Пространство Откровения. Город Бездны - Рейнольдс Аластер

– Нет, – ответила Вольева, – не стоит. Результат почти всегда одинаков: пошлости, хвастовство торговцев, технический жаргон. И это еще наиболее интересная часть спектра. А другая просто наводит тоску – это параноидальные сплетни или дурацкие происшествия, которые не дают людям спать. Очень много переговоров между двумя кораблями, случайно встретившимися в космосе, – сплошной обмен любезностями. Летая на субсветовых скоростях, корабли встречаются раз в несколько месяцев. Половина посланий написана заранее, так как команда обычно лежит в криосне.

– Другими словами, обычная болтовня.

– Именно так. Отправляясь в путь, мы всегда запасаемся ею.

Вольева расслабленно откинулась в кресле, приказывая звуковой системе усилить громкость этих печальных космических стонов. Сигнал, говорящий о человеческом присутствии, казалось бы, должен делать звезды чуть менее далекими и холодными, – но у него совершенно обратный эффект. Так и байки о призраках, звучащие возле ночного костра, лишь сгущают мрак за пределами освещенного круга. На какое-то мгновение ей подумалось, что вера в духов, населяющих пространства космоса за бортом, вполне имеет право на существование.

– Заметила что-нибудь? – спросил Силвест.

Стена состояла из гранитных V-образных блоков. В пяти местах она прерывалась воротами и домиками для охраны. Над воротами высились изваяния голов амарантийцев, но не в реалистическом стиле, а в сходном с искусством Юкатана. Фреска, тянущаяся вдоль всей наружной поверхности стены, была изготовлена из керамических плиток и изображала амарантийцев при исполнении различных общественных обязанностей.

Паскаль помолчала, прежде чем ответить. Ее взгляд надолго задерживался на различных фрагментах фрески.

Вот персонажи несут какие-то сельскохозяйственные орудия, мало чем отличающиеся от известных из истории земного земледелия. Вот они тащат пики, луки, что-то вроде мушкетов, но позы вовсе не похожи на позы сражающихся – силуэты формализованы и статичны, будто извлечены из глубин египетского искусства. Были там и амарантийские хирурги, и каменотесы, и астрономы (оказывается, этот народ изобрел и зеркальный, и линзовый телескоп, что подтвердили и позднейшие раскопки), и картографы, и стекольщики, и погонщики воздушных змеев, и художники. Под каждой символической фигурой тянулась бимодальная цепочка иероглифов, выполненных золотом и синим кобальтом, которые обозначали род занятий данного персонажа.

– Ни у кого нет крыльев, – сказала Паскаль.

– Верно, – отозвался Силвест. – Если и были раньше, то превратились в руки.

– Но чем тебе не нравится крылатая статуя? Люди тоже никогда не имели крыльев, но это не помешало им придумать ангелов! Меня бы, скорее, удивило, что биологический вид, который когда-то обладал крыльями, так редко упоминает их в своем искусстве.

– Да, конечно, но ты забыла их миф о сотворении мира.

Только в последние годы этот миф – основа основ – стал понятен археологам. Его извлекли из десятка более поздних и приукрашенных версий. Согласно ему, амарантийцы когда-то делили небесный рай Ресургема с другими, похожими на птиц существами. Но стаи амарантийцев того времени были последними, знавшими радость свободного полета.

Они заключили соглашение с богом, которого звали Творцом Птиц, обменяв умение летать на разум. В тот день они поднимали свои крылья к небесному раю и смотрели, как всепожирающий огонь превращает их в пепел, навсегда лишая амарантийцев способности летать.

Творец Птиц оставил им лишь когтистые обрубки крыльев, бесполезные для полета, но способные служить вечным напоминанием о том, чего они лишились, – и этими обрубками амарантийцы не могли писать свою историю. В их умах тоже бушевало пламя, но то был свет разума. Этот свет, сказал Творец Птиц, будет гореть вечно – если однажды они не нарушат божественную волю, попытавшись вернуть себе небесный рай. Тогда Творец Птиц отнимет души, которые были амарантийцам дарованы в День Сожжения Крыл.

Силвест, конечно, понимал, что это всего лишь попытка культуры поглядеться в зеркало. Что имело особое значение, так это железная логика, пронизавшая всю цивилизацию амарантийцев. У них одна религия победила все остальные и сохранилась на протяжении нескончаемой череды столетий, хоть и имела в разные времена разные толкования. Без сомнения, она сформировала поведение и мышление амарантийцев, и формы эти были подчас исключительно сложны.

– Я поняла, – сказала Паскаль. – Как биологический вид, они не смогли смириться с бескрыльем, вот и создали миф о Творце Птиц, чтобы избавиться от чувства унижения перед птицами, способными летать.

– Да. И пока действовала эта вера, действовал и ее побочный эффект, весьма неожиданный: она удерживает от поиска любых других новых путей полета. Подобно мифу об Икаре, она создала прочную узду для их коллективной психики.

– Но в таком случае… фигура на шпиле…

– Огромный двукрылый салют какому-то богу, в которого они верили.

– Но что их к этому побудило?! – воскликнула Паскаль. – Религии просто умирают потихоньку, мало-помалу сменяясь новыми. Я не могу представить, что амарантийцы построили целый Город, пойдя на огромные материальные и физические затраты только для того, чтобы нанести оскорбление старому богу!

– Я тоже не могу представить. А значит, нам следует предположить нечто совершенно иное.

– Что именно?

– Что утвердился новый бог. С крыльями.

Вольева решила, что для Хоури пришло время узнать, с чем она будет иметь дело на своей новой должности.

– Держись крепче, – сказала Илиа, когда лифт уже приближался к тайному складу. – В первый раз это мало кому нравится.

– Боже! – воскликнула Хоури, инстинктивно прижимаясь к задней стенке лифта, когда сцена, представшая ее глазам, вдруг как бы многократно расширилась: лифт казался крошечным жучком, ползущим по грани огромного пространства. – Да как это все помещается внутри корабля?!

– Это пустяки. Тут еще четыре помещения столь же колоссальных размеров. Одно предназначено для тренировок перед операциями на планетах. Два пусты или заполнены воздухом под половинным давлением. В четвертом стоят шаттлы, а также средства передвижения внутри эксплуатационных систем. И только этот зал годится для хранения секретных орудий.

– Ты имеешь в виду вон те штуковины?

– Да.

В зале находилось сорок орудий, причем среди них не было двух похожих друг на друга. И в то же время имелись признаки общности происхождения. Все механизмы были сделаны из сплава цвета бронзовой патины. Каждый был со средних размеров космический корабль – но принять его за таковой было невозможно. На корпусах не было ни иллюминаторов, ни люков, ни маркировок, ни выходов коммуникационных систем. Хотя из некоторых торчали трубки маневровых двигателей, они, по-видимому, были нужны только для того, чтобы передвигать орудия с места на место или управлять ими на позиции. Как будто корабль, вооруженный этими артсистемами, предназначался только для того, чтобы доставлять их на дистанцию прямой наводки.

Все это было в высшей степени странно.

– Машина класса «Ад», – сказала Вольева. – Так ее назвали конструкторы. Конечно, дело было несколько веков назад.

Вольева молча наблюдала за тем, как Хоури дивится титаническим размерам ближайшего орудия. Подвешенное вертикально, соосно кораблю, оно походило на церемониальную шпагу в зале средневекового воинственного барона. Оно, как и соседние орудия, было окружено каркасом, смонтированным кем-то из предшественников Вольевой и дополненным различными устройствами для контроля и маневрирования. Все артсистемы стояли на рельсах, образующих трехмерный лабиринт на нижнем уровне зала. Рельсы уходили куда-то вниз, к воздушным шлюзам в корпусе корабля, через которые орудия можно было вывести в космос.

– Кто же их создал? – спросила Хоури.

– Наверняка мы этого не знаем. Возможно, сочленители в одной из своих мрачных инкарнаций. Нам лишь известно, как их обнаружили – в тайнике на астероиде, который вращался вокруг коричневого карлика, такого невзрачного, что о нем никто ничего не знал, кроме номера в каталоге.