Продолжение «Тысячи и одной ночи» - Жак Казот

Едва она умолкла, как в сопровождении десяти человек появился кади. Я поднялся, чтобы поприветствовать его, а женщина обратилась к нему с такими словами:

«Юная особа, которая хочет выйти замуж за этого торговца, выбрала тебя в свои опекуны{127}. Согласен ли ты на это?»

Кади поблагодарил за оказанную честь, тут же составил договор по всем правилам и попросил подписать, в качестве свидетелей, тех, кого привел с собою. Всем подали обильное угощение, а судье поднесли роскошное одеяние и триста динариев, после чего он удалился, попросив старуху поблагодарить хозяйку от его имени.

Я был ошеломлен всем, что видел, и, забыв о деньгах, что лежали на столе, двинулся вслед за кади. Старуха схватила меня за руку и усадила на место.

«Ты с ума сошел? — воскликнула она. — Неужто не знаешь, что после подписания договора тебя ждет первая брачная ночь? Ну же! Будь умницей, успокойся и жди, пока приготовят всё для окончания церемонии».

Я сидел в гостиной. Многочисленные слуги, готовые исполнить любую прихоть, следили за малейшим моим движением. Положение было из ряда вон выходящим, и я уже не ощущал, так сказать, власти того чувства, что заставило меня столь легкомысленно согласиться пойти неизвестно куда с завязанными глазами. Любовь замерла на самом донышке души, пораженной окружающей роскошью и странной женитьбой.

Ближе к вечеру мне принесли великолепное угощение: разные сладости и изысканные вина. Но я почти ничего не ел, и, как только подал знак, что закончил, старуха отвела меня в баню.

Там меня встретили восемь прекрасных прислужниц в шелковых простынях. Девушки завернули меня в такую же ткань и тоже вошли в купальню. Они обращались со мной с вниманием и почтением, достойными самого халифа.

Вообрази, почтенный дервиш, каково было мое изумление. Я словно оцепенел, когда явились другие двадцать невольниц, еще красивее и наряднее, чем все те, что окружали меня до той поры.

Одни из них держали в руках светильники, другие — чаши с изысканными курениями: их благоухание, смешавшись с паром и ароматом алоэ, которым топили баню, заполнило помещение до самого потолка.

Вскоре это удовольствие прервали, чтобы дать насладиться другим. Двадцать рабынь провели меня в великолепную комнату и усадили на обитую золотой парчой софу. Послышалась приятная музыка. Она была такой веселой, живой и мелодичной, что я тут же взбодрился. И тогда прислужницы пригласили меня пройти в спальню.

Я поднялся, открылась большая дверь, и появилась та, что выбрала меня в мужья. Впереди шли двадцать девушек, превзойти которых красотою могла только их госпожа.

Увидев свою жену, я почти лишился чувств, но уже через мгновение любовь вспыхнула во мне с новой силой, и только ее неодолимая власть позволяет мне сегодня, каждый миг жизни моей, терпеть смертельные страдания.

Двадцать прислужниц шли передо мною и столько же — перед неизвестной красавицей. Они отвели нас в просторную спальню, приготовленную к первой брачной ночи, и усадили рядом на софу.

Вошла старуха с четырьмя невольниками: они внесли золотые блюда с разными яствами, сладостями и всевозможными фруктами. Мы с женой стали угощать друг друга, и слуги удалились, оставив нас одних.

Я был взволнован до дрожи. Прелестная незнакомка успокоила меня и, взяв за руку, молвила:

«Галешальбе, ты приглянулся мне в тот день, когда любопытство привело меня в твою лавку. Меня тянуло к тебе, и я снова и снова приходила под предлогом покупки тканей. Наши сделки дали мне возможность узнать тебя, и чем больше я узнавала, тем сильнее любила. Наконец я поняла, что хочу соединиться с тобою навеки. Отдашь ли ты мне свою свободу?»

«Госпожа, — ответил я, — чары твои околдовали меня с первого же мгновения. Всякий раз, глядя на тебя, я испытывал непередаваемое смущение и радость, а стоило двери закрыться за тобою, как меня охватывало уныние. Я ждал тебя каждый день, и твой образ всё время стоял у меня перед глазами. Я не осмеливался признаться в своей страсти даже самому себе, ты опередила меня, и, клянусь, ничто не сравнится с силой моих чувств. Пожертвовать ради тебя свободой — это слишком мало для того, кто готов отдать тебе свою жизнь».

«Ах, Галешальбе, — улыбнулась моя красавица, — кажется, сама правда говорит твоими устами! Не отдавай жизни своей, она нужна мне для счастья, но, если ты готов соединиться со мною навеки, прими мои условия. Только так я смогу доверить тебе душу свою и тело… Ты не узнаешь ни моего имени, ни кто я такая, пока обстоятельства не позволят мне объявить тебя во всеуслышание своим мужем, и не станешь делать никаких попыток, чтобы разгадать мой секрет. Двери этого дома распахнутся для тебя не раньше, чем через год».

«Ах, госпожа! — вскричал я. — Я буду молчать, я не хочу ничего знать, я остаюсь!»

«Погоди, это еще не всё. Есть еще одно строжайшее условие. Поскольку я буду принадлежать лишь тебе, то хочу, чтобы и ты принадлежал мне одной… Мои невольницы станут твоими, они будут слушаться тебя во всем, но ты должен говорить с ними о делах и только о делах. Скажешь кому-нибудь хоть слово, которое не будет простым свидетельством твоей благодарности, позволишь себе… Должна признаться, я ревнива, и коли стану жертвой этой пагубной страсти по твоей вине, то не знаю, до чего доведет меня обида».

«Не бойся, моя обожаемая жена! — отвечал я. — Сила моей любви послужит тебе защитой от подобных неприятностей. Я умру с горя, если оскорблю тебя изменой, но твердо знаю, что это несчастье нам не грозит».

Убежденность моя и искренность вызвали слезы на глазах красавицы.

«Галешальбе, — попросила она, — прижми руку к сердцу моему, послушай, как сильно оно бьется. Я боялась, что ты откажешься принять мои условия. Ведь мы соединяем судьбы до скончания наших дней, малейшее колебание с твоей стороны — и я пожертвовала бы своим счастьем, но не отступилась бы от требований. И тогда мы разлучились бы на веки вечные».

Волнение сердца ее передалось и мне. Я заключил мою любезную в нежные объятья, и вдруг она лишилась чувств. Я позвал на помощь прислужницу: ей не пришлось долго хлопотать, поскольку причина обморока была несерьезной. Моя жена, кумир сердца моего, открыла свои прекрасные глаза и с любовью обратила их на меня…

Не стану утомлять тебя, почтенный дервиш, подробной повестью о моей женитьбе. Тебе она неинтересна, хотя воспоминания мучают меня беспрестанно.

Страсть