Революtion! - Валерий Соловей

Символическому наступлению оппозиции во многом поспособствовали действия самой власти, предложившей и активно навязывающей новый символ – георгиевскую ленточку. Формально приуроченная ко Дню Победы 9 мая и поначалу призванная дать обществу неофициальный объединяющий символ, сплотить его, георгиевская ленточка стала использоваться и помимо 9 мая – как опознавательный знак пророссийских повстанцев в Донбассе, прорежимных активистов и организаций, для маркировки определенной политико-идеологической позиции.

Этот сдвиг особенно заметен начиная с весны 2014 г. в рамках кардинального изменения официального идеологического курса и публичного политического дискурса. Вкратце эти изменения можно охарактеризовать следующим образом: формирование образа внутреннего и внешнего врага, интенсивное использование языка агрессии и насилия с целью идеологической и культурной мобилизации общества.

В новом культурно-символическом и политико-идеологическом контексте георгиевская ленточка из проектируемого символа общенационального единства превратилась в символ разделения общества и даже политической конфронтации. Она маркирует приверженность определенной – прорежимной – политической позиции. Обращаю внимание, что эту символическую баррикаду воздвигла сама власть, провозгласив во вполне большевистском духе: кто не с нами, тот против нас. Но тем самым она предоставила оппонентам режима прекрасный шанс воспользоваться национальным триколором в качестве своего политического символа.

Наконец, музыка, куда же без нее в революции? Знаменитые песни: «Марсельеза» времен Великой французской революции, ставшая национальным гимном Франции; русско-польская «Варшавянка» в революции 1905 г. Музыкой была пропитана студенческая революция 1968 г. в Париже. Великая антикоммунистическая буржуазная революция рубежа 1980–1990 гг., прокатившаяся по Восточной и Центральной Европе, Советскому Союзу, ассоциируется с роком.

Значение и роль музыки те же, что у символов и цветов. Она способна обеспечить мобилизацию, подарить людям ощущение единства и сплоченности без длинных объяснений, напрямую апеллируя к их чувствам.

«Мы ждем перемен» Виктора Цоя стала настоящим гимном революционеров, выступавших против коммунистического режима в СССР. Спросите их о воспоминаниях августа 1991 г. – и наверняка услышите, что почти для любого из них те далекие события ассоциируются с песнями Цоя, Шевчука и рок-музыкой.

В свою очередь гимном «оранжевой» революции 2004 г. на Украине стала песня «Нас не подолати!», написанная группой Greenjolly буквально за несколько часов. Песня «Вставай!» «Океана Эльзы», хотя и написанная до революции, приобрела в ходе ее особую популярность и воспринималась именно как революционный призыв. «Революция достоинства» ассоциируется с «Воинами света» «Ляписа Трубецкого».

В целом обе украинские революции самым тесным образом связаны с рок-музыкой. Политические акции выглядели синтезом собственно митингов и рок-фестивалей. И еще вопрос, кто сделал для мобилизации общества больше: политики своими выступлениями или рок-группы своими песнями.

Еще раз повторю: в современном мире для формирования революционной/протестной идентичности и революционной мобилизации идеология не нужна. Как не нужна и партия «нового» или «новейшего» типа. Вполне достаточно группы решительно настроенных активистов, красочных символов, музыки и самых общих лозунгов.

Политические идеологии требуют усилий для усвоения и понимания. Музыка, символы и цвета воспринимаются легко, сами собой. Идеологии разъединяют, музыка и цветы – объединяют. Культура бросает вызов политической власти.

В России живой метафорой конфликта культуры и власти стал художник-акционист Петр Павленский. Подожженная им ночью 9 ноября 2015 г. дверь подъезда здания ФСБ на печально знаменитой Лубянке – символическое выражение конфронтации культуры и политического порядка современной России. При этом культура действует своими средствами, превращая политику в перформанс.

Современная революция перестала быть столкновением антагонистических идеологий и организованных политических сил. По форме она все больше напоминает красочный карнавал на площадях и улицах столиц, карнавал, в котором действуют персонажи своеобразной комедии дель арте: коварный и жестокий диктатор, его двуличные чиновники, свободолюбивый народ, жестокая и трусливая полиция, выжидающая армия, таинственная заграница. Сюжет модифицируется, но персонажи неизменны.

Карнавальный характер современных революций подчеркивается активным использованием таких элементов, как флешмобы, протестные «кольца», процессии и прочие театрализованные события.

Наблюдателей и участников революционного действа не оставляет впечатление ирреальности происходящего. Кажется, это не всерьез, это игра. Однако выигрывают в игре лишь те, кто относится к революции, начинающейся как игра, всерьез и кто готов поставить на кон главную ставку – собственную жизнь.

Для любых революций – великих и малых, кровавых и мирных – более чем уместен совет Владимира Ульянова-Ленина, знавшего толк в революционном деле: «Никогда не играть с восстанием, а начиная его, знать твердо, что надо идти до конца».

До конца своих врагов готов идти всякий человек. Отличие революционера в том, что он должен быть готов идти до собственного конца. «Дело прочно, когда под ним струится кровь».

Революции вынуждены быть особенно изощренными в части коммуникации с обществом. Ведь медийные возможности оппозиции обычно ограниченны, зачастую она преследуется властью. Поэтому в ход идет буквально все – от граффити, листовок и плакатов до настенных газет и уличных выступлений. Упоминавшаяся карнавализация революции, которая впервые отчетливо проявилась во время студенческих волнений в Париже 1968 г., превращала, как отмечал Жан Бодрийяр, саму улицу в медиа – альтернативное официальным и субверсивное по характеру.

В начале XXI в. произошел поистине драматический сдвиг в коммуникациях. Распространение Интернета и появление социальных сетей снабдило революцию первоклассными медийными инструментами, которые находятся вне контроля властей. Однако эти инструменты обеспечивают политический эффект лишь в случае, если проникновение Интернета в то или иное общество превышает 10%, то есть когда по крайней мере каждый десятый становится пользователем.

В этом отношении украинскую «оранжевую» революцию 2004 г. вряд ли можно назвать «интернет-революцией», поскольку к тому времени число пользователей на Украине как раз составляло около 10%. И хотя Интернет сыграл важную роль в политической мобилизации, в основном революционная агитация и пропаганда распространялись офлайн, в традиционных СМИ. Ко времени «революции достоинства» 2013–2014 гг. проникновение Интернета на Украине значительно увеличилось, а роль социальных сетей несравненно выросла, однако и в этом случае социальные медиа комбинировались с традиционными СМИ.

Дело в том, что на Украине медиахолдинги традиционно контролируются автономными от государства конкурирующими финансово-экономическими группами, создавая ситуацию информационного плюрализма или, в более осторожной формулировке, информационного разнообразия. Похожим образом обстояло дело и в России до начала 2000-х гг., когда основные телевизионные каналы были консолидированы под эгидой государства. Поэтому если на Украине существовали влиятельные традиционные СМИ, способные поддержать «революцию достоинства», то в России 2011 г. таких СМИ, за исключением телеканала «Дождь» и пары-тройки печатных изданий, попросту не осталось.

Закономерность следующая: отсутствие информационного плюрализма несравненно повышает значение социальных медиа в информировании общества и мобилизации революционеров. В этом смысле социальные медиа для России значили несравненно больше, чем для Украины. Критически важны они оказались и для «арабской весны».

В 2011 г. по Северной Африке и Ближнему Востоку прокатилась беспрецедентная по размерам волна протестов и демонстраций с политическими (отставка действующих правительств, проведение свободных выборов, обеспечение свободы слова) и социально-экономическими (борьба с безработицей, увеличение минимальной заработной платы, решение проблемы нехватки жилья, сдерживание роста цен на продовольствие) требованиями. Впоследствии она получила название «арабской весны».

Ее итогом стало свержение глав четырех государств. Тунисский президент Зин эль-Абидин Бен Али бежал в Саудовскую Аравию 14 января 2011 г. Египетский президент Хосни Мубарак подал в отставку 11 февраля после 18 дней массовых акций протеста, бесславно завершив свое тридцатилетнее президентство. Ливийский лидер Муаммар Каддафи был зверски убит 20 октября в родном городе Сирт, когда Национальный переходный совет взял его под свой контроль. Президент Йемена Али Абдалла Салех 27 февраля 2012 г. окончательно оставил свой пост, передав власть новому президенту, избранному на досрочных президентских выборах.