Вкус лжи - Эн Ларго

вступительных экзаменов. И с посещением каждого из университетов понимание абсурдности такого поведения постепенно складывается в нашем сознании.

Все, что творилось в этих стенах, хочется просто смыть с себя. Были и в стельку пьяные студенты, причем во время лекций. Они стояли на столах, танцевали и выплескивали на пол содержимое желудка. Преподаватели же продолжали говорить заученный текст, не обращая никакого внимания на происходящее в аудитории. А происходило там самое невообразимое.

Видели мы и необузданный секс с двумя, а то и тремя партнерами, когда порой сворачивали не туда. Парни, раздетые до пояса, один из которых стоял со спущенными джинсами, болтающимися на уровне колен, приподнял девушку, и оба вошли в нее одновременно, пока она, зацепившись за шею партнера спереди, не издавала ни звука с зажатой между зубами футболкой. Раздевалки, уборные, кладовки, все использовалось в качестве притонов с одной незначительной деталью – любому разрешалось смотреть, ну и, конечно же, участвовать. Толпа девчонок во главе с альфой, чувствуя свою уникальность, издевались над девушкой. Двое держали за руки, пока остальные отстригали ее густые волосы и драли одежду, превращая ее в лохмотья. Девушка пыталась отбиваться, рыдала и кричала, но абсолютно никто не реагировал на отчаянные вопли. Азартные игры, наркотики[13], жестокость, – в этом месте скопилось все самое отвратительное, что есть в нашей жизни. Никакого спорта, лекций или иного вида обучения. Лишь аморальность и призывы к ней, она просто парила в воздухе, играя свою песню.

Посетив последний университет, приезжаем на пляж Барселонета. Чувство тошноты так и плещется внутри, моля об освобождении. В полном молчании мы сидим в кафе и смотрим на таких счастливых, беззаботных прохожих. В этот момент до каждой из нас доходит осознание потери мечты, которую мы так долго лелеяли. Мир изменился полностью, а с ним и все его составляющие. Подобно механизму часов, эти твари заставили его крутиться в собственном ритме. Поэтому в университетах неравных им не было, и по возрастным критериям они тоже не нарушали закон. Все, что творится в стенах кампусов, – личный выбор каждого человека, который там находится без принуждения и по собственной воле. Боюсь, это точка невозврата. Мир никогда не оправится от столь сильной лихорадки. Эта болезнь – хуже чумы, ведь она подана под самым сладким соусом вседозволенности и удовольствия. Какой дурак откажется от столь изысканного блюда взамен нудной учебы и будущей работы, где его ценность всегда будет под вопросом, а все удовольствия он будет вынужден отложить на выходные или вообще на целую жизнь.

Вспоминаю, что в библиотечной книге мне попадался фрагмент о демонах-искусителях. Не совсем помню, что именно там было. Кажется, вожделение, алчность, что-то еще. Каждый демон отвечал за какой-то грех. «Но там будто собрались все виды этих созданий – возможно ли вообще такое и как им удалось не обращать на себя внимания?» С подобными мыслями мы и просидели до тех пор, пока солнце не столкнулось с морем в беззвучной песне поглощения.

Когда мы возвращаемся в квартиру, Эван встречает нас на кухне, откуда доносятся божественные ароматы. В кафе мы даже не смогли в себя что-то впихнуть, из-за чего сейчас возникает тянущая боль в желудке.

– Как прошло? – накладывая спагетти по тарелкам, спрашивает он.

– Эван, мне кажется или ты знал, что там происходит? – огрызаюсь я.

– Я и не думал что-то скрывать, вам необходимо было увидеть все самим. Ваше мнение не изменилось бы только на основе рассказанных мной страшных подробностей. Но я был наготове и вмешался бы, если бы что-то пошло не так, невзирая ни на какие последствия, – серьезно произносит отец.

– Как вообще такое стало возможным? Кто дал разрешение? Кем все, черт возьми, контролируется?

Адриа так и продолжает молчать, ковыряясь в своей тарелке.

– Я расскажу, Лои. Просто поешь. – Отец указывает на мою еду своей вилкой. В голове всплывает жестокая мысль: вогнать мою четырехзубую помощницу в стол со всего маху. С ужасом стряхиваю наваждение, не понимая, откуда оно вообще взялось.

– Их никто не может контролировать. Властями принят закон о полном подчинении учебных заведений. Принадлежат они некоему Раулю Муньосу – главе по образовательной деятельности. Любой доступ к данным зашифрован высшим руководством. – Глаза Эвана печальные, но он продолжает есть и говорить одновременно. – Они не нарушают ни одного из существующих законов. Все чисто, как бы мы ни копали. Поверьте, мы уже пытались вывести это наружу. Многие из наших людей, поступив туда, не вернулись вовсе.

– Ты заставил меня верить и готовиться к этому! Но к чему, твою… – проглатываю конец фразы.

– Я лишь дал то, чего ты хотела. Я не вправе лишать тебя выбора, но ты должна была увидеть, куда так сильно стремишься. Вы обе, – говорит он, поднявшись.

– Черт, черт, черт. Это слишком – вся эта адская колесница в моей жизни. Я не выдержу, не могу. – Резко встаю, швыряя вилку как можно дальше.

– Тише, боец, мы с тобой! Все рано или поздно изменится. – Эван притягивает меня к своей груди. Я вырываюсь со слезами на глазах, но он крепко держит в своих руках. Не замечаю, что сама расслабляюсь, уже всхлипывая намного тише.

Подруга вылетает из-за стола, бросив что-то невнятное о сновидениях. Я вынужденно покидаю объятия отца, спеша за ней. Уже в ее комнате слышу рыдания.

– Уходи, Лои! – сдавленно, дрожащим голосом произносит она.

– Нет! Почему? Мне тоже тяжело, я все понимаю.

– Что ты понимаешь? Что мне придется всю жизнь горбатиться на старого извращенца и застрять в нашем захудалом городишке? Хотя, подожди, он не наш, он теперь только мой! Ты уже здесь! Сегодня решалась только моя судьба! – Она злится, я могу это понять.

– Адриа, я бы никогда так не поступила с тобой. Да, я здесь. И уверена, что Эван не будет против твоего присутствия в нашей жизни. Тем более я часто тут нахожусь совсем одна.

– «Отец», Лои, «папа», в конце концов! – Подруга переходит на крик. Не помню такой ее жестокости по отношению ко мне.

– Не надо так со мной, прошу тебя! Это больно. Да, я обрела отца в одну черную минуту жизни, но все-таки потеряла любимых, которые, возможно, и были иллюзией для кого-то, но не для меня. Для меня они навсегда останутся родителями, теми, кто вырастил и заботился, любил…

– Прости, прости! Я бываю иногда такой дрянью.

Адри протягивает руки, приглашая подойти ближе. Она притягивает меня к себе, как только я касаюсь ее ладоней. В этом жесте читается немое требование побыть с ней рядом. Подчинившись, я