрепала меня по плечу и улыбнулась.
– Нет, – сказал швейцар. – Она уехала.
У меня упало сердце.
– Вы уверены? Я говорю о молодой англичанке – высокая, блондинка.
– Я уверен. Она поехала в Стрезу.
– Когда она уехала?
– Два дня тому назад, вместе с другой сестрой-англичанкой.
– Так, – сказал я. – Я хочу попросить вас кое о чем. Никому не говорите, что вы меня видели. Это крайне важно.
– Я не скажу никому, – сказал швейцар.
Я протянул ему бумажку в десять лир. Он оттолкнул ее.
– Я обещал вам, что не скажу никому, – сказал он. – Мне денег не надо.
– Чем мы можем помочь вам, signor tenente? – спросила его жена.
– Только этим, – сказал я.
– Мы будем немы, – сказал швейцар. – Вы мне дайте знать, если что-нибудь понадобится.
– Хорошо, – сказал я. – До свидания. Еще увидимся.
Они стояли в дверях, глядя мне вслед.
Я сел в экипаж и дал кучеру адрес Симмонса, того моего знакомого, который учился петь.
Симмонс жил на другом конце города, близ Порта-Маджента. Он лежал в постели и был еще совсем сонный, когда я пришел к нему.
– Ужасно рано вы встаете, Генри, – сказал он.
– Я приехал ранним поездом.
– Что это за история с отступлением? Вы были на фронте? Хотите сигарету? Вон там, в ящике на столе.
Комната была большая, с кроватью у стены, роялем в противоположном углу, комодом и столом. Я сел на стул возле кровати. Симмонс сидел, подложив подушки под спину, и курил.
– Плохие у меня дела, Сим, – сказал я.
– У меня тоже, – сказал он. – У меня всегда плохие дела. Курить не хотите?
– Нет, – сказал я. – Что нужно для того, чтобы уехать в Швейцарию?
– Вам? Вас итальянцы не выпустят за границу.
– Да. Это я знаю. Ну, а швейцарцы? Как поступят швейцарцы?
– Они вас интернируют.
– Я знаю. Но какая механика этого дела?
– Никакой. Это очень просто. Вы можете ездить куда угодно. Нужно, кажется, только являться на проверку или что-то в этом роде. А что? Вас преследует полиция?
– Пока еще не ясно.
– Если не хотите говорить, не надо. Хотя любопытно было бы послушать. Здесь не бывает никаких происшествий. Я с треском провалился в Пьяченце.
– Да что вы!
– Да, да, очень скверно прошло. И ведь хорошо пел. Я собираюсь попробовать еще раз – здесь, в «Лирико».
– Очень жаль, что мне не удастся послушать.
– Вы страшно любезны. У вас что, серьезные неприятности?
– Не знаю.
– Если не хотите говорить, не надо. А почему вы здесь, а не на этом треклятом фронте?
– Я решил, что с меня довольно.
– Молодец. Я всегда знал, что вы не лишены здравого смысла. Я могу вам чем-нибудь помочь?
– Вы так заняты.
– Ничуть не бывало, дорогой Генри. Ничуть не бывало. Я буду рад чем-нибудь заняться.
– Вы примерно моего роста. Не сходите ли вы купить для меня штатский костюм? У меня есть костюмы, но они все в Риме.
– Да, ведь вы там жили раньше. Что за гнусное место! Как вы могли там жить?
– Я хотел стать архитектором.
– Самое неподходящее для этого место. Не покупайте ничего. Я вам дам все, что нужно. Я вас так разодену, что вы будете неотразимы. Идите вон туда, в гардеробную. Там есть стенной шкаф. Берите все, что вам понравится. И ничего вам не нужно покупать, дорогой мой.
– Я бы все-таки охотнее купил, Сим.
– Дорогой мой, мне гораздо легче отдать вам все, что я имею, чем идти за покупками. У вас есть паспорт? Без паспорта вы далеко не уедете.
– Да. Мой старый паспорт при мне.
– Тогда одевайтесь, дорогой мой, и вперед, в добрую старую Гельвецию.
– Это все не так просто. Мне еще нужно в Стрезу.
– Чего же лучше, дорогой мой! А там в лодочку – и прямым сообщением на другую сторону. Если б не мое пение, я поехал бы с вами. И поеду.
– Вы там можете перейти на тирольский фальцет.
– И перейду, дорогой мой. Хотя ведь я умею петь. В этом-то и странность.
– Головой ручаюсь, что вы умеете петь.
Он откинулся назад и закурил еще сигарету.
– Головой лучше не ручайтесь. Хотя все-таки я умею петь. Это очень забавно, но я умею петь. Я люблю петь. Послушайте. – Он зарычал из «Африканки»; шея его напружилась, жилы вздулись. – Я умею петь, – сказал он. – А там как им угодно.
Я посмотрел в окно.
– Я пойду отпущу экипаж.
– Возвращайтесь скорее, дорогой мой, и сядем завтракать.
Он встал с постели, выпрямился, глубоко вдохнул воздух и начал делать гимнастические упражнения. Я сошел вниз и расплатился с кучером.
Глава тридцать четвертая
В штатском я чувствовал себя как на маскараде. Я очень долго носил военную форму, и мне теперь не хватало ощущения подтянутости в одежде. Брюки словно болтались. Я взял в Милане билет до Стрезы. Я купил себе новую шляпу. Шляпу Сима я не мог надеть, но костюм был очень хороший. От него пахло табаком, и когда я сидел в купе и смотрел в окно, у меня было такое чувство, что моя новая шляпа очень новая, а костюм очень старый. Настроение у меня было тоскливое, как мокрый ломбардский ландшафт за окном. В купе сидели какие-то летчики, которые оценили меня не слишком высоко. Они избегали смотреть на меня и подчеркивали свое презрение к штатскому моего возраста. Я не чувствовал себя оскорбленным. В прежнее время я бы оскорбил их и затеял драку. Они сошли в Галларате, и я был рад, что остался один. У меня была газета, но я не читал ее, потому что не хотел читать о войне. Я решил забыть про войну. Я заключил сепаратный мир. Я чувствовал себя отчаянно одиноким и был рад, когда поезд прибыл в Отрезу.
На вокзале я ожидал увидеть комиссионеров из отелей, но ни одного не было. Сезон уже давно окончился, и поезд никто не встречал. Я вышел из вагона со своим чемоданом, – это был чемодан Сима, очень легкий, потому что в нем не было ничего, кроме двух сорочек, – и постоял на перроне под дождем, пока поезд не тронулся. Я спросил у одного из вокзальных служащих, не знает ли он, какие отели еще открыты. «Гранд-отель» был открыт, и «Дез’иль-Борроме», и несколько маленьких отелей, которые не закрывались круглый год. Я пошел под дождем к «Дез’иль-Борроме», с чемоданом в руке. Я увидел проезжавший по улице экипаж и сделал знак кучеру. Лучше было приехать в экипаже. Мы подкатили к подъезду большого отеля, и портье вышел навстречу с зонтиком и был очень вежлив.