Дядюшка Наполеон (пер. Н.Кондырева, А.Михалев) - Irag Pezechk-zod

– Ханум, дорогая, простите вы его. Он это по глупости. Ишак он… болван… недоумок!… Вы-то женщина великодушная. Простите дурака!

Азиз ос-Салтане опустила туфлю:

– И действительно, чего я буду об него руки марать?! Пусть ему за меня отомстит этот, с секачом. – И, прежде чем ее успели остановить, она подскочила к воротам и отодвинула щеколду.

В сад ввалился огромный, как паровоз, Ширали и втащил за собой хрупкую Тахиру, которая одной рукой прикрывала лицо, а другой держалась за локоть супруга. Стодвадцатикилограммовая туша Ширали влетела в ворота с такой стремительностью, что, попадись на пути человек, от него осталось бы только мокрое место и кучка костей. По счастью, Ширали врезался всего лишь в ореховое дерево, и на землю посыпались орехи. Рев Ширали, ни в чем не уступающий львиному, гулко раскатился по саду:

– Где этот подлец?

Дядюшка Наполеон, отец и Шамсали-мирза что было сил закричали:

– Ширали!… Ширали!…

Тахира запричитала:

– Ширали, бога ради, не трогай ты его!

Стоящий чуть поодаль Асадолла-мирза, впившись глазами в стройную фигуру Тахиры, пробормотал:

– Ох, уж лучше б я ослеп!

Все сбились в кучу и кричали кто во что горазд, но уже через мгновенье Ширали резким движеньем вытащил Дустали-хана из-за спины дядюшки, сгреб его, в охапку, подхватил, как ребенка, под мышку и собрался уходить. Причитания Тахиры и суровые увещевания дядюшки Наполеона и остальных не тронули пылающее гневом сердце Ширали, и он понес брыкающегося Дустали-хана к воротам. Неожиданно дорогу ему преградила Азиз ос-Салтане:

– А ну положи его на землю!

– Ханум, отойдите, а не то…

– Ишь выискался! Ты еще и мне угрожать будешь?! Тебе говорят, положи его на землю, а то сейчас так тебя отделаю, что своих не узнаешь!

И она принялась колотить и лягать Ширали. Но ее удары и пинки не произвели на мясника никакого впечатления и, более того, в основном достались на долю Дустали-хана, который от страха стиснул зубы.

Азиз ос-Салтане закричала:

– Асадолла! Скажи же что-нибудь!

Князь, все это время не сводивший глаз с Тахиры, шагнул вперед:

– Ширали-хан, прошу вас, простите его… Ишак он, болван, недоумок, идиот…

Продолжая держать Дустали-хана под мышкой, Ширали ответил:

– Господин Асадолла-мирза! Жизнь свою готов вам отдать, но об этом и не просите. Я с этим подлецом должен разделаться.

– Ширали, я его лучше вас знаю. Он не нарочно. Просто он осел, болван, идиот… Сдуру и наделал дел. – И, повернувшись к Дустали-хану, князь приказал: – А ну, сам скажи, Дустали! Скажи, что ты осел, что башка у тебя не варит… Говори же, голубчик!

Дустали-хан с трудом прохрипел:

– Я осел… башка у меня…

– Скажи, что ты все это по дурости!

– Я… я… по… дурости.

Асадолла-мирза положил руку на плечо Ширали:

– Ну, видел? А теперь я прошу тебя, прости его. Ради Тахиры-ханум. Вон как бедняжка плачет, дрожит, словно воробышек. Прости его!

Ширали немного смягчился:

– Вы, князь, сами подумайте… Тахира вам теперь все равно что сестра… Даже если я этого подлеца прощу, вы-то его прощать не должны!

– Известное дело! Я ему такое устрою – света белого не взвидит! Но сегодня вы уж его не трогайте, я потом его проучу. Эта башка безмозглая у меня еще попляшет! – И Асадолла-мирза отвесил оплеуху Дустали-хану, все еще пребывавшему под мышкой у Ширали.

Ширили с такой силой поставил Дустали-хана обеими ногами на землю, что тот даже ойкнул.

– Делаю это только ради вас, только уважая ваше благородство. Потому что вы самый что ни на есть настоящий мужчина! Одно дело – вы… пошли к поганому псу пекарю и денег ему дали, чтобы он от жалобы своей отказался. А другое дело – этот господин, который как увидел, что меня дома нет, сразу к жене моей полез, на честь мою покусился.

– О чем разговор, господин Ширали-хан!… Вы мне что брат родной! Ваша жена мне все равно что сестра любимая! Вы еще посмотрите, как я с этим негодяем разделаюсь!

– Господь вам воздаст за ваше великодушие!

Все вздохнули с облегчением. Искоса поглядывая на Тахиру, Асадолла-мирза сказал:

– А теперь, господин Ширали-хан, чтобы и вправду меня порадовать, милости прошу, пожалуйте в дом к господину Полковнику, разделите с нами ужин… Сегодня у нас праздник.

Ширали смущенно потупился:

– Премного вам благодарны, только зачем же буду мешать?

Дядюшка Наполеон бросил на Асадолла-мирзу сердитый взгляд и тихо сказал:

– Асадолла, что еще за ерунда!… Чтобы какой-то мясник пошел в гости в дом моего брата?!

Асадолла-мирза так же тихо ему ответил:

– Прошу вас, разрешите. Я потом вам все объясню.

По-прежнему не повышая голоса, но с крайним раздражением дядюшка заявил:

– Мне твое объяснение и через сто лет не нужно будет! Что еще за новости! Мясник будет ужинать с нашей семьей?!

Асадолла-мирза кивнул:

– Прекрасно… прекрасно… Тогда пусть уж он заберет с собой Дустали. Господин Ширали-хан!…

Дядюшка зажал ему рот и прошипел:

– Ну хорошо, хорошо…

Асадолла-мирза продолжил:

– Господин Ширали-хан, если вы не согласитесь, я на вас очень обижусь. И Тахиру-ханум тоже приглашаем. Она ведь мне что сестра… А насчет Дустали не беспокойтесь – мы отправим его спать домой.

И через несколько минут в доме у дяди Полковника снова царило веселье. Асадолла-мирза заставил усевшегося в сторонке на полу Ширали выпить подряд два стакана знаменитого старого вина.

Дядюшка Наполеон, весьма недовольный присутствием мясника в благородном обществе, пропустив по настоянию Асадолла-мирзы еще стаканчик, позабыл о величии и чести знатной семьи и постепенно пришел в отличное настроение.

Благодаря заступничеству Азиз ос-Салтане, ее мужу тоже разрешили войти в залу, но бедолага сидел в одиночестве с расстроенным угрюмым видом.

Асадолла-мирза то и дело подливал Ширали вина. Когда зала огласилась раскатами громового хохота мясника и князь убедился, что вино сделало свое дело, он предложил, чтобы Тахира-ханум станцевала, и, к общему удивлению, Ширали разрешил своей жене сплясать.

Завели пластинку, и стройное гибкое тело Тахиры заколыхалось в такт музыки. Асадолла-мирза хлопал в ладоши и повторял: «Ох… ох…» – и те из гостей, которые еще сохраняли трезвый ум, по одному этому возгласу догадывались, что он не договаривал. Даже женщины заразились восторгом Асадолла-мирзы, и, может быть, впервые во взглядах, которые они бросали на Тахиру, не сквозили ненависть и зависть.

После ужина отец, внешне казавшийся очень довольным и веселым, снова подсел к дядюшке и попросил его довести до конца рассказ про Казерунскую битву, который был прерван в тот злополучный вечер у дяди Полковника. Дядюшка вначале церемонно отнекивался, говоря, что ничего интересного в этом рассказе нет, но в конце концов уступил настойчивым просьбам отца и согласился рассказать. Как только Маш-Касем услышал, что речь зашла о битве при Казеруне, он немедленно встал поближе к своему хозяину.

Дядюшка поправил накинутую на плечи абу и начал:

– Да-а… Тогда война была не то что нынче… Сейчас-то со всеми этими изобретениями: и тебе пулемет, и тебе танк, и тебе самолет – отвага и находчивость отошли на второе место. А тогда что у нас было? Мы сами да четыре мортиры… Солдаты наши и вооружены-то как следует не были. На голодный желудок воевали – довольствие вовремя не поступало. И побеждали мы только благодаря нашей храбрости и твердой уверенности в правоте своего дела. Но, конечно, противник наш был вооружен до зубов. За мятежником Ходадад-ханом стояла вся Британская империя. А у нас если и было с пяток приличных ружей, так и те мы у противника захватили… Одно такое ружье я себе взял, а два-три других солдатам раздал…

– Мне тоже пожаловали, – влез Маш-Касем.

– Да, одно ружье я Маш-Касему дал. Не потому, конечно, что он был хорошим стрелком, а потому, что состоял при мне ординарцем и обязан был меня охранять… В те дни, можете мне поверить, англичане несколько раз покушались на мою жизнь. Особенно после того, как я собственноручно убил Ходадад-хана…

– Благое дело сделали, – вмешался Маш-Касем. – Если б вы этого подлеца не прикончили, тот край никогда бы покоя не знал!

Отец сказал:

– Но вы так и не объяснили, как вам удалось убить Ходадад-хана.

– Только разве что с божьей помощью! Потому что расстояние между нами было шагов этак сто. Я прицелился ему точно в шею…

– Не в шею, а промеж глаз! – поспешно поправил Маш-Касем.

– Я это и имел в виду… У меня ружье всегда немного повыше мушки било, вот я и прицелился ему в шею, чтобы попасть в лоб… Помянул про себя святого Али и нажал на курок.

Маш-Касем хлопнул себя по колену:

– Вай! Вай! Господи, твоя воля!… Как только пуля промеж глаз его прошила, он как завопит! Аж горы вокруг затряслись!

– По крикам мятежников я понял, что пуля попала в цель. Как только их главарь отправился в ад, все бандиты ударились в бегство. Но мы погнались за ними и человек тридцать – сорок взяли в плен.