Смерть у бассейна - Агата Кристи

— Давай дойдем до верха холма.

— Если хочешь.

По каким-то причинам он был не в восторге. Почему? Это же была его излюбленная прогулка. Они же с Генриеттой почти всегда… Тут ее мысль споткнулась и замерла. Генриетта и он!

— Ты еще не ходил этим путем нынче осенью? — спросила она.

Он ответил скованно:

— Мы с Генриеттой прогуливались туда в тот самый первый день.

Они продолжали шагать в молчании. Наконец они достигли вершины и сели на упавшее дерево. «Они с Генриеттой, наверное, сидели здесь».

Мэдж повращала кольцо на пальце. Брильянт холодно подмигнул ей («Только не изумруд» — сказал он).

— Как будет замечательно опять провести рождество в Айнсвике! — проговорила она с легким усилием.

Он, казалось, не слышал. Его унесло куда-то далеко. «Он думает о Генриетте и Джоне Кристоу» — решила она. Сидя здесь, он говорил что-то Генриетте или она отвечала ему. Может, Генриетта и «знает, чего она не хочет», но он все еще принадлежит ей. И всегда будет принадлежать, подумала Мэдж… Боль обожгла ее. Счастливый и искристый мир, в котором она прожила последнюю неделю, задрожал и рассыпался.

«Я не смогу так жить: у него на уме вечно будет Генриетта. Я не сумею с этим смириться». Ветер вздыхал в деревьях, листья падали теперь уже быстро — и едва ли теперь остался хоть один золотой: сплошь бурые.

— Эдвард! — окликнула она.

Решительность ее голоса заставила его встрепенуться.

— Да?

— Мне очень жаль, Эдвард… — губы ее дрожали, но она заставляла себя говорить спокойно и сдержанно. — Я должна тебе сказать… Из этого ничего не выйдет. Я не могу выйти за тебя. У нас ничего не получится, Эдвард.

— Но, Мэдж! Разве Айнсвик…

— Я не могу выйти за тебя из-за Айнсвика. Ты… ты не можешь не видеть этого.

Он вздохнул — долгим спокойным вздохом, похожим на шорох мертвых листьев, кротко осыпающихся с ветвей.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — сказал он.

— Да, я полагаю, что ты права.

— Спасибо, что ты сделал мне предложение. Это было хорошо. Хорошо и приятно. Но это бы ни к чему не привело.

В ней теплилась слабая надежда, что он, возможно, начнет спорить, попробует переубедить ее, но он, оказывается (как просто!), думал точно так же. Здесь, где между ними встал призрак Генриетты, он тоже ясно увидел, что ничего не получится.

— Да, — сказал он, словно эхо ее мыслей. — Не получится ничего.

Она сняла кольцо с пальца и положила ему в ладонь. Ей никогда не разлюбить Эдварда, а Эдварду — Генриетты. Жизнь была безысходным и унизительным фарсом.

— Кольцо просто чудесное, — сказала она. Голос ее перехватывало.

— Я хочу, чтобы ты оставила его у себя. Я был бы очень рад.

Она покачала головой.

— Не могу.

— Но ты же знаешь, — и губы его искривились подобием иронической улыбки, — что я не надену его никому больше.

Все это звучало вполне дружески. Ему никогда не понять, что она испытывает. Небеса на блюде. И вот блюдо разбито, и небеса утекли между ее пальцев, а, возможно, их и не было вовсе.

Сегодня днем Пуаро принимал уже третью гостью.

Первыми двумя были Генриетта Савернек и Вероника Крей. На сей раз на тропе, ведущей к дому, появилась леди Энгкетл — как всегда бестелесная и словно не идущая, а несомая неким легковейным зефиром.

Она радостно улыбнулась ему и объявила:

— Я пришла повидаться с вами.

Так могла бы волшебница одарить своей милостью простого смертного.

— Я в восхищении, мадам.

Он провел ее в гостиную. Она присела на кушетку и вновь улыбнулась. «Она стара, — подумал Эркюль Пуаро, — волосы ее седы, а на лице морщины. Но в ней есть шарм — и останется с ней пожизненно».

— Я хочу, чтобы вы кое-что сделали для меня, — тихо сказала Люси.

— Да, леди Энгкетл?

— С чего бы начать? Я должна поговорить с вами о Джоне Кристоу.

— О докторе Кристоу?

— Да. Мне кажется, что остается только одно: полностью бросить поиски. Вы понимаете, что я имею в виду, не так ли?

— Я не уверен в этом, леди Энгкетл.

Она еще раз одарила его ослепительно нежной улыбкой и положила тонкую белую руку на его рукав.

— Дорогой господин Пуаро, вы все прекрасно понимаете. Полиции придется начать поиски владельца этих отпечатков, но они его не найдут, так что в конце концов им ничего не остается, как закрыть дело. Но, понимаете, я боюсь, что вы его не закроете.

— Нет, я его не закрою, — сказал Эркюль Пуаро.

— Так я и думала. И поэтому я пришла. Вы хотите правды, не так ли?

— Именно правды.

— Вижу, что я не очень хорошо объяснила свою мысль. Я пытаюсь понять, почему вы не хотите оставить все так, как есть. Ведь не из-за своего престижа и не потому, что хотите наказать убийцу. Просто, я полагаю, вы хотите знать. Вы же понимаете, что я имею в виду? И если вы хотите знать правду, если вы хотите услышать правду, то, быть может, это могло бы само по себе удовлетворить вас? Могло бы, господин Пуаро?

— Вы предполагаете открыть мне правду, леди Энгкетл?

Она кивнула.

— Значит, вам она известна?

Глаза ее широко раскрылись.

— О да, я давно все знаю. И я хочу ее вам сказать. И тогда мы бы могли согласиться, что с делом покончено и возврата к нему нет.

Очередная улыбка.

Для Эркюля Пуаро стоило немалых усилий ответить:

— Нет, мадам, сделки у нас не будет.

Он хотел — и даже очень хотел поставить на всем крест, просто потому, что Люси Энгкетл его о том просила.

Леди Энгкетл на несколько мгновений словно замерла. Потом, подняв брови вверх, сказала:

— Интересно. Интересно, понятно ли вам самому, что вы делаете.

Глава 28

Мэдж, лежавшая в темноте без сна, с сухими глазами, тревожно привстала с подушки. Она услышала звук отпираемой двери и шаги по коридору мимо ее комнаты. Это была дверь Эдварда и его шаги. Она зажгла лампу у кровати и взглянула на часы, стоявшие на столике рядом с лампой. Десять минут третьего. Миновав ее дверь, Эдвард стал спускаться по лестнице. В такой час?! Странно.

Спать они разошлись рано, в половине одиннадцатого. Мэдж не могла заснуть, а просто лежала в бесслезном и неутихающем отчаянии, сотрясавшем ее подобно лихорадке.

Она слышала, как внизу били часы, и совы ухали под ее окном. Почувствовав к двум часам, что ее депрессия достигла предела, Мэдж подумала: «Я не могу этого вынести, не могу. А уже настает завтра, новый день. И будут еще. Пытка с продолжением».

Она сама подписала свое изгнание из Айнсвика, ото всей его прелести и очарования, хотя он мог, очень даже мог стать ее собственностью. Но уж лучше изгнание, лучше одиночество, лучше серая и убогая жизнь, чем существование с Эдвардом и призраком Генриетты. До сегодняшней прогулки она и не знала, какие в ней запасы горькой ревности.

И, в конце концов, Эдвард никогда не говорил ей, что любит ее. Расположение, привязанность, дружелюбие — он не изображал более сильных чувств. Она приняла этот предел, и лишь когда ей пришлось понять, что означает жизнь бок о бок с человеком, чьи голова и сердце навек заняты другой — она вдруг увидела, что одного расположения Эдварда ей мало.

Эдвард спустился по главной лестнице. Это было странно, очень странно. Куда он пошел? Ей стало тревожно, и эта тревога органически влилась в то беспокойное чувство, какое ей внушала в эти дни «Пещера». Что делает Эдвард внизу среди ночи? Или он уходит?

Пассивность стала ей, наконец, нестерпима. Она встала, накинула халат и с фонариком в руке вышла в коридор. Было совершенно темно, нигде ни огонька. Мэдж пошла влево, к лестнице. Внизу тоже была тьма. Она сбежала вниз и, поколебавшись не более мига, зажгла свет в холле. Все было в порядке. Стояла тишина. Входная дверь была заперта. Она дернула боковую дверь, но та была на замке.

Значит, Эдвард не ушел. Но где он может быть? Вдруг она приподняла голову и принюхалась. Запах — совсем слабый запах газа.

Обитая бобриком дверь в кухонные помещения дома была слегка притворена. Она распахнула ее — кухня была тускло освещена. Запах газа резко усилился. Мэдж кинулась через переднюю. Эдвард лежал на полу, а голова его была в духовке газовой плиты.

Мэдж отличалась быстротой и сообразительностью. Первое, что она сделала — это распахнула ставни. Окно не поддавалось и, обмотав руку чайным полотенцем, она выбила стекла. Потом, сдерживая дыхание, наклонилась, рывком вытащила Эдварда из газового жерла и закрыла кран.

Он был без сознания, и как-то странно дышал, но она знала, что долго оставаться в таком состоянии ему нельзя. Он может вот-вот умереть. Ветер, хлынувший из окна в раскрытую дверь, быстро уносил запах газа. Мэдж подтащила Эдварда ближе к окну, где продувало лучше всего, и, присев, обхватила его сильными молодыми руками. Она стала повторять его имя, сперва тихонько, потом с нарастающим отчаянием: