Четвертая высота - Елена Ильина

Ночью на чердаке, на охапках свежего сена, от которого пахло полынью и мятой, девушки вели большой и серьёзный разговор.

— Знаешь, что мне пришло в голову? — говорила Гуля. — Я хочу поступить в Гидромелиоративный институт. Кончу его — и куда-нибудь в пустыню: прокладывать каналы, бороться с песками…

— В пустыню?! Вот ещё нашлась пустынница! Да ведь ты без людей жить не можешь. Нет, это тебе совсем не подходит.

— Подходит! — упрямо сказала Гуля. — О пустынях неправильно думают, Мирра. Мне рассказывал хлопец один, который недавно вернулся из экспедиции, что там идёт удивительная работа. Он очень уговаривает меня идти в этот институт.

— Ну и пусть уговаривает! Не слушай его. Пустыня — это такая мертвечина. И потом, ты так любишь воду, плаванье, греблю, а в пустыне только и воды, что в какой-нибудь походной бутылке или манерке!

— В том-то и дело, что пустыне надо дать воду, — перебила её Гуля. — И тогда она вся зазеленеет, превратится в сад. И это может сделаться на твоих глазах, под твоими руками. Нет, я хочу в пустыню!

— А театр, кино? Я всегда думала, что ты поступишь в театральную школу. А тут вдруг — нате, какой-то гидро… мидро… даже выговорить невозможно.

— Я и сама сначала хотела идти в театральную школу. Но знаешь, если бы я была настоящая, прирождённая артистка, я бы и думать не могла ни о чём другом, кроме сцены. А у меня тысяча желаний. И больше всего мне хочется участвовать в каком-то трудном, серьёзном деле, хочется бороться, встречаться с разными людьми, ездить и ходить по нашей стране.

— Ты, Гуля, ужасно любишь жизнь. Вот в чём дело!

— Да, правда, люблю. Мне бы, кажется, три жизни дали — и всё бы мало было: четвёртую подавай. А уж если всего одна в запасе, так неизвестно, с чего и начинать… И того хочу и другого — и всего по полной тарелке!

— Жадина, — сказала Мирра.

— Ага!

Гуля негромко засмеялась в темноте.

— Верно, Миррочка, верно, голубушка, я жадная. Но ты не думай, я и щедрая. Мне много нужно — и ничего не жалко. Мне кажется, ради какого-нибудь большого дела я бы и жизнь отдала. И даже не призадумалась бы. Ты мне веришь? Я не хвастаюсь.

— Верю, — вполголоса сказала Мирра. — Я это в тебе и люблю. Только мне всегда за тебя как-то страшно.

— Ну, что там!

Гуля нашла в темноте руку Мирры с тонкими, хрупкими и в то же время сильными пальцами и погладила её.

— Не бойся, Миррушка. Всё будет чудно. У нас впереди замечательная жизнь. Недаром мы родились в такое время и в такой стране.

В маленькое чердачное окошко заглянула луна и точно снегом покрыла рыхлые и пушистые охапки сена.

Девушки невольно подняли головы.

— Как хорошо! — сказали они разом.

Обе засмеялись этому совпадению мыслей и слов.

— Пойдём побродим, — сказала Гуля.

— А я только что хотела тебе это предложить!

Они ощупью разыскали в сене свои туфли и, надев их на босу ногу, осторожно спустились с чердака в сад.

Тёмное небо было битком набито звёздами, а луна как будто сидела на верхушке чёрного тополя.

Мирра долго смотрела вверх, приставив к глазам очки и закинув назад голову.

— Видишь, — сказала она, — это Кассиопея, такое созвездие… Если бы не музыка, я бы непременно стала астрономом. Но мне выбирать не приходится, у меня одна дорога.

— Это тоже счастье! — сказала Гуля. Мирра кивнула головой.

Невольно притихшие, вслушиваясь в звон каких-то ночных насекомых, они пошли по дорожке, перерезанной лунными полосами и чёрными тенями деревьев.

— Мирра! — вдруг негромко сказала Гуля. — Ты слышишь меня?

Мирра вздрогнула и повернула к ней побледневшее от луны лицо.

— Что, Гуленька?

— Не знаю, как и сказать тебе… — начала Гуля нахмурившись. — Это очень, очень серьёзно.

Оне перевела дыхание и сломала ветку, которую держала в руках.

— Понимаешь, мне кажется, я люблю одного человека… Да нет, не кажется! Я так люблю его, что мне и страшно, и весело, и даже больно как-то… Я знаю, это уж не пройдёт. Это навсегда.

Мирра нежным движением своих лёгких пальцев погладила её руку.

— Кто же он, Гуленька? — спросила она шёпотом. Гуля помолчала минутку.

— Пока не скажу. Ты не сердись на меня. Мне почему-то трудно назвать его сейчас по имени. Понимаешь? Ведь до сих пор об этом знали только я да он. И мне ещё немножко жалко совсем расставаться со своей тайной… Лучше когда-нибудь я приведу его к тебе. Ты, наверно, сразу узнаешь, что это он. Только, пожалуйста, сделай вид, что не узнала. И сейчас не спрашивай меня ни о чём. Хорошо?

— Как хочешь, — сказала Мирра. — Я так рада за тебя, так рада…

Они долго ещё ходили по лунным дорожкам, по сверкающей от росы траве, счастливые и благодарные друг другу.

Мирра чувствовала себя гордой оттого, что именно ей первой доверена такая милая, такая драгоценная тайна.

А Гуля думала, поглядывая сбоку на Мирру, что на всём свете нет человека с более умным и чутким сердцем.

НА РАССВЕТЕ

День за днём, месяц за месяцем — пробежал ещё один год. Настал июнь сорок первого года.

По ночам шли тёплые проливные дожди. Днём ярко синело небо. Пахло свежей листвой каштанов и розами. Розы продавались на каждом углу — красные, белые. Цветочные корзины стояли прямо на тротуарах.

По всему Киеву были расклеены огромные афиши:

В воскресенье 22 июня

СОСТОИТСЯ ОТКРЫТИЕ СТАДИОНА.

Гуля перешла на второй курс Гидромелиоративного института. Она была уже замужем за тем самым хлопцем, который так замечательно рассказывал ей о пустынях. Это его — Сергея, Серёженьку, Серьгу — не хотела она назвать в ту памятную лунную ночь, когда они вдвоём с Миррой бродили по дорожкам сада.

Сергей был такой же заядлый спортсмен, как и она сама. Открытие нового стадиона было для них обоих событием и настоящим праздником.

Но, как назло, с вечера небо покрылось тучами. Выглянув в окно, Гуля сказала Сергею:

— Хоть бы за ночь прояснилась погода! А то весь праздник пропал!

Ночь была тихая, тёмная, влажная. Акация за окном стояла, не шелестя ни одной веткой. В комнате было душно. Проснувшись среди ночи, Гуля подумала: «Наверно, собирается гроза. Скорей бы уж! Дышать нечем».

И в самом деле, сквозь сон до неё донеслись какие-то гулкие, отдалённые удары, похожие на раскаты грома.

Рано утром Гулю разбудили мама и Сергей. Оба они были уже совсем одеты.

— Который час? — спросила Гуля. — Разве нам пора?

— Пора, Гулюшка, — сказала мама. — Пора. Одевайся скорее.

Гуля посмотрела на них обоих внимательно и по их озабоченным, необычно суровым лицам ноняла: что-то случилось.