Эхо возмездия - Валерия Вербинина

– Если я назову вас мерзавцем, вы меня арестуете? – выпалил молодой человек, багровея.

– Поверьте, я руководствуюсь исключительно благими мотивами, – холодно ответил его собеседник, садясь в кресло, стоявшее напротив Одинцова. – Уверен, вашей сестре вовсе не обязательно знать то, что вы мне сейчас расскажете.

– Я вам уже все сказал, – буркнул Николенька. – Но если вам угодно что-то обсудить…

– Мне угодно обсудить Дмитрия Ивановича Колозина и то, как вы жили с ним в одном петербургском доме, – отрезал Ломов. – Заодно, как я полагаю, вам придется рассказать, почему вы ни с того ни с сего бросили университет.

Котенок мяукнул. Николенька опустил голову и смотрел невидящими глазами на зверька, который крутился возле него на диване.

– Глупо я поступил, конечно… – устало проговорил молодой человек. – Надо было мне догадаться, что вы все равно узнаете. Да, я знал Колозина, и очень хорошо… Я верил, что мы были друзьями.

– Давайте по порядку, – попросил Ломов. – Как именно вы с ним познакомились?

– Поселились в одном доме. Я на втором этаже, он на четвертом. Постоянно сталкивались во дворе и вскоре выяснили, что оба учимся в университете. Я поступил на первый курс, он был уже на третьем. Я был, как я понимаю теперь, восторженным дурачком. – Николенька говорил медленно и печально, словно речь шла о дорогом любимом покойнике. – Столичный воздух ударил мне в голову. Петербург – особый город… да… А Колозин…

Он замолчал.

– Он был очень умен и много читал. Мог говорить убедительно и красиво о справедливости, долге, о том, что надо работать над собой, что общество не станет лучше, пока человек сам не усовершенствует себя. Конечно, потом я обнаружил, что все свои умные мысли он понадергал у графа Толстого или у кого-нибудь еще, но тогда я об этом не догадывался. – Николенька судорожно сглотнул, кадык на его шее дернулся. – Я им восхищался. Я был так рад, что у меня есть друг, который… Который лучше меня, понимаете? Я был скучный, провинциальный, не слишком образованный, плоско шутил, не умел одеваться. Мне казалось, что рядом с Митей Колозиным я стану лучше. А потом…

По лицу Николеньки пробежала судорога, он оборвал себя на полуслове и отвел глаза.

– Что-то произошло? – спросил Сергей Васильевич. – Что-то, что было связано с вашим другом?

Николенька дернул щекой.

– Однажды я шел домой и услышал на подходе к нашему двору какой-то нечеловеческий крик. Я весь похолодел… я подумал, что так кричит живое существо в смертной муке… Я бросился на крик… и возле стены я увидел Колозина. Он стоял в нескольких шагах от нее и с размаху швырял об нее что-то, что сначала показалось мне чем-то вроде мятой тряпки. Я не сразу сообразил, что это была кошка. – Лицо молодого человека исказилось. – Она… она жила у нас во дворе… просто брошенная кошка… обычный зверь… ее никто не обижал, она никому не мешала… Боже мой!

– Что сказал Колозин, когда увидел вас? – спросил Ломов.

– По-моему, он немного растерялся, но тотчас же включил свою силу убеждения и стал говорить, что кошка была бешеная и она бросилась на него… Но я видел ее утром – она была такая же, как всегда. Я понял, он лжет, он мучил кошку просто потому, что… ему так захотелось. Он несколько раз говорил при мне, что только глупцы сюсюкают с детьми и животными… – Николенька медленно покачал головой. – Почему я не ударил его? Почему я…

– Потому что вы человек другого склада, – сказал Ломов. – Не забивайте себе голову.

– Да, но я должен был сделать хоть что-то… а на меня словно напало оцепенение… Кошка корчилась на мостовой и издавала этот ужасный звук… не то визг, не то стон… Я не смог добить ее… пришлось вызывать дворника. А со мной после этого случая что-то произошло. Я понял, что, когда Колозин говорил о справедливости, свободе и прочем, он врал… Потому что справедливые люди не истязают животных. Никакие принципы ничего не стоят, если вы сами их не придерживаетесь… И… со мной что-то произошло… Я не мог больше видеть этот дом, этот двор, не мог видеть самодовольную физиономию своего бывшего друга… Он был просто мелочный, тщеславный, жестокий тип… А я навоображал себе о нем бог весть что… Он ведь постоянно мне врал, понимаете? Он врал, что у него богатый отец, врал, что надо становиться лучше, а сам в глубине души потешался над теми, кто ему верил… Я перебрался в другую квартиру и перестал общаться с Колозиным, но мне по-прежнему было физически плохо. Я не мог отделаться от мысли, что все люди – лицемеры и мерзавцы, и чем больше они прикидываются порядочными, тем они на самом деле хуже. Я стал пить, но мой желудок так устроен, что я даже толком напиться не могу, меня тошнит после нескольких рюмок… Закончилось все тем, что я перестал ходить на лекции… а потом меня отчислили. Вскоре я прочитал в газете об убийстве Изотовых и о том, что Колозина задержали… Честно вам скажу: я не удивился. После того, что я видел, я считал вполне вероятным, что он убил четырех человек. Сам я вернулся домой и постарался забыть все, что было с ним связано. Я почти не сомневался, что его осудят, но тут в дело вмешался Павел Антонович, стал доказывать, что Колозин ни при чем, против него нет никаких улик… и все это обсуждали без конца у нас, у Снегирева, у других знакомых… Потом Колозина оправдали, и он решил приехать к Павлу Антоновичу поблагодарить его за заступничество. Я не хотел идти на вечер, я чувствовал, что мне нечего там делать, но Евгения принялась настаивать, как же так, она одна, а я не приду… Пришлось мне сопровождать ее и слушать за ужином всю ту чушь, которую он нес… о торжестве справедливости и прочем, что я слышал уже не раз… Я был рад, когда мы с сестрой наконец уехали. Единственное, ради чего стоило побывать на том ужине, – это баронесса Корф… Вы ее видели? Какие плечи, какие глаза, какая осанка… а волосы!

– Скажите, Николай Михайлович, Колозин говорил с вами в тот вечер? – спросил Ломов.

– Нет. Он пытался подойти ко мне после ужина, но я просто-напросто сбежал в другую комнату.

– А что вы можете сказать об Изотовых? Вы ведь жили в одном доме и наверняка видели квартирных хозяев Колозина, когда навещали его.

– Люди как люди, – пожал плечами Одинцов. – Я не обращал на них особого внимания. У хозяйки голос был такой же пронзительный, как у сестры, и когда она начинала кричать, Колозин уверял, что ему хочется убежать из дома.

– В последний вечер своей жизни он заявил, что знает, кто на самом деле убил Изотовых, – сказал Ломов. – Как по-вашему, кого он мог иметь в виду?

– Он назвал меня? – Николенька переменился в лице. – Послушайте, такая выходка вполне в его духе… Ему страшно не понравилось, когда я попытался ускользнуть из-под его влияния после того дикого случая с кошкой. Он просто решил отомстить мне таким образом, понимаете? Если бы Колозин на самом деле знал, кто убийца, он бы сразу же сказал следователю… Стал бы он сидеть в грязной камере с другими преступниками… Не такой это был человек! Он себя холил и лелеял… одевался очень обдуманно… Может быть, не как щеголь, потому что денег у него было немного, но старался выбрать самую лучшую одежду… Это кошку несчастную можно было бить о стену, а себя он очень любил…

– Что вы почувствовали, когда увидели его в саду? – не удержался Ломов.

– Я даже не понял сначала, что происходит. Его сильно замело снегом… Фруфрик пищал… Я подумал, может быть, какой-нибудь пьяница забрел в сад и замерз… Подумал, может быть, можно еще что-то сделать, спасти его… А потом увидел лицо. Я оцепенел… Ведь он считал себя сильным, неуязвимым, а жизнь обошлась с ним в точности как он с той кошкой… И именно Фруфрик привел меня к его телу. Но, конечно, все это вздор… совпадения, которые ничего не значат…

Николенька умолк, отвернулся и угас. Лицо у него было теперь измученное, под глазами были видны синяки от треволнений, недосыпания и разговора, который совершенно его вымотал.

– Скажите, – спросил Ломов, – если Колозин знал убийцу, мог он его шантажировать, например?

– Возможно. Но не только ради денег, а и из желания помучить.

– Он встречался прежде с кем-то из присутствующих на вечере? Кроме вас, разумеется.

– По-моему, ни с кем, – ответил Николенька, поразмыслив. – Понимаю, о чем вы думаете. Он хвалился, что знает настоящего убийцу, и его самого убили. Но он не был знаком ни с кем, кроме меня… Вы меня арестуете?

– Пока – нет. Вы сказали о нем: тщеславный, жестокий, самолюбивый. У такого человека наверняка имелись враги. Кто-нибудь из них мог желать ему смерти?

– Кто-то смеялся над его речами, кто-то его недолюбливал, – ответил Николенька. – Но у него не было таких врагов, чтобы они угрожали его жизни. Ни одного.