Верность и терпение. Исторический роман-хроника о жизни Барклая де Толли - Вольдемар Балязин

Более двухсот лет жили иоанниты в Святой земле, но были вытеснены оттуда безбожными мусульманами и после долгих скитаний обосновались на Мальте.

Теперь же остров готовы были захватить другие безбожники — французские санкюлоты Бонапарта, и граф Литта приехал в Петербург просить государя о покровительстве и защите.

Барклай так и не решил, верить этому или не верить, ведь иоанниты были католиками, государь — православным, какое ему было дело до иоаннитов! Но оказалось, все — правда.

Граф Джулио Литта приехал в Россию в сопровождении сорока карет. Перед тем как торжественно въехать в Петербург, жил он в Гатчине, помещенный туда по велению Павла. Наконец графа и его спутников принял император. По уставу ордена владетельные особы и члены их семей, невзирая на то, были ли они католиками, протестантами или православными, могли вступать в орден без принятия обетов. Для них были предусмотрены особые орденские знаки, так называемые кресты благочестия, которые Литта взял с собою в Зимний дворец.

Павел принял графа по церемониалу, предусмотренному для аудиенции с полномочными послами великих держав. Он был в порфире — широком алом плаще, подбитом хвостами горностаев, ниспадающем до земли, в короне и при малых императорских регалиях.

Сопровождавшие Липу кавалеры несли на золотых парчовых подушках величайшую святыню — крест великих магистров ордена с заключенной в нем частью десницы Иоанна Крестителя, знаки ордена и рыцарскую кольчугу.

Император сам надел крест себе на шею и произвел церемониал принятия в орден императрицы и старшего сына.

Павлу очень нравилось то, что членами ордена могли быть и женщины, ибо сорокалетний император, воспитанный на преклонении перед Богом и красотой, все еще по-юношески восторженный, видел в этом еще одно произволение высших сил, указывающих на то, что единение христиан должно быть всеобщим, без различия и без разделения детей Господа на мужчин и женщин.

Посвятив в члены ордена старшего сына и жену, Павел долго пребывал в прекрасном расположении духа. Да и неудивительно: экзальтированный, мистически настроенный, верящий в свое божественное предопределение спасти христианский мир, объединив всех верующих в Евангелие — и православных, и католиков, и протестантов, и заблудших детей Господа, рассеявшихся по другим христианским конфессиям, Павел воспринял появление Литты как указание Божие.

А летом 1798 года Барклай узнал о событии, которое оказалось полным сюрпризом для европейских кабинетов: 2 июля армия Бонапарта высадилась в Египте. Вслед за тем стало известно, что по пути в Египет Бонапарт захватил Мальту — солнечное сплетение Средиземноморья, узел всех его коммуникаций.

Столица Мальты — Ла-Валетта, неприступнейшая крепость, сдалась без боя. Виновником этого неслыханного позора был великий магистр иоаннитов барон Гомпеш.

Собрав 26 августа 1798 года мальтийских кавалеров, живущих на территории Российской империи, главным образом на Волыни и в Петербурге, граф Литта предложил низложить изменника Гомпеша и просить стать великим магистром ордена императора Павла. К этому времени несчастные изгнанники уже хорошо обосновались в России. Павел передал ордену огромные земельные владения на Волыни, а в Петербурге подарил новому приорству ордена роскошный дворец бывшего канцлера графа Воронцова, построенный Бартоломео Растрелли.

Правда, было связано с канцлерским домом одно неудобство — его парадные залы и многие покои были расписаны сценами из эллинской и римской мифологии, причем сцены эти были далеко не самого невинного свойства.

Не желая выглядеть ханжами, а тем более обскурантами, Литта приказал оставить во дворце все как было, но для молитв благочестивых орденских братьев получил разрешение пристроить капеллу, названную Мальтийской. Как раз в это время и начал ее строить в тихом дворцовом саду еще один итальянец — Джакомо Кваренги.

Вот здесь-то, в огромном и роскошном «канцлерском доме», отныне получившем название «Мальтийский замок», и собрались братья-госпитальеры на совет и, единодушно низложив иуду Гомпеша, столь же солидарно высказались и за то, чтобы предложить корону великого магистра Павлу Петровичу.

Литта, забрав с собою протокол, поехал в Гатчину к государю и вскоре подписал акт о поступлении Мальты под защиту России.

Тотчас же президенту Академии наук барону Николаи велено было в официальном календаре, академиею издаваемом, числить остров Мальту одной из губерний Российской империи. Однако же тем дело не кончалось, а только начиналось, ибо новая российская губерния лежала в сфере интересов многих держав и, кроме того, имела весьма своеобразный статус, с чем даже такой могучий государь, каким был император всероссийский, не считаться не мог. И потому в Рим к Папе Пию VI был направлен посол Лизакевич, ибо Папа считался земным патроном всех военно-монашеских рыцарских католических орденов.

Папа, которому безбожные завоеватели-французы угрожали более, чем всем другим владетельным особам Европы, немедленно согласился, послав с Лизакевичем буллу, в коей называл Павла заступником христиан, другом человечества, благодетелем угнетенных и предписывал всем католикам молиться за него.

Утром 29 ноября 1798 года от Садовой, где стоял Мальтийский замок, до Зимнего дворца встали в два ряда гвардейские полки.

В одиннадцать часов из ворот замка выступила блестящая кавалькада всадников и парадных карет, эскортируемая взводом кавалергардов. В полдень мальтийские рыцари в черных мантиях с белыми крестами ордена иоаннитов вошли в Большой тронный зал. Здесь встречали их, сидя на тронах, император и императрица, а в зале в полном составе стояли Правительствующий Сенат и Священный Синод.

Литта шел впереди процессии братьев-рыцарей. За ним двое рыцарей несли на двух алых бархатных подушках корону великого магистра и меч — Кинжал Веры. Он коленопреклоненно попросил императора принять эти знаки гроссмейстерского достоинства и стать великим магистром ордена.

Канцлер, князь Безбородко, отвечая от имени Павла, сказал, что император согласен исполнить просьбу мальтийских рыцарей.

Возложив на голову корону, Павел обнажил меч и перекрестился им, поклявшись таким образом соблюдать уставы ордена, а рыцари, обнажив мечи, поклялись в верности и послушании своему великому магистру.

В этот же день Павел, растроганный всем произошедшим, прочел с трона устав нового российского ордена — святого Иоанна Иерусалимского и объявил, что великим канцлером он назначает графа Федора Васильевича Ростопчина.

Столь романтическое начало вскоре обернулось совершенно непредвиденными событиями, втянувшими Россию в такие ситуации, которые трудно было вообразить еще совсем недавно.

Теперь уже не Австрия, а Россия становилась главной силой, намеревавшейся сокрушить Францию.

В сентябре соединенный русско-турецкий флот прошел в архипелаг[44], где уже сражался против французов объединенный флот Англии и Неаполя. Русско-турецким флотом командовал адмирал Ушаков, англо-неаполитанским — адмирал Нельсон. Однако разногласия, возникшие из-за Мальты, разрушили коалицию, потому что и Англия, и Неаполь претендовали на владение островом, забывая или, скорее всего, не зная, что Мальта — одна из губерний Российской империи.

Новая затея так увлекла Павла, что он подчинил этой во многом сумасбродной игре немало времени и сил, где надо, а чаще всего — где не надо, выдвигая дела ордена на первый план до такой степени, что считал себя обладателем и защитником Мальты, как и всех прочих земель и царств, входящих в его великую империю.

В то время, как происходили все эти события, генерал-фельдмаршал Александр Васильевич Суворов-Рымникский жил в селе Кончанском. Он был отставлен Павлом от службы 6 февраля 1797 года. Высочайший приказ гласил: «Фельдмаршал, граф Суворов, отнесясь его императорскому величеству, что, так как войны нет, ему делать нечего, за подобный отзыв отставляется от службы».

Суворову было запрещено и ношение мундира, в котором прослужил он ровно полвека.

27 февраля опальный фельдмаршал писал русскому послу в Вене Разумовскому: «Я команду сдал как дворянин и еду в Кобринские деревни».

Однако в Кобрине Суворов долго не задержался и в конце апреля уехал в глухую новгородскую деревню — Кончанское. Была деревня гиблым медвежьим углом, от коего до уездных Боровичей надобно было ехать сорок верст. Вокруг были болота, озерца, чахлые леса и каменистая бесплодная земля. Двухэтажный отцовский дом обветшал, сад одичал, и даже маленькая бревенчатая церковка, построенная во имя святого Александра Невского, тоже казалось заброшенной. Суворов приехал в Кончанское 5 мая и, поселившись в отчем доме, тут же официально был уведомлен явившимся к нему боровицким городничим премьер-майором Вындомским, что находится он под гласным надзором полиции.