По ту сторону бездны - Татьяна Александровна Лакизюк

спину в желобе? – неуверенно сказал Варисцит. – А у пропасти ее воображение сыграло с ней злую шутку?

– Ты хочешь сказать, что моя дочь все выдумала? – взвился Алекс.

– Тише-тише, – Криолина решительно вмешалась, разводя правителей в разные стороны. – Не иначе, книги действуют на ваш разум. Варисцит, что ты такое говоришь? До сего момента все, что Луна говорила, оказывалось правдой, как бы мы ни отмахивались от ее слов, считая их фантазиями. Я верю ей. И всегда буду верить. Пока книги лежат здесь, опасность для нее и для всех нас не исчезнет.

Варисцит упрямо тряхнул головой, собираясь возразить, но взглянул в глаза Криолины и передумал.

Тоненький черный завиток, уже почти пробравшийся в густую шевелюру Варисцита, сорвался и упал на пол. На него тут же наступила тяжелая нога Гелиодора, который не обратил на это никакого внимания. И никто из правителей не заметил завитка, который был и не завиток вовсе, а так, едва различимая ниточка тьмы.

Подойдя к выходу, правители сразу почувствовали себя лучше. Исчезла давившая на всех тяжесть. Переглянувшись, они подумали об одном и том же: книги не так слабы, как хотят казаться.

Правители шагнули за порог Валоремии, решив наведываться сюда как можно чаще. Золотистые пылинки метнулись следом, изо всех сил цепляясь за их волосы. Но правители не заметили и этого. Двери Валоремии закрылись, и пылинкам ничего не оставалось, как только вновь спрятаться под потолок, подальше от страшного угла с книгами.

Правда, сейчас в том углу царило спокойствие. Завиток, втоптанный в пыль, даже не пошевелился. Эссантия дома, а при ней книги вели себя тише воды ниже травы.

На следующий день правители снова наведались на выступ, где чуть не закончилась жизнь Луны. Они по очереди и все вместе попытались подойти к краю каменной площадки, но Эссантия не дала им этого сделать. Приглашенный Стефан спокойно дошел до края, но, как ни вглядывался в бездну, ничего, кроме клубящегося белоснежного дыма, не увидел. Никаких черных завитков или лент-червей.

Загадки раздражали правителей. Они разошлись по домам в крайне взвинченном состоянии. Но оставаться вместе было еще сложнее. Напряжение разливалось липкой смолой, склеивая мысли, бессилие сводило с ума. Впервые они оказались в беспросветном тупике.

У участников поединков тоже были темы для разговоров. Для начала они хотели знать, что же происходило в соседних пещерах. Это зрители видели, как участники справлялись с испытаниями, а сами ребята знать не знали, что же происходило за стеной. Поэтому они решили собраться в Манибионе, чтобы обсудить все детали.

Сентарии, которой Луна имела неосторожность ляпнуть, что та отравилась необычным ядом, было неловко. Она интересовалась снадобьями и ядами и знала, что участники поединков часто подвергались укусам змей, скорпионов и пауков. Был случай, когда один из ребят отравился, взяв в руки большую лягушку, которая сидела на ключе. И, конечно, Сентария знала, что яд Эссантии действовал на пострадавших специфически, на время изменяя их сознание. Не могла же создательница в самом деле травить детей, вот и придумала такой способ. Яд не был опасным для здоровья, но на целый час выводил претендента из строя, а значит, и из поединков.

Поэтому Сентария ни в какую не хотела идти на общий сбор. Упрямо скрестив руки и поджав губы, она сидела на кровати Луны и нервно качала ногой.

– Я заставила себя ходить в школу. И то потому, что там нет Эгирина. И на встречу я не пойду. Ладно Эгирин, но перед Аметрином я ни за что не появлюсь. Никогда!

Эту фразу за последний час она повторила уже раз сто.

– И вообще, я пришла к тебе за поддержкой. А ты тут со своей встречей… Ты же знаешь, как мне стыдно.

– Ну о чем ты говоришь, Сентария, – терпеливо ответила Луна. – Ничего страшного не произошло.

– Я вела себя как идиотка! А ты говоришь, ничего страшного!

– Во-первых, ты ни в чем не виновата, ты пострадала от яда сколопендры, и тебе можно только посочувствовать. Во-вторых, тебя никто не видел, кроме отца, Эгирина, меня и Аметрина.

– Вот именно! Аметрина! Лучше бы меня видел весь Драгомир, но только не он!

Сентария соскочила с кровати и принялась нервно ходить по комнате, дергая себя за волосы, словно пытаясь вместе с прядями выдрать из головы воспоминания. Хотя она, как любой человек, подвергшийся действию необычного яда, ничего не помнила. Но многочисленные рассказы очевидцев, которые сталкивались с подобными случаями в прошлом, давали Сентарии примерное представление о случившемся. А остальное дорисовало живое воображение. Представляя себе ситуации одну нелепее другой, она сходила с ума.

– Расскажи мне еще раз! Поминутно! Все, что я делала и говорила! – она требовательно вперила в лицо Луны горящий взгляд. – И без утайки!

– Да сколько можно уже… – простонала Луна. – Ничего такого не было. Ты упала. Аметрин отнес тебя…

– Отнес на руках… – мечтательно протянула Сентария, на минуту забыв о переживаниях.

Это место в рассказе было у нее самым любимым, и она могла слушать об этом часами, выпытывая у Луны все новые и новые подробности.

«Как нес? Не тяжело ли ему было? А крепко ли прижимал к себе? Не устал ли?»

Череда вопросов обычно заканчивалась вздохами и обещаниями немедленно сесть на диету.

Пока Сентария не успела придумать тысячный вопрос, Луна заторопилась:

– Отнес в шатер, где папа тебя быстро осмотрел. Найдя след от яда, он сразу успокоил нас, сказав, что все нормально.

– Нормально, как же! Не он превратился в двухлетнего младенца ростом метр шестьдесят один.

– Ты долго была без сознания. Потом очнулась. Потребовала сладостей и лимонада, и мы тебе сразу их дали. Съев все, ты пришла в себя. Говорю же, большую часть времени ты провела в отключке, – заученно проговорила Луна.

– Съев все, – эхом повторила Сентария. – Зачем вы мне дали столько конфет? У меня потом весь вечер болел живот!

«Попробовали бы мы не дать», – подумала Луна, вспомнив вопли Сентарии.

– Ну извини! – вслух произнесла она. – Мы немного растерялись.

А про себя добавила, что не просто растерялись, а впали в настоящий ступор.

Когда Сентария проглотила все конфеты, собрав с пола даже те, на которые ребята в суматохе наступили, она призналась в любви Аметрину. Правда, потом – Луне и Эгирину, так что Аметрину даже не пришлось краснеть. Наевшаяся сладостей Сентария любила весь мир и каждого хотела стиснуть в липких объятиях.

Затем ее взор упал на Серафима, который и принял на себя основной удар. Когда Сентария была маленькая, ему удалось избежать того, что обычно хранители терпят