Скандинавский детектив. Сборник - Мария Ланг

— У доктора была жена, к которой он был очень привязан. Жена его была неизлечимо больна, и, хотя доктор делал все, что мог, спасти ее было невозможно. Она умерла, доктор остался один, измученный и практически разоренный.

Остлунд кивнул.

— Жизнь для него утратила всякий смысл, — продолжал Пауль. — Правда, это касается жизни других, за собственную люди цепляются до последнего. Остлунд рассказывал мне, как доктор лечил бедную старую деву Анну Мари Розенбок, и его отношение к ней нельзя назвать иначе, как полное равнодушие. Он выписывал ей таблетки от ревматизма, которые для стариков опасны, потому что снижают сопротивляемость инфекциям. А когда она потом вдруг заболела инфекционной ангиной, доктор лечил ее такими средствами, которые давно уже не употребляют. Теплые компрессы на шею и бог весть что еще вместо инъекций антибиотиков, которые немедленно назначил бы добросовестный врач. После двух дней подобного лечения старушка померла, а доктор унаследовал после нее приличную сумму.

— Ведь это убийство! — не выдержал Джо.

— Я не берусь оценивать его поведение, но врачебная комиссия такое лечение наверняка бы не одобрила, уж это точно. Возможно, он думал, что это неважно. Ведь он никому не навредил, кроме несчастной старой девы, и не было ни одного свидетеля, кроме старухи медсестры, которая вскоре отправилась в богадельню. А знакомые ей приемы лечения были не менее старомодными.

— Полагаю, вы правы, — кивнул Остлунд.

— Когда я говорю, что он никому не навредил, это мнение скорее доктора, чем мое. Как оказалось позднее, его приятель Боттмер понес от этого неслыханный ущерб. Весьма возможно, если доктор знал, как все произошло, его мучила совесть, но эти муки быстропроходящие. Время шло, и ничего не происходило. Но только до тех пор, когда Боттмер вдруг совершенно неожиданно не появился у него в приемной.

— Доктор сам говорил, что был растерян, — напомнил Джо.

— Для этого было немало причин. Особенно когда Боттмер спросил адрес медсестры, которая ухаживала за фрекен Розенбок.

— Он в самом деле спрашивал? — удивился Джо. — Херр Кеннет, откуда вы знаете?

— Вы сами мне сказали. — Пауль добродушно усмехнулся молодому полицейскому. — Рассказывали, как вскоре после этого Боттмер пришел в аптеку и спросил адрес новой медсестры. Но вопрос он начал так: «Я только что узнал, что сестра Ида отсюда уехала». Только что услышал — значит от доктора.

— Ну ладно, — согласился Джо, — теперь я не удивляюсь, что доктор был растерян.

— Ну а как же? Когда тот, у кого были все основания отомстить за свои страдания, пришел и спрашивает у преступника адрес единственного свидетеля!

— Это выглядит слишком уж театрально, — поморщился Остлунд.

— Боттмер, видимо, не знал, в какую угодил историю, — ответил Пауль. — И, возможно, так никогда и не узнал. Доктор ему ответил, что сестру Иду поместили в богадельню и что она уехала из города. Про их разговор мы больше ничего не знаем, а возможно, они больше и не разговаривали. Доктор выписал Боттмеру снотворное, тот ушел, а доктор наверняка прожил очень беспокойный вечер. Наконец он решил, что навестит своего пациента.

В комнату вошла Лена Атвид. Джо встал и освободил ей место, но Лена отказалась и устроилась на постели.

— Я уже собралась, — сообщила она. — А вы до чего добрались?

— До вечернего визита доктора к пациенту.

— Я бы сказала, — добавила Лена, — что доктор наверняка заметил, как Боттмер возбужден и обескуражен, и потому выписал ему снотворное в надежде, что тот сам наложит на себя руки.

— В таком случае, — заметил Джо, — он навестил Боттмера, чтобы убедиться в этом.

— Возможно,— допустил Пауль,— но он ни в чем не был уверен, ничего не знал о планах Боттмера. Ну навестил он пациента, а что увидел, вы уже знаете: тщательно подготовленную инсценировку самоубийства и прощальное письмо, которое я истолковал как последнюю для него возможность быть услышанным. Когда доктор пересчитал таблетки, то понял, что Боттмер не планировал самоубийство всерьез, а письмо он истолковал так: это единственная возможность, чтобы люди услышали, что я обвиняю доктора Скродерстрема в убийстве Анны Мари Розенбок.

— Бедная старушка Розенбок, она была такая добрая и ласковая… — вздохнул Остлунд.

— Но разве там было убийство? — удивился Джо. — Прежде вы говорили…

— Чтобы не пускаться в объяснения, я говорю «убийство». Хотя это была только грубая небрежность. Но вы же понимаете, что если врач грубой небрежностью способствует смерти пациента, от которого ждет наследства, то он совершает преступление. Он знал, что если все выйдет наружу, ему никогда уже не работать врачом.

— В Аброке ни о чем не забывают, — согласился Остлунд. — С его врачебной практикой тут было бы покончено.

— Но так мало было нужно, — продолжал Пауль, — чтобы из разыгранного самоубийства сделать настоящее! Только шнур и немного таблеток снотворного, которыми он пополнил коробочку на столе. Шнур и снотворное случайно оказались у доктора в кармане.

— Случайно? — переспросила Лена. — Полагаю, шнур он взял с заранее обдуманным намерением.

— Возможно, — допустил Пауль, — но, как мы выяснили, доктор относится к тем, кто прячет шнур в карман, когда вскрывает посылку. Пакет с книгой я послал ему только ради того, чтобы это проверить. Потому было так важно, чтобы пакет он получил в половине двенадцатого, когда сядет обедать после утреннего приема. Получи он пакет раньше, сунул бы шнур в карман своего белого врачебного халата. А что касается шнура…

— Но как он попал в гостиницу? — спросил Джо.

— Двери не были заперты, достаточно было их просто отворить. Но вначале я хочу сказать пару слов о шнуре. На складе Викторсона утром разлили сурик и испачкали моток шнура. Разумеется, весь шнур не испачкался. В этом случае его заменили бы новым. Пятно было только сверху. На судебном заседании вы слышали, что на складе непрерывно что-то паковали. Большую часть шнура с пятнами быстро израсходовали. Доктор утром взял пакет с электрическим кипятильником и вместе с ним часть шнура с пятнами сурика.

— Но как он попал в гостиницу? — повторил Джо. — Вы говорите, херр Кеннет, что гостиница не была заперта. Но как это возможно, ведь была полночь?

— По свидетельству молодой пары, убийство не могло произойти в полночь. Кстати, тогда доктор занимался сломанной ногой в Сольвакре.

— Но медицинский эксперт…

— Рассмотрим это подробнее. Заключение о времени смерти исходило из того, что врач согнул локоть трупа, который через несколько часов опять затвердел. В действительности ведь никто не видел, как доктор сгибал локоть. Это можно прочитать в протоколе предварительного следствия, а писал его сержант Стромберг. Но это мог подтвердить только сам доктор.

— Предположим, локоть он не сгибал, — протянул Джо.

— В таком случае мы знаем только то, что убийство совершено минимум за шесть часов перед осмотром, то есть не позднее половины первого. Это вытекает из трупного окоченения, которому есть несколько свидетелей. Если локоть был согнут и снова затвердел, значит, убийство не могло быть совершено меньше чем за семь часов до обнаружения трупа, то есть раньше половины двенадцатого. Когда доктор понял, что никто не контролирует осмотр трупа, он использовал упоминания о локте в своих интересах и привел время, на которое имел безупречное алиби. В действительности убийство произошло намного раньше.

— Именно потому я так удивилась на суде,— заметила Лена. — Эксперт заявил, что снотворное Боттмер принял примерно за полчаса перед смертью, то есть между одиннадцатью и двенадцатью часами ночи. А мы уже слышали, что Боттмер ложился спать очень рано. Зачем же ему тогда ждать час за часом, если самоубийство было лишь спектаклем?

— Убийство в самом деле должно было произойти примерно в половине девятого, — заявил Пауль, — непосредственно перед тем, как доктор заявился на вечеринку к Викторсонам[3]. Все гадали, каковы замыслы Боттмера, только доктор был спокоен, потому что знал: с этой стороны ему опасность не грозит.

Остлунд вскочил и возбужденно зашагал по комнате.

— Не было ли это слишком рискованно? — спросил он.— Убить человека за практически открытыми дверьми…

— Я не сомневаюсь, что он двери запер, когда совершал убийство, — возразил Пауль. — Почему бы ему этого не сделать? А поскольку в доме все прекрасно слышно, мог немного выждать, пока появится удобный шанс уйти.

— А если бы он при этом кого-то встретил? Например, наткнулся в холле на фру Норстрем?

— Он мог бы сказать, что постучал. Боттмеру в дверь, но ему не ответили. Ему уже не приходилось бояться, что Боттмер может его опровергнуть. Нет, риск был не так велик, как могло показаться.