Пепел победы - Дэвид Вебер

— У меня? — удивился Тремэйн. — А я тут при чем?

— Так ведь дело-то какое: выходит, что вы опять мой начальник. Я направлен к вам старшим бортинженером. Должность, правда, вроде как офицерская, но в кадрах, надо думать, решили, что раз уж я приглядывал за вами столько времени, мы можем поскрипеть вместе и еще чуток. Ежели вы, конечно, не против.

— Я? Против?! — Тремэйн покачал головой и хлопнул Харкнесса по плечу. — Я что, похож на сумасшедшего?

Харкнесс ухмыльнулся и открыл было рот, но Тремэйн торопливо воскликнул:

— Отставить! На последний вопрос не отвечайте. Отвечу сам: я не против. О лучшем инженере нельзя и мечтать.

— Ладно, — благодушно сказал старший бортинженер, старший уоррент-офицер и кавалер медали «За Доблесть» сэр Горацио Харкнесс. — Вот, глядишь, и послужим вместе. — Он помолчал, а потом добавил: — До первого патруля.

Глава 11

Хонор была настолько погружена в работу с документами, что когда в двери ее кабинета на Высших тактических курсах постучались, она этого не услышала и подняла голову лишь на тихое покашливание.

— К вам коммандер Ярувальская, мэм, — сказал МакГиннес тоном, приберегаемым для тех случаев, когда его своенравная подопечная заслуживала упрека.

Харрингтон прыснула, и в глазах стюарда сверкнул огонек, но он смотрел на нее со всей возможной серьезностью, и она, подыгрывая, ответила ему таким же взглядом.

— Хорошо, Мак. Пригласи ее.

— Минуточку, мэм, — отозвался МакГиннес и, подойдя к ее заваленному чипами, дисками и бумагами столу, убрал на поднос остатки ланча: липкую на вид чашку из-под какао, корочку от лимонного пирога, опустошенную на две трети миску с сельдереем и пустую кружку из-под пива. А заодно с деловитой ловкостью привел в некое подобие порядка папки, собрал разбросанные тут и там диски, расправил цветы на маленьком столике, проверил насест Нимица и Саманты, присмотрелся к мундиру Хонор и, заметив на левом плече пушинку, легонько ее сдул.

— Вот теперь можно приглашать посетителей, — сказал он и со строгим достоинством удалился, оставив за спиной волшебным образом преобразившийся кабинет.

Нимиц, сидевший рядом с Самантой, подал голос, и Хонор улыбнулась, услышав в нем веселое восхищение. Неясно было только, что именно так позабавило кошачье семейство: способность МакГиннеса мгновенно сотворить порядок из хаоса, либо же то, как ловко он приструнил ее. Что, впрочем, было не так уж важно.

— Сама удивляюсь, как ему это удается, — сказала она котам, предпочтя первый вариант, и получила в ответ волну мысленного смеха.

Покачав головой, она откинулась вместе с креслом и в ожидании гостьи мельком подумала, что Джеймс, если бы он до сих пор числился на действительной службе, был бы, наверное, самым богатым стюардом на Королевском флоте. По завещанию Хонор ему досталось сорок миллионов долларов, а когда она воскресла, ему достало ума понять, что возвращать ей эти деньги лучше даже и не пытаться. С таким богатством большинство людей наняли бы собственных слуг, но МакГиннес твердо дал понять (причем практически без слов), что намерен остаться ее стюардом.

Правда, она предприняла не слишком решительную попытку убедить его остаться на Грейсоне в качестве мажордома Харрингтон-хауса, благо он выказал незаурядный талант по части управления местным штатом (по мнению самой леди Харрингтон, никого, правда, не интересующем, чрезмерно раздутым штатом) и успел сделаться почти незаменимым для Клинкскейлса и для ее родителей. Но он последовал за ней, как и Нимиц с Самантой, оставившие на Грейсоне своих котят. Впрочем, те уже подросли, да и не испытывали недостатка в присмотре, поскольку Гера, Афина, Артемида и все коты выразили полную готовность исполнять родительские обязанности, а Саманта не могла не последовать за супругом, все еще переживавшим утрату ментального голоса. Мак и сам был для котят вроде няньки, любил играть с пушистыми шалунами, и они тосковали по нему так же, как и он по ним. И он не обязан был следовать за ней: в своем завещании Хонор просила командование флота уволить его в отставку, чтобы предоставить ему возможность и дальше вести хозяйство Харрингтон-хауса. И как она признавалась себе сама, дело было не только в немалой роли, которую Мак уже начал играть на Грейсоне. Она слишком долго втягивала его в один смертельный бой за другим и хотела, чтобы он обрел наконец покой.

К сожалению, покой был не для него… Все получилось как-то само собой: не вдаваясь в обсуждения, Мак просто-напросто объявился на борту «Пола Тэнкерсли» и приступил к исполнению обычных обязанностей. При этом флот как учреждение оказался столь же неспособным повлиять на ситуацию, как и сама Харрингтон. МакГиннес и не думал подавать заявление о восстановлении на службе, однако все делали вид, будто он и не увольнялся, а по-прежнему как был, так и остается ее штатным стюардом. Нарушаемое при этом количество параграфов Устава, а также всяческих правил и предписаний не поддавалось исчислению. Присутствие гражданского лица на военном корабле, да еще без какого-либо допуска должно было повергнуть службы безопасности в бешенство… но, похоже, сказать Джеймсу, что он нарушает правила, ни у кого не хватало духа. Хонор же, по правде говоря, все вполне устраивало. Было время, когда сама мысль о личном слуге казалась ей вздорной самонадеянностью. В известном смысле так оно и осталось, но… МакГиннес был для нее «слугой» не больше, чем Нимиц. Она затруднилась бы точно охарактеризовать их взаимоотношения, но термины не имели никакого значения. Важно, что в качестве коммодора или адмирала, землевладельца или герцогини она оставалась его капитаном, а он — ее хранителем и другом.

Будучи при этом мультимиллионером.

Хонор прыснула, но скрыла улыбку, когда Мак ввел смуглую, с ястребиными чертами лица женщину в мундире коммандера Королевского флота. Ее окружала аура печали и страха, к которым примешивалось легкое любопытство.

«Наверное, мое предположение оправдается. А жаль. Но, может быть, нам удастся что-нибудь придумать».

— Коммандер Ярувальская, ваша светлость, — доложил МакГиннес с безукоризненной церемонностью, всегда присущей ему при посторонних.

— Спасибо, Мак, — сказала Хонор и протянула гостье руку. — Добрый день, коммандер. Спасибо, что сочли возможным так быстро откликнуться на мое приглашение.

— Не за что, ваша светлость, — отозвалась Ярувальская, сопрано которой походило на голос самой Хонор, но звучало устало, даже придавлено. — Не скажу, чтобы мне пришлось бросить ради этого кучу неотложных дел, — добавила посетительница с гримасой, которая должна была означать улыбку.

— Понятно.

Задержав руку Ярувальской в своей чуть дольше, чем это было необходимо, Харрингтон указала ей на кресло напротив письменного стола.

— Присаживайтесь, устраивайтесь поудобнее. Кстати, коммандер, вы пиво пьете?

— Да, ваша светлость, — явно удивившись вопросу, ответила Ярувальская.

— Вот и хорошо. Мак, не будете ли любезны принести нам пару кружечек «Старого Тилмана»?

— Разумеется, ваша светлость, — ответил стюард и взглянул на Ярувальскую. — Коммандер, не желаете ли чего-нибудь к пиву?

— Нет, спасибо. Пива будет достаточно… мистер МакГиннес.

Краткое замешательство и последующее обращение явились как бы откликом на недавние размышления Хонор о неопределенном статусе Джеймса, но на настоящий момент важно было не это. Судя по эмоциям Ярувальской, ни один флаг-офицер не приглашал ее выпить с ним пива по меньшей мере на протяжении стандартного года.

— Как прикажете, мэм, — ответил МакГиннес и удалился, производя не больше шума, чем древесный кот.

Ярувальская проводила его взглядом, после чего резко обернулась к Хонор. В глазах ее угадывалась горечь, смешанная с вызовом.

— Надо полагать, вы ломаете голову над тем, почему я вас пригласила, — сказала Харрингтон.

— Так точно, ваша светлость, — безжизненно отозвалась Ярувальская. — Вы первый флаг-офицер, пожелавший встретиться со мной после окончания работы Сифордской комиссии. — Она криво улыбнулась и, вскинув голову, поправилась: — Точнее сказать, простите за прямоту, первый старший офицер, который не прилагает все усилия для того, чтобы избежать встречи.

— Меня это не удивляет, — спокойно сказала Хонор. — Вот если б дела обстояли иначе — это, пожалуй, могло бы вызвать удивление.

Ярувальская внутренне ощетинилась, но Харрингтон, не подавая виду, столь же нейтральным тоном продолжила:

— Искушение казнить гонца, принесшего дурные вести, возникает даже у людей, которые умом вполне понимают, что винить его за это нельзя.

Внешне Ярувальская никак не отреагировала на эти слова, однако Харрингтон ощутила ее удивление и растерянность. Эта женщина уже привыкла лелеять в одиночестве свои обиды и, приняв приглашение Хонор, полагала, что та станет ковыряться в ее ранах. Однако высокопоставленная собеседница повела разговор не так, как ожидалось, и коммандер несколько растерялась, почувствовав себя незащищенной. Презрение, с которым ей приходилось сталкиваться, причиняло боль, но к нему она, во всяком случае, была готова. А чего ждать от этой встречи, не знала.