ХВ Дело № 3 (СИ) - Борис Борисович Батыршин

Вспомните, я ведь говорил, что скорее всего, смогу контролировать лишь ограниченное количество… особей.

Слово «мертвяки» и, тем более, «зомби» ему произносить почему-то не хотелось.

— Четверых, всего четверых! — Бокий никак не мог успокоиться. — и это при том, что вы твёрдо обещали мне не меньше двух дюжин. И того может оказаться недостаточно, а что прикажете нам делать с четырьмя?

— Понятия не имею. — Барченко пожал плечами. — Четыре особи — это максимум, который я сейчас могу обеспечить.

Бокий задумался..

— Может, мы не на то тратим силы? Если вместо того, чтобы прошибать любом стену — вы ведь упёрлись в стену, как я понимаю? — попробовать подготовить несколько человек, каждый из которых в свою очередь, будет держать под контролем четыре особи — не станет ли это решением? Да, круг посвящённых придётся расширить, но это всё же лучше, чем ничего…

— Нереально. — мгновенно отозвался Барченко. — Мне самому, чтобы достичь необходимого уровня, понадобилось не меньше десяти лет. Либенфельс, насколько мне известно, потратил пятнадцать. Вы готовы столько ждать?

— А ваш Гоппиус? У него же есть определённая подготовка, или я не прав?

Барченко скривился, словно надкусил лимон. Ох уж эти дилетанты! Не зря говорил кто-то из американцев: «у любой сложной проблемы есть одно очевидное всем простое неправильное решение…»

— Евгений Евгеньевич выдающийся исследователь превосходный и химик, на нём держится вся приборная, естественнонаучная, так сказать, часть нашей работы. Но чтобы самому управлять этими созданиями требуются таланты иного рода. У доктора Гоппиуса увы, их нет и в помине — и чтобы овладеть необходимыми навыками понадобится…

— Не меньше десяти лет, вы говорили. — кивнул Бокий. — Я всё понял, спасибо.

Некоторое время они шли молча. Вдалеке, возле эллингов, раскручивал единственный пропеллер блестящий гофрированным алюминием пассажирский К-4 с красной надписью «Доброфлот» на борту, и мотоциклетный треск его мотора доносился до собеседников через всё лётное поле.

— Ну, хорошо, вы меня убедили. — заговорил, наконец, чекист. –И не держите, пожалуйста, зла — сорвался, нервы ни к чёрту, никак выспаться нормально не могу…

Это снова был прежний Бокий, с удовлетворением отметил учёный — вежливый, выдержанный, способный логически рассуждать — несмотря на тяжкий удар, который он, сам того не желая, ему нанёс.

— Давайте-ка, товарищ профессор, обсудим, что вам нужно для того, чтобы продолжить работу. — продолжил тем временем собеседник Барченко. — Напоминаю, что пленум состоится в конце июля — если вы и к этому сроку не уложитесь, то можете вообще не трудиться. Слышали, наверное, такую пословицу — «хороша ложка к обеду»? Так это наш с вами случай, дражайший Александр Васильевич…

Флэшбэк прервался, наверное, полчаса назад, а Яша всё лежал на постели. Он отчаянно боялся, что вот сейчас проснётся, вынырнет из забытья, и поймёт что его успех — всего лишь сон, и надо начинать заново…

Но, нет, никаких снов — всё получилось наяву, сразу, с первой попытки. Со стороны всё выглядело просто, даже примитивно: рука его альтер эго, потянувшаяся к чайной ложечке чтобы размешать сахар в чашке, ни с того ни с сего вильнула в сторону и взяла со стола карандаш.

Вряд ли тот, другой вообще что-нибудь заметил — повертел карандаш в руках, и вернулся, словно ни в чём не бывало, к своему кофе. А вот для Яши это была настоящая победа — ведь это он заставил руку изменить траекторию и взять совершенно не нужный её владельцу предмет! Заранее поставил задачу, сконцентрировался, собрался с духом и… получилось!

..Ведь получилось же!..

Ему в какой-то момент стало неудобно за это почти подростковое ликование. Так ведь и было с чего: впервые, находясь в чужом сознании, заставить тело совершить что-то по своей воле! Пусть крошечную, почти незаметную мелочь — но по своей! А значит, со временем можно добиться того, чтобы совершать и более сложные действия — например, не просто взять карандаш, а попробовать что-нибудь им написать. И уж тогда Симагин-Давыдов всё поймёт, никуда не денется. А поняв…

Вот тут начинались вопросы. Он по-прежнему не был уверен, захочет ли тот, другой пойти на обмен сознаниями? С одной стороны, Яша отчётливо воспринимал потрясение и ужас, испытанные им во время эксперимента Барченко — как и страх, когда альтер эго осознал, наконец, в насколько скверную историю он вляпался. И не просто вляпался — увяз по колени, по пояс, по самую грудь, и ни единого шанса выбраться из неё не просматривается…

Бегство? Куда — снова в Турцию и дальше, в Грецию или на Ближний Восток? Но на судно без надёжных документов не сесть, а плыть по задумке беглого физика Гамова, через море на байдарке — нет уж, спасибо, тем более, что и сам Гамов от этой затеи в итоге отказался… В Баку или Махачкалу, и дальше, в Персию, по примеру Бажанова? Тоже вздор — без знания языка он там и дня не протянет. В Китай? Уже лучше, там хотя он бы объясниться сумеет. Но есть закавыка: до китайской границы придётся добираться через всю страну — сто раз попадёшься, тем более, что искать будут очень старательно. Да и неуютно сейчас в Китае русскому человеку, если он, конечно, не связан с белоэмигрантами.

В идеале, конечно, добраться до Америки, разыскать Марио — он, помнится, приглашал, звал с собой. Но это уже из области фантастики: найдут, вычислят, вывезут на манер багажа, а там уже разговор будет другой. Да и не этого он хочет — Яша уже успел сжиться в каком-то смысле с сознанием Симагина и заподозрил, что он тяготится образом жизни, который вынужден вести. Покоя он ищет вот что — покоя, стабильности и предсказуемости, пусть даже не вполне отдаёт себе в этом отчёт. Шестьдесят без малого прожитых лет со счетов не сбросишь — это вам не шестнадцатилетний подросток и даже не тридцатилетний авантюрист, готовый, как в омут, броситься в новую заваруху, вполне способную оказаться последней.

А значит — всё же обмен разумами? Получается, что так. И шанс есть, что непреложно следует из бумаг, сфотографированных Еленой свет-Андреевной, а потом тщательно изученных в гоппиусовском закутке при свете карманного фонарика. Особенно — если получится развить успех, достигнутый в опыте с ложечкой и карандашом.

Яша лежал на диване и смотрел в потолок, по которому мелькали туда-сюда отсветы фар автомобилей, проносящихся по дублёру Ленинского. И, как ни глупо это звучало — пытался передать