Спасти Москву - Михаил Ремер

А раз так, то с того же самого вечера принялся преподаватель обучать Ждана игре чудной. Неловко поперву; сам ведь путался, да тут и мастеровые из монастыря кстати. Выстругали из веточек фигурки, хоть и неказистые, но более или менее привычные. Так, чтобы и распознать их можно было, да одну от другой отличать легко. Вот тогда-то и начались настоящие баталии! Такие, что даже Сергий, прознав, прилетел в келью, гневно сотрясая бородой.

– Ты, чужеродец, грех не плоди мне здесь! – метая молнии, зашипел тот.

– Да какой грех-то?! – искренне изумился пришелец.

– Какой? А куклы бесовские откуда? – и, не дожидаясь ответа, старец сгреб доску и стоявшие на ней фигурки и швырнул в огонь. – Тьфу на вас, отродье бесово! – плюнул он вдогонку, да так, что Ждан поспешил, крестясь и кланяясь, покинуть келью, оставляя Булыцкого наедине с разгневанным настоятелем.

– Не прав ты, отче, – глядя на то, как язычки пламени набросились на его творение, отвечал пожилой человек. – И вот смотри в чем: Тохтамыш да Тимур, они воины великие, да воинство ихнее кровью чужой оплачивается. А здесь – та же война, да не рабы Божьи гибнут, а фигурки деревянные с поля брани уходят.

– Бесовы эти игрища! – ничуть не успокаиваясь, отрезал святой отец.

– А ведь сказано: не суди, да возлюби, – так же спокойно отвечал пенсионер.

– Сказано, – передразнил его старец.

– А ты только представь, отче, – так же мягко продолжал пришелец, словно и не замечая гнева собеседника своего, – что, если все полководцы вместо мечей да сабель в руки фигурки возьмут эти деревянные?! Что, если не на полях брани, да на досках сражения происходить будут? Это же скольким матерям не придется больше слезы лить по сыновьям убитым? Ты только представь, что Тохтамыш и Дмитрий Иванович не у Москвы сшибутся, а за доской игральной? И не только они, а и князья все остальные. Оно же и сражение, и без крови. Чем плохо, а? И возлюбят народы друг друга, что братья, и каменья держать друг на друга не будут. И все шахматам благодаря. А ты: игрища бесовские! Вон, в грядущем, даже отроки играть будут.

– Это в том, где огненными стрелами князья друг друга жечь будут, да? – оскалился в ответ тот. – И где хвори да яды на земли насылать неприятеля? А чего бы им за шахматы всем сшибки не устраивать, раз такие они все незаменимые?

– А еще больше резали бы, если не шахматы, – не растерялся преподаватель. – Они бы и землю в крови утопили, если бы не игрища бесовские. А так хоть одна душа на десяток спасется от смертоубийства, что в шахматы играть начнет. А еще острота ума. Плохо, что ли?

– Ты мне напраслину не городи! Не место здесь для игрищ бесовских! И чтобы духу их, – ткнул он пальцем в горящие фигурки, – не было больше. Особенно княжичи молодые когда приедут.

– Какие такие княжичи? – не понял Булыцкий.

– И Бог тебе в помощь, – словно не услышав вопроса, закончил разговор старец.

Всерьез озадаченный, вернулся он к мальцам своим и Ждану. Так, за играми и забавами, еще несколько дней заботами заполнились. Впрочем, вскоре и это отступило на задний план на фоне грядущей беды, и Булыцкий снова принялся поглядывать в сторону столицы.

Прождав еще с неделю, Булыцкий решился бежать. Лететь в Москву с вестью тревожной, и хоть и не отведет беду, так хоть уговорит ворота не отворять да медом хмельным не злоупотреблять. С ним в провожатые юродивый местный увязался, Сенька. Вроде и понимает все, и говорить может, да все больше с птахами на каком-то одному ему только понятном языке. Думал Оскола взять, да тот молод был да горяч. И лодыжка, хоть уже и ходил без костыля, о себе знать давала. И самое главное, болтлив уж очень, а в этот раз Булыцкий решил не говорить никому ничего. Оно так спокойней – и ему и Сергию. Хотя в том, что Сергий Радонежский сразу же поймет, куда это ноги унесли гостя монастыря, преподаватель и не сомневался нисколько. Впрочем, и не заботило это его сейчас.

Едва первые лучи солнца позолотили верхушки деревьев, пришелец, прихватив с собой рюкзак с заранее припасенным харчем и аптечкой, отправился в путь. По современным меркам не длинный путь – часа три-четыре с половиной на машине по двухполосному шоссе – превратился в настоящую пытку. Даже зимний переход со старцем дался намного легче. Конечно, не в последнюю очередь благодаря тому, что санями катили, да сани-то ведь тоже не чета привычным автомобилям. Да и потом, и тогда уж очень страдал Николай Сергеевич от холода. Оно хоть и укутан как следует был, да все равно сиднем в санях сидел, следя, чтобы свечи вовремя менялись да чтобы росток драгоценный ненароком не погубить. А тут еще и Сергию благодарность; едва лишь поняв, кто перед ними, всех мастей купцы приглашали к обозам, зовя подкрепиться да отдохнуть с дороги.

А вот в этот раз как повымерла дорога-то. Хоть бы один караван! Так что ночевки в густых кронах деревьев стали для него делом обычным, и не сказать, чтобы старое тело было таким сильно радо. Мышцы гудели от длинных переходов, поясницу нещадно ломило, все тело покрылось синяками да ссадинами, а открытые участки кожи горели от солнечных ожогов да укусов комаров и мошкары. Сенька – молодой провожатый, что за банку стеклянную вызвался довести пенсионера до Москвы, как мог, помогал, да толку было немного. Да и чудной он был с рождения, поэтому лишь исправно топал по одному только ему известным тропкам да кашеварил по вечерам, истово потом молясь на каком-то своем языке, в отблесках костра превращаясь в грозного то ли языческого идола, то ли христианского архангела.

А дорожка все плутала и плутала. Николай Сергеевич уже и счет потерял шагам, проведенным в пути. С трудом поспевая за проводником, он уже несколько раз смачно обматерил и самого себя, и Тохтамыша, и князя, и вообще все те силы, которые непонятно зачем и за какие грехи забросили его в этот далекий век. А еще все чаще сомнения были в том, что Сенька сам дорогу верную знает; уж очень путаный путь у них был. Уж подумывать начал преподаватель, что паренек завести его куда хочет, как на третий день все переменилось.

О приближении крепости они догадались по тревожному гулу набата[60]. Ветер разносил траурные всплески ударов, и Николай Сергеевич понял: не успели. Сенька тоже, хоть и не от мира сего, а все ж таки также учуял каким-то своим шестым чувством беду и, подхватив пенсионера под руку, потащил его на звук. Впрочем, это было лишним. Набат взбодрил того, пробудив неведомые до сих пор силы и энергию. Уже не разбирая дороги, спотыкаясь и падая, уворачиваясь от летящих в лицо веток и раздирая в мясо руки да хари, бросились они вперед, ведомые звуком.

Сколько они бежали, Булыцкий не помнил. Казалось, целую вечность. Помнил он так же, как лес внезапно расступился, вдруг открывая ощетинившуюся частоколом крепость Кремля да пожарища посада выжженного. Да ворота, в которые тянулась длинная орущая очередь возов, телег да скота, между которыми, размахивая руками и крича что-то непотребное, носились перепуганные мужики и бабы.

– Опоздали! – Николай Сергеевич без сил опустился на поваленную березу. – Тохтамыш идет. Тьфу, пропасть! – зло сплюнул он под ноги.

Сенька, видать, еще не понял, что произошло, а потому, схватив задыхавшегося от бега старика, поволок по направлению к воротам. Гонцы влились в галдящий поток и ринулись к воротам.

Странное дело, но преподавателю совсем иначе представлялись штурм и события, предшествующие ему. Несмотря на кажущуюся хаотичность, давки не было. Задолго до самих ворот в несколько рядов стояли грозные дружинники, криками и жестами успокаивавшие разошедшихся беглецов. Их усилиями телеги выстраивались в ровные шеренги и чинно закатывались за частокол, где их уже встречали бойкие мальчишки, быстро определявшие места для транспортных средств. Так же организованно разводили по сторонам входящих людей: дети, бабы да старики бросались вслед за своими повозками, в то время как мужчины направлялись к поджидавшим в стороне воеводам. Николай Сергеевич поковырялся в памяти, вспоминая, а кто из ратных остался контролировать город. Вроде как Остей… Уважение! Сеньку с Булыцким тоже хотели разделить, но пенсионер уперся. Матерясь последними словами, он полез на крепкого детину стражника, как вдруг почувствовал, как чья-то мощная рука, как цуцика, подхватила его за шиворот.

– Вот ты, бельма! Чего же тебе у Сергия не сидится-то?!

– Тверд?! – не сразу и признал Булыцкий.

– Ну, здоров будь, чужеродец! – расхохотался тот. – А мы, вишь, Тохтамышу встречу готовим!

И ведь только сейчас обратил внимание пенсионер на обилие ратников, попрятавшихся за частоколом. И у каждого второго – эрзац-арбалет. А еще к стенам прилипли, затаившись между зубцами, туши тюфяков, готовых с грохотом схаркнуть смачный заряд огня и камня да чугуна. Только сейчас обратил он внимание на строгий, почти армейский порядок среди беженцев, облепивших телеги. И мотки «колючки», аккуратно сложенные под стеной, да колья, в землю вбитые шагах в двадцати от стены. А еще – конструкции странные над зубцами; плоские, обитые размоченной кожей деревяшки, на ставни похожие больше, только почему-то как паруса при штиле мертвом, висящие между бревнами.