В поисках Библии: Тайны древних манускриптов - Дойель Лео

В мае 1844 г., после двенадцатидневного нуги с караваном через пустыню, Тишендорф добрался до монастыря Святой Екатерины, расположенного на высоком песчаном плато, среди поистине героического ландшафта, образуемого крутыми гранитными скалами, над которыми возвышается Джебель-Муса — гора, где, согласно спорному преданию, Господь продиктовал Моисею десять заповедей. Монастырь представляет собой крепость, сложенную из громадных валунов. Воздвигнута она в начале VI в. императором Юстинианом для того, чтобы служить убежищем окрестным монахам от грабителей-бедуинов. В то время здесь и образовался единый большой монастырь (имя святой Екатерины закрепилось за ним много позже), поглотивший рассеянные вокруг поселения отшельников и уже существовавший небольшой монастырь при часовне Неопалимой Купины, построенной в IV в. святой Еленой, матерью Константина Великого.

Несмотря на то что географически гора Синай расположена в центре пустынного, чуть ли не лунного ландшафта, она является как бы местом встречи трех величайших монотеистических религий. Она считается Святой землей каждой из них, но особенно иудаизма, поскольку здесь пролегал путь израильтян, скитавшихся в поисках Земли обетованной, и здесь же Моисей принял от Бога заповеди. Мусульмане поклоняются горе, так как на одной скале близ вершины виден след копыта верблюда, который с этого места доставил пророка на небеса.

Монастырь в его теперешнем виде красноречиво свидетельствует о своем многогранном культурном и религиозном наследии. Он назван в честь Екатерины, христианской святой из Александрии, принявшей мученичество во время гонений императора Максимилиана и, по преданию, похороненной в этом месте. Одна из его двадцати двух часовен построена, как гласит легенда, на том месте, где Господь явил себя Моисею в неопалимой купине. Посетителей этой часовни просят снять перед входом обувь.

Только после того как в 1958 г. объединенной экспедиции Принстонского, Мичиганского и Александрийского университетов было разрешено произвести полную опись и сделать цветные фотоснимки, Запад получил некоторое представление об уникальных шедеврах искусства, хранящихся в стенах монастыря Святой Екатерины. Его коллекция икон, насчитывающая более двух тысяч экземпляров, не имеет себе равных. Мозаика VI в. "Преображение Христа" в апсиде базилики превосходит все мозаики Равенны и считается одним из самых выдающихся творений византийского гения.

Тем, что удалось сохранить так много произведений живописи — вопреки константинопольскому императору-иконоборцу Льву III, приказавшему в 728 г. уничтожить все иконы в его империи, — монастырь Святой Екатерины обязан одному из бесчисленных парадоксов истории — происшедшему ранее завоеванию этого района мусульманами. Несмотря на тенденцию европейских историков сделать победоносных солдат Мухаммеда козлами отпущения в деле опустошения христианских центров, начиная с Александрийской библиотеки, надо признать, что ислам часто способствовал сохранению культурных богатств и спасал христиан от их же единоверцев.

Как вскоре заметил Тишендорф, монастырь Святой Екатерины хранил остатки духа веротерпимости: в его стенах нашла приют мечеть, о происхождении которой рассказывают немало противоречащих друг другу историй. Согласно одной версии, она была построена самим пророком; другая, записанная Тишендорфом, гласит, что монахи воздвигли ее, чтобы смягчить гнев завоевателя, султана Оттоманской империи Селима I (1512–1520), когда они не сумели вылечить одного молодого греческого монаха, к которому властелин питал нежные чувства. Но это романтическое объяснение опровергается тем фактом, что о существовании мечети источники упоминают за два столетия до описываемых событий. В равной мере можно сомневаться и в расхожем мнении, что монастырю удалось спастись единственно благодаря уважению арабов к маленькой мечети. Вряд ли ее наличие помешало бы им разрушить или использовать для своих целей остальные постройки. Как бы то ни было, другие монастыри и церкви тоже оставались не тронутыми в течение веков арабского и турецкого владычества, даже без ограждающей близости минаретов. Правда заключается в том, что сосуществование христианских и мусульманских храмов было выражением веротерпимости, гораздо более свойственной средневековой арабской цивилизации, чем западному миру.

Тишендорфу и его людям пришлось довольно долго кричать перед неприступными стенами, чтобы привлечь к себе внимание. Их пустили внутрь только после того, как его рекомендательные письма, переправленные через стену в корзине, привязанной к веревке, были тщательно изучены и признаны действительными. Братия спросила, есть ли у него рекомендация от настоятеля главного отделения монастыря в Каире, но Тишендорф мудро ответил, что забыл взять ее с собой. Он опасался, что, если они заранее узнают о его пристрастии к древностям, это может осложнить поиски. Теперь монах спустил сверху другую корзину, в которую на этот раз сел сам посетитель и был поднят вверх по стене к небольшому отверстию.

"Как удивительно приятно, — писал Тишендорф в своих популярных путевых заметках "Reise in den Orient" ("Путешествие на Восток"), — оказаться внезапно перенесенным из безлюдной пустыни с ее нескончаемым песком и скалами в эти гостеприимные стены, в маленькие опрятные дома, очутиться среди серьезных бородатых людей в черных рясах". Тут же настоятель провел Тишендорфа в уютные комнаты и назначил молодого грека прислуживать ему. Грек был одет в короткую полосатую тунику и с ходу ошеломил Тишендорфа вопросом, не приходилось ли ему во время своих странствий бывать на Солнце и на Луне. Будучи, очевидно, слегка помешанным, этот "синьор Пьетро", как называла его братия, был упрятан в монастырь своими огорченными родственниками. И каждый день он трогательно ждал их приезда. Несмотря на свои причуды, он был необыкновенно смышленым и говорил кроме родного греческого на итальянском, французском, а также немного на английском, немецком и арабском языках. Тишендорф вскоре понял, что этот грек — самый живой и остроумный из восемнадцати обитателей монастыря.

Соседом немецкого ученого был брат Грегориос, величавый, добродушный, библейского вида старец, который за сорок лет до этого был мамлюкским генералом, известным своей жестокостью.

Более всего Тишендорф сблизился здесь с недавно прибывшим библиотекарем Кириллом, который был переведен сюда из монастыря на горе Афон из-за разногласий с патриархом.

В этой, похожей на мираж, религиозной крепости было на что посмотреть. Через некоторое время Тишендорф научился разбираться в лабиринте домов, залов, мастерских, келий, часовен, лестниц, галерей, балконов и балюстрад — в скоплении, образовавшемся за тысячу четыреста лет строительства и приводящем в отчаяние своей запутанностью, подобно настоящему средневековому городу. Он замечал роспись на стенах, резьбу по дереву, мозаичное панно; в сопровождении синьора Пьетро через подземный ход ходил на прогулки в восхитительный, хорошо орошаемый сад вне стен монастыря, где выращивались овощи и сладкие фрукты и ряды стройных темнозеленых кипарисов четко вырисовывались на фоне неба. В саду также находился склеп, оссуарий, где хранились рассортированные кости умерших — ребра с ребрами, руки с руками, черепа с черепами. Трупы сначала высушивались благодаря сухому климату пустыни, а через несколько месяцев разламывались и раскладывались по отдельным кучкам. Только скелет святого Стефана, умершего в 580 г., был оставлен нетронутым и в соответствии с его предсмертным желанием был установлен в полном одеянии, как часовой, у входа.

Но прежде всего гостя интересовали рукописи. Кирилл оказывал Тишендорфу помощь и, по-видимому, доверял ему. Он сам начал борьбу во имя некоторого порядка против торжествующего хаоса, составив первый каталог. При этом он не возражал, если кто-либо пользовался книгами — что и у нынешних библиотекарей вызывает иногда приступы профессиональной нервной болезни, — хотя это и могло временно расстроить порядок, который он навел в библиотеке. Тишендорфу было позволено уносить рукописи к себе, чтобы без помех копировать их и составлять свой собственный перечень. Кириллу все эти хлопоты доставляли даже удовольствие: ведь больше ни один человек в монастыре не выказывал ни малейшего интереса к книгам. Время от времени он преподносил Тишендорфу каллиграфически оформленный листок с каким-нибудь стихотворением на новогреческом языке, сочиненным в его честь.