По следам преступлений - Николай Жогин

— В этой драке меньше всего виноват он. Его вовлекли.

— Нас с тобой почему-то не вовлекают.

— Ну, что касается меня, — улыбнулся Соколов, — то ваш пример явно неудачен. Чуть не каждый день меня, грешного, вовлекают в разные такие истории. И еще похуже бывает.

— Да, служба у тебя — не сахар. Не надоело? — И тут же директор неожиданно предложил: — Слушай, иди ко мне начальником отдела кадров, а? Как раз наш уходит на пенсию.

— Спасибо. Пока подожду. Вместо себя предлагаю Михайлова.

— Ты опять за свое? Ну ладно. Под твою ответственность.

Приняли Юрку на завод. Но разве же на этом кончились заботы Соколова о непутевом Юрке? Слышит следователь — тянут его дружки сызнова. Под самыми разными предлогами в свою компанию заманивают: то новые записи на «маге» послушать, то потанцевать.

Сначала он отбрыкивался, но других-то друзей пока не завел. На заводе на него поглядывают искоса: отсидел парень. И девчонки в том числе. Ну вот так и пошло — парню надо идти на смену, а он под сильным градусом бегает очертя голову по женскому общежитию, кричит, рушит все что попало. Какую-то Нину ищет.

С завода звонят Соколову:

— Заберите вашего подопечного. Мы его уволим.

— Подождите. Уволить — дело нехитрое.

И снова сидят друг против друга старые знакомые. О чем только не говорил в эти часы Николай Алексеевич Соколов! Встречался он и с Юркиной матерью.

— Тебе сейчас двадцать два? — спросил он как-то У Юрки.

— Двадцать третий. Дальше?

— Твой отец к этому времени навоевался досыта. Не помнишь его?

— Где же помнить, мне два месяца было. Только по фотографии знаю.

— Принеси покажи. А я вот своего отца хорошо помню. Мне было четырнадцать, когда война началась.

Вместе с отцом ходили на «Истребители». Шел такой фильм. Песня там хорошая. Знаешь? На завод ушел сразу, потом…

Пожалуй, и не скажешь, когда именно и с чего начался в Юрке серьезный перелом. Однажды увидел его Соколов в кино с девушкой и, признаться, очень обрадовался: «Ну порядок. Помощница у меня появилась».

А помощница, надо сказать, оказалась очень способной. Перестали Соколову звонить с завода, не встречали его и в этой самой компании, которая очень тревожила работников угрозыска. Явных улик против этих шалопаев не было, но то в одном рабочем поселке, то в другом слышал Соколов о них самые нелестные отзывы — хулиганят, дерутся. Надо эту теплую компанию разбить, и лучше всего изнутри. Другими словами ее надо обезопасить, отвести от возможных преступлений.

И сделать это, думал Соколов, поможет Юра Михайлов. Надо его подготовить к этому.

В воскресенье Николай Соколов с женой гуляли по городу. В коляске сидел счастливый Сережка. Около универмага Соколов увидел Юру. Он опять был с той же девушкой. Тогда, в кино, Соколов был в милицейской форме и решил не подходить к Юрке: «Кто знает, что за девчонка, может, она ничего о его прошлом не знает, еще отпугнешь».

Сейчас Николай был в гражданском, и он, улыбаясь, подошел к Юрке, поздоровался, подвел к Маше:

— Познакомьтесь, Юра, с супругой.

— А вы — с моей, — сказал Юра и покраснел.

— Нина, — подала девушка руку.

«Ага, — подумал Соколов, — та самая, которую он с таким шумом искал тогда в общежитии». А вслух он сказал:

— Поздравляю. Живите счастливо. Заводите вот такого Серегу. Очень даже симпатичные граждане.

— Комнату обещают на заводе, — похвалился Юра и добавил: — Уже обзаводимся хозяйством. Вот решили телевизор в кредит взять.

— Пойдем вместе выберем.

Соколов вместе с другим работником угрозыска, Владимиром Понятаевым, собрали целый отряд помощников — народную дружину. И теперь была такая у Николая мысль: вовлечь в эту дружину и Юру Михайлова. А ребята здесь подобрались боевые — вместе с райкомом комсомола отбирали. На счету у дружины уже много добрых дел. Как-то в штаб дружины стали поступать тревожные сигналы из поселка Затонский. Люди жаловались на то, что группа подростков-хулиганов срывает с мальчишек фуражки, отнимает портфели, под угрозой ножа заставляет приносить из дому деньги, вещи. В этом же районе ночью над прохожими устраивали дикие шутки: протягивали поперек тротуара проволоку, обливали помоями. Как-то обокрали табачный киоск.

Соколов и Понятаев собрали штаб дружины, рассказали об этих сигналах. Было известно, что верховодят ребятами двое великовозрастных шалопаев по кличкам «Тарапуня» и «Мухтар». Никакими другими сведениями милиция пока не располагала.

Офицеры милиции вместе с руководителями штаба дружины распределили дружинников по группам и каждой группе дали задание. И вот на пустырях, в скверах, в парке, там, где собираются подростки, появились дружинники.

Другие побывали в близлежащих школах, заходили к родителям. Постепенно картина прояснилась. Дружинники нашли законспирированных Тарапуню и Мухтара. Ими оказались шестнадцатилетние парни. Школу они давно бросили, нигде не работали. Дома присмотра не было. Вот они и сколотили из зеленых юнцов такую удалую ватагу.

Пришлось наиболее трудных передать в детскую колонию. Остальных малолетних хулиганов дружинники взяли под свое неослабное наблюдение. Привлекали к этому делу родителей, учителей, заводских комсомольцев.

Жалобы прекратились.

Но на этом не прекратились, увы, вообще заботы Николая Соколова и его товарищей.

Следователь уголовного розыска не переставал наблюдать за десятками молодых ребят, у которых случилась в жизни однажды ошибка. Впрочем, некоторые повторяли эту ошибку и дважды и трижды…

Соколов завел для себя общую тетрадь, в которую записывал тех, кто еще не свернул с прямой дороги на узенькую, кривую тропку, но может на нее свернуть, проявляет, так сказать, такую тенденцию.

Бывший моряк сумел расположить к себе многих так называемых трудных парней, и они стали его помощниками. Именно они помогли предотвратить кражу автомобильного мотора, стульев с мебельного завода. Они держали Соколова постоянно в курсе всех событий, которыми жили заводские поселки, весь район, знакомили его с теми, кто появлялся здесь проездом или приезжал в гости к родственникам.

То один, то другой сообщали Соколову и о себе:

— Женюсь, Николай Алексеевич.

— Разряд повысили. Мастер похвалил.

И работнику милиции было приятно разделить с ребятами их радость возвращения к честной жизни.

Но не все хотели жить честно. Та же группа Серого (Мотунова), например. Учиться ребята бросили давно и все это время нигде больше трех-четырех месяцев не задерживались. Ни специальности, ни постоянного места работы. Так, устраивались для видимости, чтобы нельзя было выселить как тунеядцев, вахтерами, сторожами на водной базе, контролерами в парке. Что это за работа для здоровых парней? Правда, совсем недавно Мотунов устроился на завод, но чувствовал Соколов, что, во-первых, это ненадолго, а во-вторых, наверное, что-нибудь ему там понадобилось. И вот неделю назад поступило сразу два заявления об ограблении. Пострадавшие сообщили, что нападение было совершено группой в четы-ре-пять человек, вооруженных ножами и пистолетами. Описывали приметы, запомнился один: черный, здоровый.

Соколов перебирал в уме всех тех, кто бы это мог. Неужели все-таки группа Мотунова? Правда, Мотунов не черный, да и не такой уж здоровый. А Зубарев вообще рыжий, плюгавый. Но в темноте у страха глаза очень велики. Мотунов раньше был судим. Вышел, но снова попался на мелкой краже.

Когда Соколов приходил на завод и встречался с Мотуновым, тот ему говорил:

— Ты сюда, начальник, не ходи. Здесь, кроме меня, никого из наших нет.

Не нравился этот наглый парень Соколову. На откровенный разговор он не шел. Молчал, посмеивался про себя, а потом нахально хлопал Соколова по плечу:

— Не волнуйся, начальник, все будет в полном ажуре.

Но Николай знал, что вся компания Мотунова — такая же шпана, как и он сам. Тоже в прошлом судимость и даже две, потом взяли на поруки, потом шляются без дела, пропадают из города, где-то гастролируют, снова появляются… Пробовали заводские комсомольцы подступиться к Мотунову, но тоже ничего у них не вышло.

— Я человек беспартийный. Мое дело — ишачить. Все.

Поговорил Соколов с Юрой Михайловым откровенно. Прямо ему сказал:

— Ты должен нам помочь.

Юра задумался.

— Я понимаю, Николай Алексеевич. Я у вас в долгу…

— Чудак, разве только обо мне речь? Они же всему поселку жить спокойно мешают.

— Мне они теперь не доверяют. И правильно, конечно. Разошлись наши дорожки в разные стороны, и не сойтись им.

— И все-таки, Юра, если ты что-нибудь услышишь…

— Я понял.

…Час ночи. Николай только что простился со своими верными помощниками — дружинниками:

— Идите. Вам завтра на работу рано вставать. А я еще пройдусь по Затонскому поселку и тоже домой.