Проклятие королевы фей - Тереза Медейрос

Пробившийся сквозь тучи косой луч солнца упал на лицо Холли, согрев ее впервые за последние несколько дней. Возможно, еще не поздно вернуть расположение мужа. Быть может, она пыталась произвести на него впечатление обыденными домашними делами, в то время как требовалось лишь одним простым поступком выразить свои чувства. Преподнести мужу дар от самого сердца.

Обернувшись, Холли схватила морщинистые руки старика.

— Отец Рис, хотите помочь мне?

Он радостно закивал, и от детской, такой знакомой улыбки, мелькнувшей на его лице, у Холли защемило сердце. Порыв ветра разогнал тучи, и солнце осветило девушку и старика, опустившихся на колени, срывающих голыми руками с могильного холмика сорняки.

Распрямившись, Холли вытерла со щеки землю. Под ее едва отросшими ногтями чернела грязь. Спина ныла. Ветер хлестал ей в лицо. Девушка устало улыбнулась, любуясь плодами своего труда.

Забытая шаль валялась рядом на траве. В нескольких Футах возвышалась куча сорняков, подлежащих сожжению. Вокруг аккуратно обложенной камнями могилы храбро поднимали головы пересаженные анемоны. Холли осторожно примяла землю возле последнего цветка, и тут появился спускающийся с холма Рис, несущий охапку свежесрезанных розовых гиацинтов. Это будет особый подарок Остину: благоухающее покрывало, оберегающее вечный сон Гвинет Гавенмор.

Но вдруг улыбка исчезла с лица старика. Споткнувшись, он остановился. Цветы посыпались из его рук.

Холли оглянулась, прикрывая рукой глаза от лучей заходящего солнца. Земля у нее под коленями задрожала от приближающегося топота копыт. Сердце Холли заколотилось, повинуясь тому же бешеному ритму.

Остин соскочил с коня, прежде чем тот успел остановиться, и двинулся к ней. Холли поднялась с земли, непроизвольно стремясь защититься, сама не понимая чего. Похоже, результат ее усилий пробудить в муже хоть какое-то чувство превзошел самые смелые ожидания. Вне всякого сомнения, Остин в настоящий момент был одержим безумной жаждой пролить чью-то кровь.

Он остановился прямо перед Холли, и она увидела, как вздымается его широкая грудь, как гневно вздуваются при каждом порывистом дыхании ноздри.

— Как ты посмела? Есть ли хоть один уголок моей жизни, в который ты не будешь лезть со своими тряпками, вениками, где не будет места ненужным знакам внимания и дурацким цветам?

Яростный рев не так сильно ранил бы Холли, как этот тихий презрительный вопрос. Остин смотрел на нее так, словно перед ним была какая-то мерзость — оскверняющая священную землю, на которой стояла.

Холли не оставалось ничего другого, как призвать на помощь царственное величие, которому ее учил отец Натаниэль. Стиснув руки, она вскинула голову и сказала:

— Я хотела лишь сделать вам приятное. Ваш отец сказал, что здесь похоронена его любимая Гвинет.

— Гвинет, — выплюнул Остин. Словно найдя новую мишень для своей ярости, он, отстранив Холли, стремительно подошел к отцу и схватил его за ворот. — Старик, ты рассказал ей? Ты рассказал ей, что сделала твоя любимая Гвинет? Рассказал, что ты сделал со своей любимой Гвинет?

Когда Холли увидела подобное отношение к беспомощному старику, ее страх сменился безудержным гневом. Схватив Остина за руку, она что есть силы тянула его вниз, борясь с напряженными железными мышцами.

— Прекратите! Вы напугали его!

Отпустив отца, Остин повернулся к ней. Какое-то мгновение охваченной ужасом Холли казалось, что сейчас он ударит ее. Она сжалась, испугавшись не физической боли, а той неизлечимой раны, которую нанесет муж в порыве гнева ее сердцу. Увидев, как девушка вздрогнула, Остин застыл, и его глаза сверкнули стыдом, презрением, ненавистью к самому себе.

Холли протянула было к нему руку, на этот раз в порыве нежности, но Остин, отпрянув от нее, направился к могиле. Опустившись на колени, он стащил перчатки и начал голыми руками вырывать хрупкие анемоны, раскидывая их во все стороны вместе с комьями тучной земли.

Девушке казалось, что каждый раз вместе со слабыми цветочными корнями из ее груди вырывают сердце. Подойдя к могиле с другой стороны, она тоже опустилась на колени, даже не пытаясь скрыть текущие по щекам слезы.

— Я не могу понять, как можете вы осквернять ее память, — тихо произнесла Холли. — Это же ваша мать. В глазах Остина сверкнуло голубое пламя. Вскинув, он крикнул:

— Она была бесстыжей шлюхой!

17

— Да такой бесстыжей блудницы свет не видывал! Хитра, как Ева. Похотлива, словно Иезавель. Завлекала пристойных богобоязненных мужчин к себе в постель, словно пчел на мед.

Прошло какое-то мгновение, прежде чем до Холли дошло, что эту обличительную фразу произнес не Остин, а его отец. Размахивая руками, чтобы усилить смысл своих слов, старик твердой походкой приблизился к могиле. В его безжизненных глазах снова вспыхнуло пламя. Холодный рассудок, затаившийся в их глубине, казался еще более опасным, чем обычный туман безумия. Холли, никогда прежде не слышавшая, чтобы старик произносил за раз больше двух слов, изумленно раскрыла рот.

— Моя Гвинет была слабой своенравной женщиной, потакающей греховным влечениям плоти. Ни один смертный мужчина не мог утолить ее ненасытную похоть. Не могли и двое… не могли и…

Река злобы смыла плотину молчания. Старик никак не мог остановиться. Холли обнаружила, что его импровизированная проповедь начинает собирать слушателей. У ворот сада толпились Эмрис, Кэри и побелевшая, как полотно, Винифрида. Из часовни вышел отец Натаниэль. Любопытство пересилило страх, и слуги появлялись из конюшни, из мастерских, из кузницы.

Холли избегала встречи взглядом с Остином, опасаясь, что он сочтет ее еще одной любопытной, злорадно наблюдающей за его муками.

Наконец Кэри, подойдя к старику, ласково взял его под руку. Холли подумала, что это он сделал не в первый раз. И не в последний.

— Пойдемте, сэр, — сказал оруженосец. — Пришла пора ужинать. Сегодня у нас копченые угри. Ваши любимые.

Словно пристыженные этим простым проявлением человечности, остальные исчезли так же быстро, как и появились.

Рис Гавенмор, двинувшись следом за Кэри, обвиняюще воздел перст к небу.

— Потаскушки, все до одной! Готовы, высунув язык, бегать за мужчиной, чтобы завлечь его. Ждут не дождутся, чтобы раздвинуть ноги и выдоить всю до последней капли богом данную ему силу…

Хлопнувшая дверь милосердно оборвала эту гневную тираду. Холли, которая и раньше не могла смотреть мужу в глаза, почувствовала, что теперь вообще не в силах глядеть в его сторону.

— Никогда прежде не видел, как ты краснеешь. Тебе это очень идет.

Тихий голос Остина смутил ее. Они посмотрели друг на друга, словно разделенные бездонной пропастью могилы его матери. Робея под пристальным взглядом супруга, Холли опустила голову, покусывая нижнюю губу. С тех пор как Остин начал смотреть как бы сквозь нее, она стала относиться к своей внешности довольно беспечно.