Для молодых мужчин в теплое время года (рассказы) - Ирина Борисова

- Нет, нет, - только и твержу я про себя. - Не бывает так, чтобы ничего нельзя сделать. Всегда есть что-то, что можно, надо только найти, надо только очень захотеть, надо только вот так, не рассуждая, не думая, и все изменится, исправится, всегда есть выход, всегда!

Я остановился только посреди дороги.

Еще тогда

За два часа до начала торжества они еще в четырех разных точках города: Тамара Ивановна - в ресторане, Крель стирает в ванной свои и Лешкины носки, Валентин шуршит на диване картой Карелии, Зина гуляет с племянниками. Под окнами у Креля и Валентина по одинаково пустынным и широким проспектам Ржевки и Юго-Запада приглушенно несутся по снегу редкие машины, Крель выкручивает носки, вспоминая последний разговор с женой, Валентин отрывается иногда от карты, оглядывая похожую на образец из мебельного магазина квартиру. Зина стоит на дорожке, в скверике у Никольского собора, задрав голову, слушает звоны. Тамара Ивановна же в банкетном зале "Универсаля", надрывая связки и багровея, ругается с официантом, заявившим вдруг, что еще не завезли шампанское, а за тяжелыми шторами гремит не ночной, не вечерний еще Невский, еще бегут к Московскому вокзалу очумевшие тетки с колбасными палками и сырными головами, а самые-самые красавицы еще стоят дома перед зеркалами, наводя на веки розовые тени.

Зина работает с Валентином, Тамарой Ивановной и Крелем в одном институте, да и где, как не на работе найдет любимого человека маленькая, жилистая и худая девушка двадцати девяти лет, с носом, как у римского сенатора, с твердым подбородком и жесткими рыжими волосами.

И все же я начну лучше с Креля, хоть он и с боку припеку, и хоть в него не только никто не влюблен, но мало кто, вообще, любит этого толстого завистливого Креля с его вечным смехом и страдальческой, как у грустной античной маски ухмылкой, обращенной к собеседнику, ясно говорящей, что собеседника этого можно разве оплакать.

Если посмотреть фотографию Креля на профсоюзном билете, сделанную лет двадцать назад при поступлении в институт, поразишься настолько, что забудешь, о ком идет речь - так хорош этот мальчик с ясными глазами, бровями вразлет, весь устремленный в светлое будущее. Судьба посмеялась над Крелем, расположив события в его жизни не по нарастающей, а прихотливым изломом. Светлое будущее свалилось на Креля в самом начале его трудового пути в виде государственной премии, о которой теперь все давно забыли. Крель распределился в важный секретный институт, попал на самый перспективный, курируемый из черт знает каких сфер заказ. Работа кипела, звенели телефоны, энергично стучали каблуками по коридорам сослуживицы с растрепанными башнями на головах - итогом была коллективная премия. А после, быстро - в сферах что-то сместилось, заказ закрыли, Креля засунули в патентную группу. Он рыпнулся было к новым вершинам, но получил еще один удар, на сей раз с тыла, от жены. Жена Креля - на профсоюзной фотографии - толстая белобрысая девица, родив сына Лешку, занялась наукой - режим учебы в аспирантуре был как раз для сидения с ребенком. Речь сначала шла только о режиме, но жена Креля тоже стремилась к светлому будущему, а кроме того была с ленцой, сидеть в читалке казалось ей куда приятнее, чем стирать пеленки, и она заявила, что намерена защищаться всерьез. Крель смирился, выучился стирать и готовить, уговаривая себя, что это временно, что его, лауреата, это вряд ли унизит. Но защита у жены затянулась, и к негодованию своего начальника Валентина Крель то и дело сидел с простуженным Лешкой на больничном, Лешка рос, здоровел и орал не "мама", а "папа", проснувшись ночью, но когда жена, наконец, защитилась, Крель посмотрел однажды в зеркало и увидел маленькую аккуратную лысину, отросший живот, вечные патентные бюллетени на рабочем столе и полное отсутствие иных перспектив. Он обнаружил еще элегантную, похудевшую, собирающую научные данные жену, постоянно пакующую и распаковывающую чемоданы до и после симпозиумов. Жена Креля нашла узкую, неразработанную еще тематику и, застолбив, осваивала ее с невесть откуда взявшимся методичным упорством. Она поздно возвращалась с лекций, вставала тоже поздно, сразу усаживалась за стол и, если Крель не ходил накануне в магазин, пила чай с черствой булкой, одновременно выписывая формулы из книги. Она так втянулась в научную работу, что не интересовалась ни гостями, ни кино, постоянным спутником Креля так и остался Лешка, они ходили вместе в баню, катались на лыжах, и радостью и наградой Креля был Лешкин ясный взгляд, постоянно устремленный навстречу.

Характер у Креля, однако, сделался паршивый. В сердце его занозой засела государственная премия. - Это может быть только в нашей стране! звучало в курилке любимое присловье Креля, и далее он распространялся на тему, что легко тому, у кого есть знакомые или - важные родители, а не обремененного всем этим лауреата легко вот так просто взять и затюкать. Но когда Валентин послал его на микропроцессорные курсы, насмотревшись на бойких мальчиков, мгновенно разбирающихся в системных проблемах и без почтения хохочущих над самой короткой задержкой чужого мышления, Крель, к недоумению Валентина, не пошел после курсов работать в организованный вычислительный центр, а остался в патентной группе. Тогда, кажется, появилась у него и эта саркастическая неприятная усмешка.

Такова история Креля, и в день пятидесятилетия Тамары Ивановны он, развешивает носки, выходит из ванной, смотрит на Лешку, играющего на компьютере, говорит, как бы хорошо никуда не тащиться, не гладить брюки, а полежать лучше на диване, и Лешка вздыхает с соболезнующим видом в знак солидарности.

У Валентина мысли похожи. Он бы тоже никуда не ходил: он терпеть не может этих ресторанных застолий. Валентин - турист, его круглое обветренное лицо и крючковатый нос делают его похожим на суровую ночную птицу, но Зина замечает лишь прекрасные зелено-карие глаза, холодно и строго глядящие. Зина любит, сдавая нормы ГТО, смотреть на его сухощавую спортивную фигуру в безукоризненном снаряжении и, несясь за ним по лыжне, мечтать что это они вдвоем в походе по тундре. Но Валентин однажды уже брал с собой в поход девушку и, намучившись с ней на лыжне, выслушал потом и поздравление с отцовством. Валентин женился и стирал, как положено, пеленки, но этот его, казалось, вовсе не несчастный брак в щепу разбился о тяжелую и долгую болезнь Валентиновой матери. Мать лежала то дома, то в больнице, но Валентин, в отличие от Креля, с работы урываться себе не позволял, а поскольку разорваться тоже не мог, пришлось забить на дом, что не устраивало жену. После работы Валентин мчался к матери, жена сердилась, конфликт разрастался, Валентин однажды задержался у матери настолько, что жена отправила ему туда и чемодан с вещами, и постаралась потом, чтобы он никогда больше не увидел дочку. Мать Валентина умерла в больнице в рабочее время и, соответственно, в его отсутствие, и после ее смерти, рассказывая о чьей-нибудь еще неожиданной или ожидаемой смерти Валентин неприятно-весело, краем рта усмехался, словно сообщая окружающим замечательную новость.

Нельзя сказать, что Валентин не предпринимал больше попыток устроить семейную жизнь. Но после того, как одна молодая туристка, покинув его палатку, запросто перешла в палатку к более мускулистому бородачу, жизнь окончательно убедила Валентина, что отношения между даже близкими людьми, в общем, товарно-денежные, а дети - такой товар, расплатиться за который возможностей да и желания у него больше нет. Смыслом жизни для Валентина всегда было преодоление трудностей в одиночку - будь то крутые пороги горной речки или системные неувязки на работе. Неодушевленные предметы не требовали компромиссов, но, поглядывая на облупленные носы туристских детишек, толкающихся на озерной турбазе, где он разбивал в выходные свою одиночную теперь палатку, Валентин хмурился и рано ложился спать, чтобы не выходить к общему ужину и вечернему костру.

А Тамара Ивановна готовилась к юбилею долго, держала в голове идею устроить настоящий праздник, чтобы было что вспоминать. Муж Тамары Ивановны пять лет как демобилизовался, они получили в городе квартиру. Прежняя жизнь в военном городке была с одной стороны однообразна, с другой - полна происшествий... У лучшей подруги Тамары Ивановны змея-разлучница отбила мужа, с торжеством мяукала по ночам в телефонную трубку. Отбитый муж сжег с горя на спор секретную карту, по пьянке покаялся, вылетел из армии, пошел в грузчики, своровал бочку сметаны и сел. Городок будоражили вести о переводах за границу и об экстренных возвращениях оттуда выдворенных за воровство из магазинов непутевых офицерских жен. В городе жизнь была суматошней, но беднее эмоционально. За пять лет разлуки с полком и работы в институте Тамара Ивановна соскучилась и по настоящим праздникам, когда все офицеры с женами поротно сидели за длинными столами, звучала музыка, лилось вино, и были танцы и веселье до утра.