Бывший (СИ) - Мельникова Надежда Сергеевна "Хомяк_story"

Ближе к полуночи мне пришло сообщение: «Не могу уснуть, все время думаю о тебе.»

Сердце в тот момент сжалось, на мгновение остановилось и понеслось вскачь. Я, конечно, не ответила, но засмущалась как малолетка на первом свидании.

Работать совсем не хочется, желание одно — бросить все и убежать на улицу, куда-нибудь в парк: подышать свежим воздухом, принять солнечную ванну. Покормить голубей и погонять белок. И так — практически весь рабочий день, хорошо, что уже вечер и скоро можно будет сбежать из собственного, пусть даже такого красивого, кабинета.

— Татьяна Сергеевна, к вам посетители, — пожимает плечами Ирка, открывая дверь и шепотом добавляя: — они сказали, что по очень важному делу.

В мой кабинет заходят двое хорошо одетых мужчин. По всему видно, что проблем с деньгами они не испытывают. Два схожих черных деловых костюма, дорогие туфли, часы, аккуратные прически. Я приглашаю их присесть, широко улыбаясь. Один из мужчин тут же берет инициативу на себя. Он старше, на вид ему лет пятьдесят с хвостиком. Мне кажется, я где-то его видела, но не могу вспомнить, где именно. Второй — гораздо моложе, кажется, мы с ним одногодки. Оба гостя чернявые и смуглые. У меня бывший муж турок, думаю, эти ребята из той же оперы.

Я сажусь на свое место и тот, что постарше привстает, галантно подав руку для рукопожатия.

— Татьяна Сергеевна, меня зовут Адем Шахин, а это мой племянник Хасан.

Имя мне ни о чем не говорит, поэтому я любезно киваю. Наверное, они хотят с нами сотрудничать. В любом случае лишние клиенты не помешают.

— Приятно познакомиться.

— Я ресторатор, люблю восточную кухню и изо всех сил внедряю ее в массы, правда, единственный крупный турецкий ресторан в городе принадлежит не мне, но я над этим работаю.

Я снова улыбаюсь, мужчина выглядит приятным. С недавних пор все, что связано с Турцией, снова мило моему сердцу, поэтому я слушаю с некоторым волнением. Если ресторатор, то все понятно. Его заинтересовала наша выпечка.

— Большая часть моих ресторанов находится внутри отелей Тимура Назаровича Айвазова. Это ваш бывший муж, верно?

Улыбаться больше не хочется. Желудок сжимается от какого-то нехорошего предчувствия. Мужчина теперь кажется искусственно любезным, а его племянник разглядывает меня как-то слишком внимательно, будто породистого скакуна на скачках.

Незваный гость Адем достает коробку сладостей и кладет мне на стол.

— Угощайтесь, — широко улыбается Хасан.

— Хасан, раскрой коробку для сестры Татьяны.

Молодой начинает суетиться, а я сижу, будто примагниченная к собственному стулу.

— Рахат-лукум — это одно из самых известных восточных лакомств, мы принесли вам инжирный. О нем упоминается в сотнях волшебных сказок. Вы верите в сказки, Татьяна? Вот и я верю. А еще верю, что каждому предназначена его пара.

Ничего не понимаю. Причем тут пары? Сумасшедший какой-то.

— Вы пришли меня конфетами угощать? Переходите к делу, — перестаю улыбаться.

— Мы могли бы у вас в пекарне организовать восточную линию. Качественный рахат-лукум — это когда нажмешь на кусочек пальцем, а затем отпускаешь и он очень быстро принимает изначальную форму.

— Хорошо, мы рассмотрим ваше предложение. Только нужно всё документально оформить, в письменном виде.

Хасан продолжает на меня пялиться, а Адем начинает рыться в карманах пиджака.

— Вот смотрите, — выкладывает он передо мной сложенную пополам фотографию, на которой изображена целая толпа народа в традиционных костюмах. Среди них лишь один выделяется своим современным видом. Человек, которого я чуть было не впустила в свою жизнь заново.

— Эта наша турецкая диаспора. Но нас мало, — смеётся Адем, — у меня две дочери и я хочу, чтобы каждая родила не меньше пятерых детей.

— Мне эта информация зачем? — мычу вмиг слипшимися губами.

— Это фото сделано вчера. Напечатал специально для вас, чтобы вы поняли. Вот это моя старшая. Она выходит замуж совсем скоро, а это, — он показывает на очень красивую юную брюнетку, что стоит рядом с Тимуром, — моя младшенькая. Вчера ей исполнилось девятнадцать. И у нее уже есть преданный поклонник.

В лёгких резко заканчивается воздух. Задыхаюсь. Он вчера уехал ради ее дня рождения. Он собирается жениться на чистокровной турчанке. А я? Меня куда? Ах да, со мной хорошо в постели. Я нужна ему в качестве любовницы.

— Татьяна, вы очень красивая женщина. Вот даже Хасан от вас в восторге. Если вам так нравятся восточные мужчины…

Я медленно поднимаюсь с места. Он привел мне Хасана вместо Тимура. Кажется, меня сейчас вырвет.

— Вы же уже были женаты, ничего хорошего не вышло. Отпусти его, сестра. А Хасан хороший, что же вы тут совсем одна? Вам настоящий мужчина нужен.

— Уходите.

— У Хасана есть небольшое хозяйство и тоже свой дом. Он добрый человек, Татьяна. Любит русских женщин и ему не так важны традиции, как нашей семье.

Что же он Хасана своей дочери не сосватает? Тимур богаче и такая корова нужна самому? Боже, мне дурно.

— Уходите! — вскрикиваю, не сдержавшись, как попало накрываю коробку крышкой, — и конфеты свои заберите.

Мне плохо. Очень плохо и душно, и голова кружится. И свет в моём, ещё недавно таком чудесном, кабинете невыносимо яркий.

Глава 47

Тимур. Вечер предыдущего дня. День рождения Ясемин.

Мне неймется. Как там говорят? Душа не на месте. Сидя в глубоком кресле, накрест накрытом колючими кусками вишневого ковра с золотыми кистями, я нетрепливо стучу ногой по полу в ожидании, когда все это закончится. В зале дома Адема гаснет свет. Мать Ясемин выносит большой самодельный торт. Дочка аккуратно поправляет яркий платок на голове, как будто продумывая каждое свое движение. Дальше, зажмурившись, дует на частокол свечей. Все радуются, я сдержанно поддерживаю аплодисменты.

Большая часть женщин дома Шахин сегодня не покрыли голову, но в последнее время среди молодых турчанок появилась несвязанная с религией мода на платки. При этом под верхний платок кладется еще один — пышный, создавая эффект огромной головы. Это считается красивым. Вот именно так и одета сейчас Ясемин.

Гости поют хором, поздравляя юную именинницу. В семье Шахин вообще очень любят петь, почти у всех от природы хорошие голоса. И поют они часто: готовя еду, сидя за столом и, конечно, во время праздников. Бывало, сидишь между Адемом и Хасаном, а они как начнут орать о великой турецкой войне, уши глохнут.

Лицо Ясемин, конечно, красиво. Особенно когда золотистый свет свечей озаряет ее белоснежную кожу, контрастирующую с темно-карими, не по размеру лица крупными глазами. Тонкий стан напоминает гипсовую фигуру балерины, стоящую на фортепьяно в центре гостиной.

Но я вдруг явственно представляю, как тайком засовываю руку ей под подол посреди семейного празднества, и Ясемин вначале падает навзничь в обморок, как подкошенная, а потом, очухавшись, рыдает и орет, забившись в истерике. И, конечно же, интересуется, какой шайтан в меня вселился. Она такая правильная. И в этот решительный, изначально предшествующий всяческому открытию момент, я как будто прозреваю.

Я недостоин этой замечательной девушки. Она же как белый песок на девственном, диком пляже. Чистый, ровный, нетронутый, такой белоснежный, что и топтаться-то по нему страшно. А я ведь не только топтаться. Я с разбегу валяться люблю, на голову сыпать, зарываться и с черной землей месить, создавая художественный беспорядок.

— Ясемин, сестра, хочу прогуляться, — вызываю именинницу в сад, легонько придерживая за руку.

Осматриваюсь. Красивый дом, прекрасный сад, где летом в изобилии цветут розы и другие цветы, тихая улочка перед ним — ее дом, но не мой.

— Ты хочешь за меня замуж, Ясемин? — оборачиваюсь я к вмиг побледневшей девчушке.

Сейчас я четко понимаю, что, кроме всего прочего, ей очень мало лет. Она совсем еще девочка.

— Конечно, господин Тимур, я мечтаю. Отец говорит, что вы очень хороший человек и достойный.