Немного женатый - Мэри Бэлоу

Они втроем рассматривали модные картинки, одну за другой, выбирая фасоны для утренних и послеобеденных платьев, платьев для званых обедов, бальных туалетов, дорожных костюмов и амазонок, накидок, ротонд – список все пополнялся и пополнялся, к великому ужасу Евы. Может быть, она пробудет в городе всего-навсего три или четыре недели, объяснила маркиза в ответ на протесты Евы, но нельзя, чтобы ее видели в одном и том же платье, где бы она ни появлялась. Такая скупость не делает чести Эйдану.

Затем они перешли к самому важному – придворному платью, в котором она будет представлена королеве. Ева узнала, что королева Шарлотта ввела строгие правила для дам, появлявшихся в ее гостиной. Модные туалеты с высокой талией и свободно падающей юбкой были строго запрещены. Придворное платье должно было иметь широкую юбку на обручах и суживающийся к талии корсаж, а прически украшены плюмажами и лентами – все по моде прошлого века. И еще должен быть шлейф, длина которого строго определялась – три ярда. Ева подумала, что, возможно, кто-то из придворных, лакей, например, ползает по полу от одной женщины к другой и измеряет длину шлейфов. А какая судьба ожидает леди, у которой шлейф на дюйм длиннее или короче? Отлучение от двора и изгнание из общества?

Выбирали ткани, цвета, отделку, снимали мерки, бесконечно измеряя каждый дюйм ее тела. Это все больше смущало и возбуждало Еву и отнимало много сил. Временами у нее кружилась голова. Каждая мелочь подвергалась обсуждению. К счастью, мисс Беннинг согласилась с Евой в выборе цвета. Мягкие пастельные тона подчеркнут нежный цвет лица леди Эйдан Бедвин, ее прекрасные глаза и блестящие волосы, заверила она леди Рочестер. Но согласилась с маркизой, что придворное платье должно быть более ярким. Подразумевалось, что придворное платье намного важнее, чем персона, па которую оно надето. В большинстве случаев Ева также добивалась своего в выборе тканей. Бархату и ярким рисункам она предпочитала легкие гладкие материи. Но она уступила под общим напором, когда дело коснулось фасонов. Все, что подчеркивало ее фигуру, или слишком обнажало грудь, или показывало ее лодыжки, буквально приводило ее в ужас – она чувствовала себя почти голой! Но такова была самая последняя мода, объяснили ей, и она поняла, что для бомонда мода есть нечто священное, и ей повинуются беспрекословно.

На тканях и фасонах цены не указывались, и Еве оставалось только догадываться, во что обойдутся ее новые туалеты вместе с аксессуарами. Она была очень богата, но от ее богатства зависело много людей. И ее отец, несмотря на свое желание подняться по общественной лестнице, никогда не одобрял экстравагантности. Как и она сама. Всю жизнь она жила скромно. А тут такие расходы всего лишь ради нескольких недель!

Мог ли себе представить ее брат, какие последствия будут иметь его предсмертные слова, сказанные командиру? Но мысль о Перси вновь пробудила в Еве возмущение герцогом Бьюкаслом, который так высокомерно и бессердечно решил, что ей не следует носить темные цвета в знак уважения к памяти брата. А она, выполняя последнее желание Перси, даже не носила полного траура. Даже если бы не было просьбы Перси, герцог все равно потребовал бы, чтобы Ева сняла траур на несколько недель. Разумеется, Перси для герцога был никем. Как и она, Ева. Она просто одна из тех из окружения герцога, кому отдают приказания.

– Для женщины, у которой вся комната будет набита нарядами от мисс Беннинг, вы выглядите слишком уныло, леди Эйдан, – заметила маркиза, натягивая перчатки. Ее карета только что подъехала, и лакей, соскочив с запяток, распахнул перед ней дверцу.

– Я устала, вот и все, мадам, – сказала Ева. – Я к такому не привыкла.

– Вам следовало бы подумать об этом прежде, чем выходить замуж за наследника Бьюкасла, – ответила леди Рочестер, выходя из ателье модистки в сопровождении лакея, спешившего усадить ее в карету.

Это было последней каплей. Ева остановилась в нерешительности, а затем повернулась и снова вошла в мастерскую мисс Беннинг.

– Итак, вернемся к моему придворному платью, – сказала она.

Модистка выслушала ее с большим вниманием.

Глава 13

Когда после обеда Эйдан вошел в гостиную в отведенных им роскошных покоях, Ева сидела за небольшим секретером. Она подняла голову и сказала, что пишет своей семье в Рингвуд. Он предполагал, что ее семья включает в себя осиротевших детей, тетушку, вероятно, также гувернантку с ребенком и, вполне возможно, свирепую экономку, слабоумного парня и всех остальных странных обитателей дома, находившихся на ее попечении. Он бы нисколько не удивился, если бы Ева послала сердечный привет своей лохматой дворняге. Эйдан опустился в глубокое кресло и наблюдал за Евой. Он собирался спуститься вниз за книгой, но передумал. Полковник не привык к праздности. Фрея была приглашена к кому-то на обед. После обеда Ева оставила его с братьями за бутылкой портвейна, но Аллин вскоре ушел в клуб встретиться перед балом с друзьями. Позднее Вулф тоже собрался куда-то – навестить свою любовницу, как подозревал Эйдан. Он тоже мог бы уехать с Аллином в клуб, где, без сомнения, встретил бы знакомых и приятно провел там час или два.

Но у него была жена, которая ради него осталась в Лондоне, хотя он этого не хотел, да и она сама не хотела. Ей некуда было пойти, разве что в театр, поскольку ее еще не представили обществу. Эйдан постукивал пальцами по ручке кресла. Ева закончила писать и отложила письмо в сторону. Затем она встала, подошла к дивану и достала из мешочка свое рукоделие, и все это – не глядя на Эйдана.

– Вы меня раздражаете, – через несколько минут сказала она.

– Я? – Он перестал барабанить пальцами по столу и, нахмурившись, посмотрел на ее склоненную голову. – Почему?

– Вы все время молчите. И смотрите на меня.

Молчит? Он? Когда он вошел, Ева сидела к нему спиной и писала письмо. Неужели она ожидала, что он начнет с ней болтать? Она сама не произнесла ни слова, пока не закончила письма, и до этой минуты продолжала молчать.

– Прошу прощения, – сказал он.

Теперь она, нахмурившись, посмотрела на него.

– Вы когда-нибудь улыбаетесь? – спросила Ева.

Какого черта? Конечно, он улыбается. Но почему он должен смеяться, ухмыляться, хихикать все время без всякой на то причины?

– Я никогда не видела вашей улыбки. Ни разу.

– Кажется, для улыбок нет особых поводов, – заметил он.

– Очень жаль. – Она снова склонилась над своим вышиванием.

Черт! Она подумает, что он имеет в виду их брак и ее общество. Но ведь он остался дома, с ней, не так ли? И вчера вечером тоже никуда не ушел.

– Я убийца, – резко произнес он. – Я убиваю, чтобы самому остаться в живых. И в этом нет ничего веселого.