По лезвию денег - Сергей Павлович Бакшеев

бегунков. Для пущей убедительности кулаки громил Тайсона оставили отметки в памяти и на теле пленников. Их продолжали пинать даже после падения, пока Хамидов не подал знак: хватит. Поверженных Апостолов окатили водой, подняли на ноги, и Хамидов спросил, заглядывая в заплывшие глаза братьев:

— Кто стоит над вами? Кому подчиняетесь?

В ответ он услышал невнятное слово, показавшееся свистом. Выходка была расценена, как издевательство, и на бедняг посыпались новые удары.

— Кто он? Имя? — потребовал Хамидов в следующую паузу.

— Лиссс, — просипел Павел. Это был единственный звук, который способен был выдавить его окровавленный рот.

На этот раз Хамидов проверил телефоны братьев и нашел входящие звонки от некоего Лиса. Он сфотографировал разбитые физиономии Апостолов и тут же послал снимок Лису, приписав сумму, которую хочет получить за их жизнь.

Продемонстрировав сообщение, он приказал запихнуть Апостолов в морозильную камеру. Предварительно он указал им на датчик с температурой — минус 18 — и предупредил:

— Стучать бесполезно, дверь откроют после того, как я получу компенсацию. Если ваш Лис не поторопится, то я займусь им. Он будет сговорчивее, увидев ваши ледяные трупы.

Хамидов передал телефоны Тайсону, отвернулся и ушел, перебирая четки.

32

— В нашей стране есть правосудие или это фикция? — вцепился я в брата, выдернув его из служебного кресла.

Разговор происходил в служебном кабинете Громова. Я уже битый час доказывал капитану полиции, что кислоту Юле подлили по приказу Радкевича, а сделал это Голиков.

— Есть, когда дело доходит до суда, да и там… — Брат стряхнул мои руки и отступил на пару шагов.

— Так доведи! — наседал я.

— В твоем случае, понимаешь… — Он поддернул выбившийся воротник форменной рубашки, избегая прямого взгляда.

— Что тут понимать! Покалечена моя дочь, я знаю заказчика и исполнителя, что тебе еще надо?

— Это только твои слова.

— Слов брата тебе недостаточно? А пиджак? На костюме Голикова обнаружены следы от уксусной эссенции.

— Кем обнаружены, твоим знакомым врачом?

— В медицинской лаборатории.

— Откуда взялся пиджак? Ты его украл и сам мог капнуть кислотой. Такие доказательства не прокатят.

— А признание Брошиной? Она проболталась! Ты же прослушал запись разговора.

— И что я там услышал? Какой-то покровитель помог девушке решить проблему. Ни фамилий, ни конкретики. — К Громову вернулась отталкивающая самоуверенность человека в погонах.

— Она упоминает клуб «Гонконг» и съемку для журнала.

— В клубе Брошиной не было, а про съемку девица хвастается всем подряд. И кто записал этот разговор, при каких обстоятельствах?

— Неважно.

— Ах, неважно. Тогда неважно все, что там записано.

— У меня есть список ее звонков с мобильника, — хватался я за новые аргументы. — Оксана Брошина постоянно общается с Радкевичем и Голиковым.

— И еще с десятком подружек.

— Надо арестовать и допросить Олега Голикова.

Громов сочувственно покачал головой.

— Ты пойми, брат, привлечь его невозможно. Все доказательства получены незаконными методами. Считай, что их нет.

— Тогда арестуй Голикова за что-нибудь другое. Допроси, надави!

— Подбросить наркотики? — ехидно спросил Громов.

— А сможешь? — ухватился я за безумную идею.

— Так, приехали. — Громов сочувственно покачал головой и стал говорить со мной нарочито ласково: — Юра, ты переживаешь, я понимаю, но это не наш метод. Мы с наркотиками боремся. Кстати, есть результат. Количество наркоты в моем округе существенно уменьшилось.

— Поздравляю, — криво улыбнулся я. — Твоя личная заслуга? Как удалось?

Брат замялся. Знал бы он кого благодарить за положительный результат. Апостолы переманили к нам три десятка мелких наркоторговцев. Они теперь сбывают наши бубли, а не наркоту.

— К черту наркотики, — согласился я. — Допроси хотя бы Оксану Брошину. Вдруг она снова проговорится.

— Я уже послал Петухова в отель, сам знаешь. Ты пока чайку попей.

Петухов оказался легок на помине. Не успел вскипеть чайник, как лейтенант вошел в кабинет. Я вскочил навстречу полицейскому в надежде увидеть Брошину за его спиной.

— Ну что, где она?

Дверь закрылась, Петухов пришел один. Его глаза игриво блестели.

— А телка ничего так. В журнале мордашка, правда, лучше выглядит, но и ниже есть на что посмотреть.

— Ты по делу давай, — прервал подчиненного Громов.

Петухов кашлянул в кулак и принял серьезный вид.

— Установлено, что Оксана Брошина действительно отдыхала в отеле. Гражданка не скрывается, она сама обратилась в полицию.

— Решила признаться? — екнуло мое сердце.

— Брошина обратилась по поводу разбитого «лексуса», а сама никакая, явно под коксом. Говорит, что в нее сзади врезался какой-то дебил, а ее машина и спереди битая. Упоминает молодого парня, то ли Рутенберга, то ли Гутенберга, будто кокаин получила от него. Я проверил видеозаписи из коридора. Никакого парня вместе с ней не было. Из номера Брошина вышла одна, мокрая, прямо из ванны. На столике обнаружены остатки кокаина. Девица пару дорожек оприходовала и ушла в нирвану, что с такой взять.

— Это точно. Какие могут быть показания под коксом — глюки, — подтвердил Громов.

Брат сочувственно посмотрел на меня.

— Юра, я бы рад помочь, но ты убедился, что показания Брошиной ничего не стоят?

Я промолчал, сглотнув ком обиды. Посмотрел в искренние глаза брата, на наивное лицо Петухова и вышел из кабинета. Я покинул отдел полиции, наполненный вооруженными сотрудниками, занятыми важными для них делами, и окончательно убедился, что могу рассчитывать только на себя. А еще, как ни странно, на Лиса и Апостолов, которые сделали для меня больше, чем сводный брат.

Я не пытался затушевать разочарование вежливой улыбкой, в моем прощальном взгляде было все, что я думаю о работе полиции. Уязвленный Громов поспешил вслед за мной, нагнал у ворот, одернул и начал оправдываться. Его объяснения больше походили на обвинения: это не твое дело, ты все испортил, незачем было соваться.

Ну, вот, приехали. Оказывается, изобличить подлеца — это плохо. Расследованием должны заниматься люди в погонах, а не отец пострадавшей дочери. Я обязан ждать и надеяться, что увижу преступника за решеткой. Таковы правила, но мне они не по нраву.

Я в первые в жизни захотел врезать брату по роже. И видит бог, это бы случилось, мой сжавшийся кулак и дернувшуюся руку остановил неожиданный возглас со стороны:

— Капитан, Громов?

33

Мы обернулись. Брата окликнул строгий полковник. Строгий — это мягко сказано. Если я был в этот момент недовольным, то полковник выглядел откровенно свирепым.

Я отошел, но прекрасно слышал разговор.

— Да, Громов, — ответил мой брат и невольно вытянулся: — Слушаю, товарищ полковник.

— Корнеев из управления, — представился полковник и указал на полицейский «форд». — Это твоя машина?

— Служебная.

— Вижу, что не частная. Но пользуешься ею только ты?

— С